С другой стороны, невзирая на отсутствие формальной автономии, именно в данный период наука судоустройства начала по существу отделяться от судопроизводства. Стали понятными как теоретические основания разграничения судоустройства и судопроизводства (в тесном смысле последнего), так и содержание каждой из этих научных дисциплин, близких функционально, но не совпадающих концептуально, что видно уже по приведенной цитате И.Я. Фойницкого. Даже сама необходимость выделения вопросов судоустройства в самостоятельный том и появление в связи с этим «процессуальных двухтомников» достаточно показательны⁸⁸. Это позволило не только начать активно развивать научные исследования чисто судоустройственных вопросов, но и предопределило неизбежную автономизацию данной научной и педагогической дисциплины, выделение ее в некую «общую часть» по отношению к отдельным видам судопроизводства (уголовного, гражданского и т. п.). Окончательная автономизация судоустройства произошла уже позднее, в советский период, но именно пореформенная дореволюционная наука подготовила для нее почву.

Остается добавить, что в пореформенный дореволюционный период произошла глубокая научная разработка проблем организации не только суда, но также прокуратуры и адвокатуры. Причем не только в рамках широкой трактовки судоустройства (в соответствующих разделах курсов уголовного и гражданского судопроизводства), но и на уровне специальных фундаментальных монографических исследований. Именно в этот период были подготовлены и опубликованы два до сих пор не превзойденных в отечественной науке труда: один, посвященный прокуратуре (Н.В. Муравьев «Прокурорский надзор в его устройстве и деятельности». Т. 1.М., 1889), а другой – адвокатуре (Е.В. Васьковский «Организация адвокатуры», в 2 ч. СПб, 1893).

События октября 1917 г. стали поворотным моментом в истории отечественного суда. Смена господствующей идеологии с неизбежностью повлекла за собой переоценку итогов Судебной реформы Александра II. Признавая ее явно прогрессивный характер, теоретики советского судоустройства всё же видели в ней «яркое выражение… стремлений нового общественного класса – буржуазии», способное «вызвать сочувствие лишь у дворян и купцов»⁸⁹.

В свете подобных суждений неудивительно, что одним из первых официальных мероприятий советской власти стал слом прежней судебной системы. 24 ноября 1917 г. Советом Народных Комиссаров был принят Декрет о суде № 1⁹⁰, суть которого, по словам одного из его авторов П.И.Стучки, «заключалась в двух положениях: 1)разогнать старый суд и 2)отменить все старые законы. И только»⁹¹. В полном соответствии с этими задачами пп. 1 и 2 Декрета провозглашали упразднение общих и преобразование местных судебных установлений, а п. 3 предписывал ликвидировать прокуратуру, адвокатуру и институт судебных следователей.

Естественно, что разрушение дореволюционного суда предполагало также отказ от лежащих в его основе принципов, рассматриваемых многими как «буржуазный вздор». Однако всё осложнялось тем, что это был первый опыт построения социалистического государства. Четкое понимание того, как именно должен выглядеть советский суд и чем он должен отличаться от суда «буржуазного», на первых порах отсутствовало. В силу этого к слому старой судебной системы центральная власть подходила более решительно, чем к построению новой.

Хотя уже в первом Декрете о суде содержались нормы о новом судоустройстве, советы на местах смотрели на него как на «общую директиву… не требующую ее буквального исполнения»⁹². В результате его предписания, как и требования последующих декретов⁹³, выполнялись лишь отчасти. В основном же организация нового суда определялась местными актами и потому не отличалась единообразием. Нередко судебная функция вовсе вверялась несудебным органам (военно-революционным комитетам, местным советам и др.)⁹⁴. При этом центральная власть избрала политику невмешательства, настаивая только на ликвидации прежних судебных установлений⁹⁵.

Ситуация изменилась лишь к концу 1918 г. после принятия первого Положения о народном суде⁹⁶, направленного на унификацию российского судоустройства. К этому времени широкое признание получил целый ряд идей о «правильной» организации новой судебной системы. В частности, возобладало мнение о «принципиальной несовместимости… советской юстиции с теорией разделения властей и с теорией независимости судебной власти»⁹⁷. Основанием для этой идеи стал провозглашенный ранее лозунг о полноте власти советов⁹⁸.

Отмеченная смена парадигмы существенно повлияла на новое судоустройство. По сути, суд вновь оказался соединен с администрацией. Из текста Положения 1918 г. мы видим, что исполнительные комитеты советов различного уровня участвовали не только в формировании судебной системы, но и в кадровом укомплектовании судов. Коллегии защитников, обвинителей и представителей в гражданском процессе, пришедшие на смену прокуратуре и адвокатуре, также образовывались при исполкомах.

Значительное влияние на суд имел и другой исполнительный орган: Народный комиссариат юстиции. Согласно Положению об отделах Наркомюста 1920 г.⁹⁹, его структурные подразделения заведовали организацией судов, органов следствия, обвинения и защиты, наблюдали за их деятельностью и давали им руководящие указания. В том же году было издано новое Положение о народном суде¹⁰⁰, закрепившее за Наркомюстом право высшего судебного контроля. Во исполнение этой нормы в нем действовал особый отдел, рассматривавший в порядке надзора отдельные приговоры и решения народных судов. Другими словами, высшей судебной инстанцией стал несудебный орган.

В этом контексте вполне понятны жалобы практических работников на то, что суд, контролируемый администрацией, перестал быть «ответственным органом» и утратил свой былой авторитет¹⁰¹. «Каждый милиционер, пользуясь оружием, имел склонность держать себя по отношению к народному судье каким-то верховным начальством»¹⁰². В сложившихся реалиях доверие и уважение к суду со стороны населения также было подорвано.

Другая идея, положенная в основу новой судебной системы, состояла в ее максимальном упрощении посредством создания единого народного суда и упразднения апелляции. Начало единства выражалось в двух аспектах. Во-первых, Положение 1918 г. окончательно ушло от разделения судов на местные и общие. Во-вторых, народные суды, действовавшие на районном уровне, стали единственным звеном, рассматривавшим дела по первой инстанции. При этом новая судебная система состояла всего из двух звеньев, контролируемых Наркомюстом.

Второе звено – губернские советы народных судей – ведало исключительно вопросами обжалования судебных решений. Их пересмотр, в силу отказа от апелляции, осуществлялся в кассационном порядке. Это означало, что вникать в существо дела должны были только народные суды. Советы народных судей как правило проверяли лишь наличие существенных нарушений закона и, в случае их обнаружения, «передавали дело для вторичного рассмотрения».

Надо сказать, что единство нового суда не было безусловным. Ему противопоставлялась другая значимая идея, согласно которой система ординарных судов была непригодна для борьбы с преступлениями, подрывавшими советскую государственность. Именно этим обосновывалось создание органов политической юстиции¹⁰³, действовавших под эгидой борьбы с контрреволюцией и укрепления диктатуры пролетариата. К их числу можно отнести как особые судебные органы (революционные трибуналы), так и чрезвычайные органы внесудебной репрессии (чрезвычайные комиссии).

Говоря об организации народного суда, нельзя не упомянуть и об отношении советской юриспруденции к вопросу его состава. С одной стороны, дореволюционный суд присяжных был решительно отвергнут как «политическая сделка между умирающим дворянством и восходившей к власти буржуазией»¹⁰⁴. С другой стороны, подлинно народным новый суд мог стать лишь при условии непосредственного участия народа в отправлении правосудия.