Вместо крови в венах сладкий густой сироп, который пульсирует в такт биению сердца, истомой отдаваясь в груди. Так горячо дышать, будто нахожусь посреди пустыни. Зубы сводит.

Я комкаю подушку, утыкаюсь в нее лицом, пытаясь спрятаться от своих эмоций.

Это невозможно. На грани. За пределами восприятия. Нервы вытянуты на максимум и каждая клеточка вибрирует, томится от дикого желания.

Мерзавец! Что он сделал со мной!

Я накрываюсь с головой одеялом, сжимаю его между коленей, сдавливаю до боли, но ничего не помогает. В животе крутит так, что больно, и одновременно до исступления приятно. Кожа помнит его прикосновения. Я будто до сих пор чувствую мужское дыхание на своей щеке.

Это просто пытка какая-то. Испытание на прочность. Проверка собственной неприступности. Квест-марафон на тему: продержись рядом с обалденным самцом и не превратись с сладкое желе.

«Гордость еще никого не делала счастливым» – звучат в голове слова сестры.

Она не догадывается насколько близка к истине. Насколько мне плохо от рамок, придуманных самой собой для того, чтобы…а для чего, собственно говоря?

Я не знаю. Я уже ничего не знаю, не понимаю кому и что хочу доказать, а самое главное зачем. Меня хватает только на то, чтобы кусать край подушки и давить стон, так и рвущийся из груди.

«Пацифисты дохнут первыми» – очередной перл сестры, горечью оседает на языке.

Я слишком…слишком правильная.

Нет, не так. Пай девочкой меня не назовешь. Я слишком…нудная. Да! Именно так. Какие-то правила, ограничения, требования и границы, которые не имеют ничего общего со здравым смыслом. Я просто люблю жить по плану и воспринимаю отношения, как некий элемент хаоса, который надо взять под контроль, направить в нужное русло и использовать строго по назначению и в нужное время.

У меня ведь и не было ни одних отношений так, чтобы голова кругом шла, чтобы творить безумства, чтобы насквозь промокшими целоваться под дождем.

Это не про меня…и это очень грустно.

И осознаю я это лишь сейчас, когда вопреки всем моим загонам сердце быстрее бьется в груди от одной мысли о Владе, когда я просто жажду этих самых безумств и поцелуев под проливным дождем. Когда я чувствую себя рядом с ним живой и, наверное, даже счастливой.

Так какого черта? Так и буду сидеть, анализировать, размышлять на тему вечного? Сбегать, как чертова истеричка? А в это время какая-нибудь пронырливая Оленька, запустит когти в Швецова. Это сейчас он мой, и не скрывает этого, а что будет, когда ему надоедят мои побеги? Да он и дня «в холостяках» не проходит. Ему стоит пальцами щелкнуть, как набежит толпа страждущих.

Готова ли я его отдать? Променять на свое спокойствие, удобство и строгий план, разработанный на много лет вперед?

Нет.

На часах пять утра. Я встаю с постели, вызываю такси, и пока оно подъезжает, собираюсь. На обеденном столе оставляю записку для родителей и тихо выхожу из дома.

Он встречает меня в дверях. Сонный, растрепанный, в одних пижамных брюках. Одной рукой держится за ручку, второй опирается на косяк.

– Привет, – губы меня не слушаются, ноги тоже, но я все равно подхожу к нему, заглядываю в настороженные темные глаза.

– Чем обязан? – Швецов задумчивым взглядом проходится по мне с макушки до пяток, будто пытается решить, рад он меня видеть или нет.

– Понимаешь… – замолкаю, так и не сказав в чем дело. Не могу подобрать нужные слова. Они комом встают поперек горла, не желая выходить наружу.

– Нет.

Да какого черта? Что я как зашуганная девственница из тайги?! Зачем вообще нужны эти слова?

Просто шагаю к нему, поднимаюсь на цыпочки, чтобы дотянуться и целую.

Влад не отвечает, смотрит на меня сверху вниз, и я не могу понять, о чем он думает. Хочет прогнать? Так ведь я не уйду. Если уж решилась, то буду идти до конца.

