– Что вы имеете в виду? – уточняю спокойно.
А сердце уже в горле бьется.
– Что вы врете, – заявляет Нечаев безапелляционно. – И, похоже, на каждом шагу.
Ох и огромного труда мне стоит не возмутиться.
– В каком смысле? – выговариваю так же ровно. Только чуть тише. На одном дыхании, опасаясь, что голос дрогнет. Дико хочется скрестить руки перед собой, но я прикладываю все усилия, чтобы они оставались якобы расслабленно вытянутыми вдоль тела. – Вам что-то не нравится в моей объяснительной? Что именно?
– Все, – выпаливает Нечаев, резко подаваясь вперед.
Благо то, как я отшатываюсь, он не видит – в этот момент уже поднимается из-за стола.
Сжимаю руки в кулаки и вынуждаю себя замереть.
Под волосами, на затылке, становится влажно. Собираются бисеринки пота и вдоль позвоночника. Беспомощно смотрю на сплит. Едва сдерживаю вздох, когда отмечаю, что он показывает всего семнадцать градусов.
Нужно было снять пиджак.
Нечаев обходит стол и шагает мимо меня. Шагает как будто бы к двери, но в какой-то момент оказывается за моей спиной. Слышу и чувствую, как останавливается.
Со срывающимся вздохом выталкиваю в пространство, ставшее непереносимым, волнение.
И тут же спешно поджимаю губы.
Беру себя в руки. Еще сильнее впиваюсь ногтями в ладони. Не двигаюсь.
– Вы предоставляете заведомо ложную информацию, – чеканит Нечаев, заставляя мои волосы шевелиться. – Ни в каком отделе кадров вы до того, как я отправил вас на рабочее место, не были. Вы заходили в здание передо мной.
Я быстро понимаю, что отпираться бессмысленно.
– Прошу прощения, – шепчу едва слышно. – Я опоздала, потому что… Потому что не рассчитала время, которое необходимо, чтобы добраться на маршрутке от моего дома до офиса. Но писать об этом мне показалось глупым. Поэтому я прибегла к этой лжи. Еще раз прошу прощения, Ян Романович. Больше такого не повторится.
– Это не первая ваша ложь, – грубо перебивает Нечаев.
Изначально меня едва удар не хватает.
А потом…
Потом я выдерживаю паузу, чтобы придумать, как должна реагировать.
– Почему вы так решили?
Сердце гремит так яростно, что я даже не слышу своего голоса.
– В резюме вы написали: «Не замужем». В то время как должны были написать: «В разводе».
Я прекращаю дышать.
Чтобы возобновить эту функцию после разворота.
– В этом есть принципиальная разница? – не успеваю тормознуть свою больную злость.
– Есть определенные правила составления документов, – отражает Ян так же сурово.
– Среди которых нет жестких требований касательно данного факта. Я могу писать как «в разводе», так и «не замужем».
– Вы были замужем три года. Не пять минут. Думаю, выбор в вашем случае очевиден.
– Я могу писать, как «в разводе», так и «не замужем»!
– Вернитесь к первому курсу, – высекает он. Не сразу понимаю, что имеет в виду. Невольно вспоминаю то, что происходило в то время между нами. Господи, я не могу относиться к нему, как к постороннему человеку. – Прочтите раздел «Письменное деловоеобщение».
– Я читала!
– В гоблинском переводе?
Да, я не могу относиться к Нечаеву, как к постороннему. А потому очерняю и опошляю абсолютно все, что помню о нем. Иначе не смогу вырвать из его руки свое сердце, которое он так быстро нащупал и взял под контроль.
– В гоблинском переводе в моей жизни шла только ваша, прошу прощения за очередную фамильярность, гребаная, Ян Романович, любовь, – рублю с остервенелой жестокостью. – Было долго смешно.
Реакции на свой выпад не дожидаюсь. Оставляя последнее слово за собой, решительно шагаю к двери. Плевать, что переполненные слезами глаза не видят. Успешно нахожу ручку и вырываюсь из клетки.
«Больше я сюда ни ногой!» – обещаю себе.
Но знаю ведь, что вру.
В чем-то Нечаев прав. Я потеряла доверие к миру настолько, что стала лгать даже по мелочам.
С какой целью? Сама не знаю. Просто пытаюсь себя защищать.
