– Соня… Сонька… Солнышко… – бомблю в рваных паузах, которые предназначены на экстренное поглощение кислорода. – Моя… Моя девочка…

– Не говори… Хватит… Ах-х-х-х… Х-х-х… Ах-х-х… Молчи… Ах-х-х-х… Х-х-х…

Так охренительно сладко и так оглушительно громко задыхается, что кажется, будто над ней кто-то микрофон закрепил. Мы в порно. Но, блядь, какими бы ни были действия с любовью, даже завязка у этого порева – душевный отрыв.

– Не буду молчать, – заявляю, фиксируя пальцами ее подбородок. Жестко сжимая, жадно прохожусь по распухшим губам языком. – Раз пришла, буду говорить все.

– Саша… Только эту ночь… – пытается напомнить.

– Я скучал… Сука, Сонь, я так скучал… – разбиваю это признание мучительными стонами, и все равно то, что пережил, они не передают. Не передают ни хрена! – Ты моя девочка… Моя сладкая… Моя… – долблю с отличительным убеждением. – Навсегда, Сонь! Поняла меня? Пока человечество к хуям не уничтожит эту ебаную планету… И даже тогда… Если вдруг останется какой-то жалкий клочок суши, я там, сука, вдоль и поперек все вскопаю, лишь бы только найти тебя! Ты это, блядь, понимаешь?! И под долбаной водой, если она вдруг накроет все материки и острова, жить научусь, Сонь! Слышишь меня? Тебя, блядь, поездки в Киев удивляют? – сам не могу определить, спрашиваю я или все-таки, констатируя, изумляюсь сам. – Пиздец, да ты меня ни хрена не знаешь, что ли?! Я стану перерождаться и искать тебя по свету столько, сколько будет нужно! – не ору, потому как не хватает дыхания. Но даже приглушенно высекаю по струнам знатно. Мы и до этого дрожали как ненормальные, а сейчас… Трясемся оба на максимум. Впору скидывать кожу, которая за пару минут вдруг стала слишком тонкой и уязвимой. Износилась, спадает волнами. – Буду искать и находить, Сонь. Пока ты не сможешь меня простить. Пока я, сука, сам себя не прощу… Я буду рядом! Всегда, Сонь. Готовься.

– Боже… Прекрати сейчас говорить…

– Готовься, сказал, – повторяя это, впервые за долгое время ощущаю какую-то абсолютно головокружительную свободу. Наверное, что-то подобное чувствует птица, когда удается вырваться из клетки и раскинуть отекшие от бездействия крылья. – Я хочу быть с тобой… Хочу, – шепчу одурело. – Ты сейчас пришла, и я понял, что… Есть шансы, Сонь! Ты пришла… Пришла, малыш…

Рискую, безусловно. Если ошибся со знаками, она сейчас должна убежать. Сажусь на колени и, глядя на распластанную передо мной девчонку, терпеливо жду ее реакций.

«Ой, долбоеб… Феерический!» – отзывается ушедший после Влады в молчанку член.

Меня это пробуждение ни хрена, конечно, не радует. Хотелось верить, что из этой хероты я тоже просто вырос. Где такое, на хрен, видано? Глава миллиардной компании разговаривает со своим членом! Но, блядь… Вернулась Соня, и все остальное подтянулось за ней.

«Короче, заткнись!»

«Если мы ее сейчас не трахнем, это наш последний стояк, ясно? Ты заебал ослить! Я проклинаю тебя и накладываю на тебя венец безбрачия!»

«Пошел ты на хуй!»

«Я и есть хуй! А ты без меня, даже со всеми своими миллиардами, ничтожество…»

Мой чертов член, обрывая свою тупую болтовню, заходится агонистическим воем, когда Соня приподнимается. Порыв остановить ее, конечно же, по своей силе перекрывает все. Все, кроме самого главного – любви. Поэтому я сжимаю ладони в кулаки и увожу взгляд в сторону. Потом и вовсе со вздохом прикрываю веки. Не хочу видеть то, как она уходит, даже мельком.

Закусываю изнутри губы, пока во рту не появляется вкус крови.

И вдруг… Соня меня в очередной раз… Нет, даже не удивляет. Она меня, блядь, шокирует! Когда находит мою руку и, накрыв ею одну из своих сисек, опадает обратно на подушку. Я сжимаю… Сжимаю инстинктивно. Не могу удержаться. С тяжелым выдохом открываю глаза.

И вновь происходящее кажется сном.

Самым волшебным. Самым реалистичным. И, сука… Самым, блядь, прекрасным.

