– А если бы… – шепчу сбивчиво, едва слыша себя за ударным стуком сердца. – Если бы был шанс вернуться в самое начало… Поступить нам обоим иначе… Возможно, уехать вдвоем тогда… Ты бы хотел, Саш? Ты бы рискнул? Оставил все? Ради нас…
В его глазах сначала загорается темнота. А потом… Она начинает сверкать почти так же, как мерцали очи Габриэля, когда мы вошли и ослепили его светом.
– Не думаю, что нам стоит думать об этом сейчас, – говорит Георгиев с приглушенной горечью.
– И все же… Ответь, пожалуйста, Саш…
Он стискивает зубы до побеления губ и появления светлых пятен на коже челюсти.
– Да, Сонь, – выталкивает резко. – Хотел бы. Рискнул. Оставил.
Я едва сдерживаю слезы. В груди с такой силой все сжимается, что кажется, я сегодня все-таки задохнусь.
– Ладно… Пора спать… Не сидеть же так до утра… – хоть очень хочется. – Тебе надо отдохнуть перед дорогой… – прошелестев все это, поднимаюсь и начинаю убирать со столика. – Я сейчас заберу Габриэля, чтобы ты лег в спальне, – говорить все-таки легче, чем молчать. – А я здесь… Диван очень маленький.
– Нормальный.
– Ты на нем даже ноги вытянуть не сможешь.
– Делай так, чтобы удобно было тебе, – едва ли не требует Саша, вставая и нависая надо мной. – Я в любом случае… Не думаю, что смогу уснуть.
– Мне удобно, – заверяю чересчур пылко. Не хочу думать о том, что он просидит остаток ночи без сна. – Я часто сплю здесь… Когда Лиза с Темой приезжают… И когда отрубаюсь у телевизора… – насчет последнего вру. – Не заставляй препираться оставшуюся часть ночи… Иди в спальню, пожалуйста.
– Окей, – роняет он, на этот раз без каких-либо эмоций.
– Возьми свечу, – прошу я.
Оставляю поднос с посудой и веду Сашу в свою комнату, пока не передумал. Забираю встрепенувшегося Габриэля и сдираю с кровати покрывало.
– Белье чистое, я утром меняла… Если захочешь умыться, можешь воспользоваться ванной…
– Спасибо.
На этом наше общение, которое и без того оказалось сегодня неожиданно долгим, заканчивается. Зрительный контакт разорвать тяжелее. Затягивает непозволительно. Я вбираю его образ, понимая, что до следующей встречи снова минимум месяц ждать.
Ждать?..
А как не ждать?!
Прижимая Габриэля, выскальзываю из спальни. Слышу преследующий меня тяжелый вздох и покрываюсь в очередной раз мурашками, но не останавливаюсь, пока не добредаю до дивана.
Даю Габи устроиться, стягиваю халат и, раскидывая плед, устраиваюсь рядом. Неподвижно лежу бесконечное количество минут подряд. Саша за это время успевает сходить в душ и тихо вернуться в мою спальню.
Сон никак не идет, несмотря на физическую усталость. Мыслей в голове – вагон! Вспоминаю все, что сказал сегодня Георгиев. Перебираю каждое слово и, наверное, додумываю что-то свое. Я так часто мысленно с ним говорила, что порой забываю, где реальность.
«Позволь хоть так… Ненадолго моя… Моя…»
«Верь мне…»
«Любовь – капкан…»
«Есть Влада…»
«Да нет ее… Никого нет…»
«Сонь, я бы очень хотел стать снова близким тебе человеком…»
«Я для тебя все, блядь… Абсолютно…»
«Хотел бы. Рискнул. Оставил!»
Застывшую было тишину разбивает мощный грохот грома. Я вздрагиваю и инстинктивно подскакиваю. Отрывисто дыша, смотрю в окно, пока раскат не повторяется.
Не то чтобы я когда-то боялась грозы… Просто это служит каким-то толчком. Откидываю плед, соскальзываю с дивана и решительным шагом иду в сторону спальни.
Дверь скрипит, когда я вхожу. И Саша это наверняка слышит. Но не реагирует. Не двигается, пока я приподнимаю одеяло и, боже мой, заползаю к нему в постель.
– Испугалась? – полагает он.
– Нет, – шепчу я. – Просто… Саша…
То ли слов не хватает, то ли дыхания. Я захлебываюсь.
– Обнять тебя?
– Да…
И едва он прижимается, у меня из груди выбивается громкий натужный вздох.
