Это безумие. Но я же знаю, что перекрыть его, не добравшись до финиша, невозможно.

Подъезжаю к Сониному дому поздно. Перевалило за полночь, однако я не мешкаю. Надо быть полным кретином, чтобы, преодолев пятьсот километров, растеряться на последних метрах. Выхожу из тачки и на негнущихся ногах направляюсь к домофону.

Да… Меня начинает люто крыть физически.

Можно, конечно, списать на то, что все эти ощущения – последствия пятичасового нахождения за рулем, но я ведь знаю, где правда. В каждой клетке моего тела разгорается пожар только потому, что я, блядь, испытываю волнение.

Сердце горит неистовее всего. Бьется сходу на максималках. Оглушает весь организм, на каждом подъеме блокирует работу легких. Грудь распирает, но наполняется она с трудом. Перехватывает дыхание ощутимо.

Мать вашу… Точно как пацан… Точно, блядь…

Если бы Соня еще ждала, как раньше… Если бы… Но даже когда не ждет, меня уже не сбить с координат.

Дождь прошел, но я не поэтому дрожу, как псина.

Просто…

Я здесь… Я здесь… Я здесь…

Судорожно захватываю большой объем кислорода и преодолеваю остаток пути довольно-таки решительно. Только вот тут меня и поджидает убийственное разочарование, к которому я никак не готов – Соня на звонок домофона не отвечает.

Звоню в домофон так долго, что трелью, как я понимаю, поднимаю с постели ее соседку. Старуха высовывается из окна второго этажа и, окликнув меня безликим «молодой человек», призывает прекратить безобразие.

– Сонечки все равно нет дома.

Я отшагиваю, чтобы иметь возможность видеть человека, которого, как я быстро соображаю, следует заиметь в союзники.

– А где она? – спрашиваю, чувствуя себя при этом неожиданно смущенным.

Сую ладони в карманы брюк и, шаркнув подошвой туфли по насыпи гравия, совершаю шумный вдох. Галстук давно скинул. В открытый ворот рубашки проникает свободно влажный воздух. Ночь держит прохладу, но она никак не гасит пылающего в моем теле огня.

– А вы кем, собственно, будете? – задавая этот вопрос, бабуля вертит головой. Уличный фонарь работает ей на пользу, с головы до ног меня освещает. Вот она и приглядывается: то ли пытаясь узнать, то ли стараясь запомнить. – Меня Анжелой Эдуардовной зовут. А вас?

Блядь… Что за напасть? Еще одна Анжела.

– Александр, – сообщаю приглушенно.

Оглядываясь на свою машину, прикидываю, как дальше поступить.

Если старуха не в курсах, или просто не хочет выдавать информацию, где мне теперь искать Соню?

Мать вашу…

Вероятно, она ночует у Полторацкого. В этом, безусловно, нет ничего предосудительного. Умом я это понимаю. Чувства же… Нутро разносит бешеной волной ревности. Сердце за секунды превращается в уголь. И пламя теряет к нему интерес. Свирепой вспышкой озаряет под ребрами, в районе того самого «солнышка».

– Ох… – толкает бабуля неожиданно взволнованно. – А вы, случайно, не из Одессы?

– Ну да, – отбиваю мрачно. – Оттуда.

– Георгиев, да? – шокирует не столько то, что Анжела Эдуардовна знает мою фамилию, сколько интонации, которыми она вдруг начинает орудовать. Эм-м… Будь ей лет на сорок меньше, я бы решил, что она в меня влюблена. – Принц-антигерой Александр Первый! Ну вот, надо же… Услышал Бог мои молитвы! Дождалась!

Я окончательно теряюсь. Не знаю, как на это реагировать. Мозги плавит яркое осознание: Соня рассказывала обо мне. И судя по эмоциям старухи, информация подавалась в положительном ключе.

Блядь… Я, конечно, сходу захлебываюсь желанием услышать все, что она говорила. Это важно!

Я был прав? С Сониной стороны все тоже живо?

Эти домыслы заворачивают мне мозги, ошпаривая их кипятком. Сердце оживает, будто кто-то педаль газа втопил. Я уже готов лететь дальше, понимать бы только – куда.

– Могу я узнать, что здесь происходит? – в соседнем окне появляется недовольная рожа какого-то помятого мужика. – Анжела Эдуардовна, я, конечно, все понимаю… Но мне вставать в шесть утра!