Соня снова лежит передо мной на спине. Дрожит вся – несмотря на все мои слова, ток от нее не отключали. Грудь, когда я убираю ладонь, вздымается высоко и часто. Дыхание синхронно этому действию срывается. Соски сквозь белую майку рвутся к тому слабому свечению, что выдает луна за окном.

Она моя… Она признает это… Есть шанс… Боже, есть шанс! Все еще будет! Все у нас впереди! Еще можно исправить… Когда-нибудь…

С бурным вздохом наклоняюсь и прихватываю торчащие через тонкую ткань горошины губами. Дразняще всасываю, вызывая у Сони новый приступ удушья. Просто панические атаки, блядь. Если бы вздохи можно было охарактеризовать как крики, то из нее именно они летят. Меня оглушает бешеной похотью.

– Ты такая сладкая, я хуею… – выдаю на выдохе. Сердце начинает работать с перебоями. Амплитуда страшная – из самой высшей точки – в самую низшую. И интервалы между ними странные – то доли секунды, то убийственные десятки. – Блядь… Блядь… Со-оня… – толкаюсь к ней, пока посасываю соски, потому как она сама провоцирует это движение, выгибаясь, приподнимая бедра и потираясь о мой пах промежностью. Мой ошалевший от счастья член готов к херам разорваться. С критическим перевесом набирает в себя всю мою гормонально перезаряженную кровь. В голове пусто становится, аж свистит. Но при этом сохраняется какой-то абсолютно трешовый хмель. Он и накручивает мне башню так, что каждую секунду весь организм колошматит приходами. – Соня моя… Меня пиздец как вставляет то, как ты, мать твою, дрожишь… Как ты дышишь… Как ты, блядь, стонешь… Накалена до предела… Вся моя… Моя есть и будешь… Моя!

Последнее ее пугает и стопорит.

Оцепенение, два судорожных вдоха, толчки ладонями мне в грудь и решительная попытка подняться. Но благородство закончилось, когда моя Богданова дала понять, какие чувства за этим появлением хранятся. Со смехом наваливаюсь сверху и сдергиваю с нее майку.

– Все уже. Не отпущу, – хриплю и, поймав на миг взгляд, прикусываю мочку ушка. При очередном раскате грома отстраняюсь, чтобы снова в глаза посмотреть. Они у нее сейчас темные и огромные. – Неужели страшнее, чем в первый раз?

– Конечно, страшнее… – отвечает без раздумий.

– Не бойся. Верь мне, – все, что я могу выдохнуть.

Опуская взгляд вниз, не скрывая своего одичалого удовольствия, любуюсь Сониной наготой. Лунного света хватает, чтобы восхититься главным в этом мире искусством. Мое извращенное восприятие ничего больше не признает. Только ее – мою любовную порно-мечту Соню Богданову.

А потом… Я замечаю очевидное уродство, которым она это искусство подпортила – еще одна гребаная татуировка. Под рукой на левом боку вертикальной надписью тянется вниз – «Любовь убивает». Единственное, что меня останавливает от того, чтобы конкретно так на нее не разораться – до боли понятный смысл этой фразы.

– Где еще? – все, что в глухом гневе выталкиваю.

– Что?

– Татуировки, блядь… Где еще наделала?

– Нигде… – краснеет так, что даже в полумраке разглядеть не проблема. – Только две…

Прикрываю ненадолго глаза. Перестройка дыхания, и снова ловлю взгляд. В каждом затяжном блеске молнии пью Соню изнутри.

– Не делай больше, – задвигаю требование, на которое, сам знаю, не имею права. Но промолчать не могу. – Прекрати.

– Да прекрати ты… Говорить… – вырывается у нее. – Саша… – в этом полустоне-полувсхлипе уже голая потребность.

А потому, когда возвращается полумрак, снова ласкаю физически. Трусь щетиной по нежной коже, впиваюсь в раздраженную плоть губами, раскатываю языком мурашки, сжимаю пальцами крохотные соски, с хриплым дыханием скольжу пальцами по дрожащему животу и стаскиваю с нее плавки.

– Боже… Саша… – стонет, когда касаюсь между ног.

– Блядь… Соня… – сиплю я, задыхаясь.

Знал, что она уже мокрая. Чувствовал это через белье. Но, как оказывается, полновесно потопа не оценил. Влаги столько, что можно напиться. Вставляя в ее орхидею два пальца, сразу же ощущаю пульсацию и сокращения. Толкнись пару раз, она взорвется.

– Блядь… Ты так течешь, будто после меня ни разу не кончала…

– Так и есть… Не кончала…