– Саша… Я хочу ненадолго воскреснуть… Можем мы на одну ночь вернуться на год назад?.. В тот миг, где мы любили… Только на одну ночь… Только на одну, Саш!.. Оживи меня, отрави, опои, исцели… А завтра все забудем!
Не знаю, что происходит с ним, когда я созреваю для столь опрометчивого прыжка в пучину непреоборимо манящей бездны, а меня всю колотит настолько, что зубы стучать начинают. Я ничего не вижу. И даже не слышу… Лишь чувствую, как Георгиев стремительно накрывает своим большим и горячим телом, тотчас пронизывая с головы до ног огненными волнами высоковольтного электричества.
– Мой… – выбиваю отчаянно, как ни искусываю губы, желая молчать.
Ресницы дергаются, из-под них выскальзывают слезы, а расплавленный страстным трепетом организм трясется до судорог.
Вздох. Стон. В каждой клетке томление искрометного пламени.
Раскрываю бедра, чувствую Сашу там… Да я всего его чувствую! Он везде! Я в прямом смысле пылаю. И теку так, что густой секрет сходу делает белье насквозь мокрым.
– Соня, малыш… – почти касается губами моих губ.
Вот-вот… Я так жажду этой отравляющей сладости! Одержимо ловлю головокружительное тепло дыхания. Запах его хочу, вкус, жар… Втереть в себя, наглотаться, сгореть, умереть от счастья и воскреснуть.
Саша такой огромный, такой тяжелый, такой запретный, такой опасный, такой родной и такой чужой… Но, боже мой, это самое лучшее, что я когда-либо чувствовала!
– Соня… Блядь… Девочка моя… Блядь… Моя…
Его раскаленные влажные губы втискиваются между моими. Раздвигают медленно и одуряюще трепетно. Наполняют грехом, болью, сладким ядом любви и потрясающей энергией жизни.
– До смерти, малыш… И после нее тоже…
Мое тело словно бы физически ломает. Дергаюсь, лихорадочно двигая по напряженным плечам Георгиева ладонями. Впиваюсь в горячую кожу ногтями. Постанываю, словно сумасшедшая. Пока то, чего я так отчаянно желаю, наконец, не случается… Сашин язык проникает в мой рот, и мир вокруг нас взрывается.
14
До смерти, малыш… И после нее тоже…
© Александр Георгиев
Любовь – капкан.
Самый жесткий. Самый каленый. Самый, мать вашу, опасный. И единственный из желанных.
Если ты попадаешь между его стальными зубьями, выбраться уже не получится, в какую сторону и с какой силой ни рвись.
У настоящей любви смертельная хватка.
Я это принял. Давно не пугает. Выкарабкаться не пытаюсь. Живу тем, что получаю. Даже если большая часть этих ощущений – непреодолимая глухая боль.
Первые недели после той проклятой разлуки я погибал и завидовал каждому, кто способен лечь и уснуть. Со временем, когда стихийные эмоции углубились и укоренились, а организм окреп физически и психологически, я понял, что, несмотря ни на что, в какой-то мере гребаный счастливчик только потому, что в мире есть человек, который подарил мне возможность любить.
Этого достаточно.
А если еще повезет этого человека увидеть… За грудиной случается фейерверк.
Поговорить, прикоснуться… Вокруг Солнца летишь, причем на плетеном из собственных нервных волокон ковре-самолете.
Обнять… Как сегодня… Блядь, это прорыв солнечной оболочки и путешествие к ядру небесного светила. Уже не просто опаляет. Горишь конкретно, каждой ебучей клеткой, но несешься настолько стремительно, что достигнуть главной точки все-таки удается. И только там – энергетический взрыв, радиоактивный распад, смерть.
Одними этими воспоминаниями можно жить. Греет изнутри, заставляя улыбаться охватившему все вокруг мраку.
Соня позволила мне остаться… Она, мать вашу, позволила мне остаться, несмотря на все, что я, сука, сделал.
Есть шанс?
Нет… Конечно, нет. О чем я вообще, на хрен, думаю?
Повел себя нагло, Соня растерялась. Воспользовался, получается, ее природной добротой и старой привязанностью.
Блядь… Немного по-скотски, конечно, вышло.
Немного?
Ну да, почти вышка.
Не хочу мотать сопли и накручивать какие-то исключительные мотивы Сониным поступкам. Но за грудиной сами собой летают гиперзвуковые ракеты. И жжет там, и ноет, и трещит. Прекратить эту войну невозможно. Никак.