– Ой, Николай… Завелся! Как сам в субботу половину ночи аккордеон разрывал, так все в порядке. А как я с красивым парнем пять минут поговорила, так караул!

– Анжела Эдуардовна… – гремит тот якобы предупреждающе, потряхивая в сторону старухи указательным пальцем.

– К нашей Сонечке жених приехал. Из Одессы! – отражает та, провоцируя у меня новый приход горячего волнения. – Что же, человека прогнать? Надо помочь!

– Так помогайте у себя в квартире, Анжела Эдуардовна! Или у Сонечки! Весь двор из-за вас страдать не должен!

– Коля, остынь. Сейчас все решим.

– Еще пять минут вам, и я звоню в полицию, – выталкивает сосед и с треском закрывает окно.

– Алкоголик, – сообщает Анжела Эдуардовна снисходительно. И, не дожидаясь моей реакции, наконец, переходит к делу: – А Сонечка сейчас на работе. Кафе на набережной Днепра. Называется «Фантазия». Они работают до двух. Езжайте скорее!

И я, конечно же, сходу срываюсь. Не удосуживаюсь даже поблагодарить старуху. Просто не соображаю. Сердце снова на максимум втапливает. Единственная мысль, которую я способен раскручивать, пока разгоняю тачку: Соня не с ним.

Боже… Блядь… Вашу мать…

Спасибо, что ли…

Полторацкий ведь успел приехать. Если бы у них с Богдановой все было плотно, разве не должна она бросить дела, чтобы увидеть этого чмыря? Зачем ей вообще работать? Неужели старый козел не способен ее обеспечить? На хрена он тогда нужен? Почему Соня шатается по каким-то сомнительным заведениям? А если к ней там кто-то пристает? Или по пути домой… Как она, кстати, добирается среди ночи?

Пиздец… Просто пиздец.

Облегчение и какая-то тупая радость быстро рассеиваются, стоит только задаться всеми этими вопросами. Знаю, что дело не мое. Но я, блядь, не могу не беспокоиться о ней! Башня выкидывает ракету за ракетой. И все они с грохотом падают внутри меня. Пока доезжаю до чертовой «Фантазии», весь киплю и дымлю.

Выскакиваю из машины. Три шага в сторону темного кабака. Дверь распахивается, и… Мое сердце словно бы затискивает чей-то кулак. Выжимает, как кусок мокрого поролона, пока из него не начинает литься литрами кровь.

Я стопорюсь, не в силах двигаться.

Соня поправляет сумку, откидывает с лица волосы, поднимает взгляд и так же резко тормозит.

– Привет, – выдаю глухо.

Дышу глубоко, словно бы перед прыжком. И планета, конечно же, срывается с орбиты. Давление стремительно меняется. Внешнее с внутренним вступают в сопротивление. Мутное и пульсирующее ощущение медленно поднимается из самого низа моего живота, проходит шаткими волнами мою грудь, забивает горло и, наконец, расфигачивает умопомрачительным головокружением мою башню.

Если бы я мог, я бы прикрыл глаза. Но правда в том, что я не могу этого сделать, даже когда в них возникает жжение.

Уплывает примерно минута общего времени… Самая длинная минута в моей жизни. А мы все не двигаемся.

Соня потрясенно таращится на меня. Моргает. Очевидно, что ждет, будто исчезну. Огорченно вздыхает, когда этого не случается. И оживает.

– Что ты здесь делаешь? – шелестит испуганно. – Ты нарушаешь договор!

В ее голосе бьется боль и сочится тоска. Но самое главное здесь – ее праведный гнев. Словно эта встреча первая после того ужасного февральского вечера, что впоследствии стал нашим общим кошмаром.

– Ты нарушила его первой, – жестко отражаю это обвинение я.

– Да… Прости…

Выдохнув это, Богданова разворачивается и… Она, блядь, уходит от меня.

Это, безусловно, правильно.

Соня имеет все основания обижаться. Блядь, да всего, что я натворил, хватит, чтобы ненавидеть меня оставшуюся часть жизни. И нам, конечно же, ни при каких обстоятельствах нельзя контактировать.

Но…

Мне все равно больно.

Оторопело смотрю на то, как Соня пересекает парковку, приближается к пешеходному переходу и перебегает дорогу на красный свет. Пронзительный визг клаксонов распиливает мне, на хрен, мозг.

И я бросаюсь следом за ней.

Ловлю в полумраке между многоэтажками. Сжимая локоть, требовательно разворачиваю.