6
Вижу эту новую Ю, и кровь в венах закипает.
© Ян Нечаев
Юния Филатова уже не та.
Она больше не та девушка, которую я когда-то любил.
Так какого хера я здесь делаю? Чего, мать вашу, добиваюсь?
Второй раз за один бесконечно долгий и адово стрессовый день провожаю свирепым взглядом ее удаляющуюся задницу. С трудом сдерживаюсь, чтобы не заскрипеть в бессильной ярости зубами.
«В гоблинском переводе в моей жизни шла только ваша, прошу прощения за очередную фамильярность, гребаная, Ян Романович, любовь!»
Какова сучка. Я хренею.
Нет. Не так.
Я. МАТЬ ВАШУ. ХРЕНЕЮ.
Даже с разрывом в эти проклятые пять лет, трансформация Юнии Филатовой из трясущейся от каждого шороха и плачущей от любого кривого взгляда девчушки в уверенно отстаивающую любое посягательство на свои личные границы бунтарку – это что-то запредельное.
«Может, чаю? С цианистым калием!»
«Спасибо, зая…»
Зая, блядь… Зая…
Столько в ней яда, что воздушно-капельного контакта достаточно, чтобы отравиться.
А как она смотрит теперь! Прожигает до нутра. Принимая встречный огонь, не сдается, хоть и видно, что против меня слабее. Не отступает, давая понять, что в нынешних реалиях будет стоять до последнего.
Интересно, что произойдет, если этот чертов щелкающий словами, словно кнут, язык окажется в моем рту? Она стопудово готова ужалить. Но мне похрен. Столкнемся, я вопьюсь в нее первым.
«В гоблинском переводе в моей жизни шла только ваша, прошу прощения за очередную фамильярность, гребаная, Ян Романович, любовь! Было долго смешно!»
Сам не знаю, какого беса меня так шароебит. То, что ей было срать на мои чувства, давно не секрет. Юния Филатова привыкла воспринимать чужую зависимость от своей красоты как должное. А поездив по хуям, по ходу, научилась ею еще и пользоваться.
Но на это мне уж точно насрать.
Отыгрываться за старые обиды в мои планы не входило. Это, сука, мелочно. Не по-мужски. Я не собирался использовать свое положение, чтобы тупо доебываться к той, что когда-то отвернулась, назвав перед обществом насильником, из-за какой-то мелкой хуеты.
Роль оскорбленного и озлобленного на мир мудака – это не мое.
Никогда таким не был и быть не желаю.
Только вот…
Вижу эту новую Ю, и кровь в венах закипает.
«Ю… Моя маленькая Ю…» – прикрывая глаза, позволяю себе вкусить те сладкие и одновременно адски мучительные воспоминания, которые, будто проклятье, преследуют пятый год.
Кому признайся – не поверят, что можно столь долгое время быть зацикленным на одном человеке. На человеке, который предал.
Сука, да я и сам не верю.
Жил ведь как-то. Выстраивал адекватные планы. Двигался по целям. Наращивал силы. Достиг определенной зрелости. Принимая любые мало-мальски важные решения, опирался не на чувства, а на то, что после спокойного анализа вопроса выдавал мозг.
Но все это ощущалось чем-то вымышленным. Ненастоящим. Имитацией жизни. Понял это, когда вернулся в Одессу на постоянку. Сел на свой байк, проехался по знаковым местам и сразу наполнился той бурлящей энергией, которой жил до девятнадцати лет, будучи здесь. Захотелось увидеть Юнию. Не мог с собой совладать, хоть умом и понимал, что не стоит.
Поехал к универу, не имея понятия, учится ли она еще там.
Пока обитал в Германии, намеренно избегал любой информации. Хватало того, что младший брат с какой-то маниакальностью следил и периодически доносил гнусную суть до меня. Просил его заканчивать с этой чухней. Но Илья, кипя гневом, не унимался. От него и узнал, что Ю вышла замуж. Это произошло как-то сразу после того, как я сам спалил ее с этим мужиком. На тот момент уже думал, что принял ситуацию. Смирился. Оказалось, ошибался. Новость наполнила каждую чертову клетку в моем организме такой болью, что мелькнули мысли шагнуть в петлю.
Сука, не сломался, когда позвоночник перебили… Юния добила. Точнее – эта одержимая любовь к ней.