Отстраняюсь от него, едва переводя дыхание.

– Кх, даже так, – смотрит на меня, чуть склонив голову на бок, – кто-то передумал?

– Ты хочешь поговорить об этом?

– Не уверен.

– Мне уйти, – с вызовом вскидываю брови.

– Э, нет, Ярослава. Я дважды отпускал тебя, – он спокойно берет меня за руку и заводит в квартиру. Демонстративно запирает один замок, второй, третий, потом еще дергает задвижку, – больше на это не рассчитывай. Я не настолько благороден.

– К черту благородство, – наконец делаю то, о чем мечтала. Прикасаюсь кончиками пальцев к стальному прессу, очерчиваю каждый кубик, веду руку выше. По тяжело вздымающейся груди, по ямочке над ключицей. Зарываюсь ладонью в темные волосы на затылке и снова тянусь за поцелуем.

Стыда не осталось. Сомнений тоже. С нудной девочкой Ясей покончено.

– Одна проблема. У меня по-прежнему нечего жрать, – наглые руки ныряют под футболку и смыкаются на моей талии, опаляя прикосновением.

– Я не голодна.

– Это пока, – шепчет он, прикусывая мочку уха, – гарантирую, скоро проголодаешься.

– Кто еще проголодается! – нетерпеливо толкаю его в плечо. У меня выдержки ноль – вся рассыпалась, стоило только к нему прикоснуться, – если ты меня сейчас не утащишь в спальню, я съем тебя самого!

– Не в этот раз, – он смеется, подхватывает меня на руки и куда-то несет, а я цепляюсь за его плечи и словно кошка урчу от удовольствия, счастливая оттого, что могу наконец трогать его, как захочу.

– Как это переезжаешь? – вопит Ольга, – Куда?!

– К Владу.

– Пап, скажи ей!!!

– Ей, – отвечаю вместо него, беру со стола яблоко и с громким хрустом откусываю, – мм, вкусно.

Сестра на грани того, чтобы упасть на пол и кататься из угла в угол, как она любила это делать в детстве в отделе игрушек.

– Яся, а вы не торопитесь? – с сомнением спрашивает тетя Лена.

– Торопятся! – тут же подхватывает младшая.

– Да помолчи ты! – цыкает на нее мать, – нет, если у вас все серьезно, чувства, эмоции и все остальное – это здорово. Но вы знакомы-то сколько? Месяц?

– Три недели.

– Тем более. Зачем так быстро съезжаться? Совместный быт – это дело такое…а если еще дети пойдут.

– Лен, ну что ты ворчишь. Мы ж с тобой живем, и ничего, не подрались. И тоже, между прочим, быстро съехались, и Ольга у нас сразу получилась, – усмехается отец, – и эти притрутся.

– А тебе лишь бы только договор со Швецовыми закрыть! Постыдился бы! Чай не корову продаешь, а дочь родную к мужику жить отпускаешь.

Папа смущается, краснеет и салфеткой вытирает внезапно заблестевшую лысину:

– Да, нет. Что ты такое говоришь, – мямлит, отводя взгляд в сторону.

Я до сих пор не пойму, как он умудряется сочетать в себе две противоположные натуры. На работе, с подчиненными – зверь, а дома совсем другой человек.

– Никуда она не пойдет! – Оля топает ногой, – пусть дома сидит!!!

– Конечно, родная, у тебя забыла спросить, – бросаю ей огрызок яблока, и она по инерции его ловит. Злится еще больше. Бросает его в меня, а я уворачиваюсь. В результате огрызок попадает в стену.

– Иди, убирай!

– Ну, мам!

– Я не для того дом драю, чтобы ты тут своими капризами разбрасывалась!

– Она первая кинула!

– Я просто поделилась. Как ты любишь.

После «Трех поросят» отношения с сестрой опустились ниже некуда. Она не простила мне подставу, а я не нуждалась в прощении. Замкнутый круг. Родители периодически пытались нас мирить, но все заканчивалось очередным скандалом. Потому что единственный расклад, который устраивал Оленьку – это чтобы я перед ней извинилась, а заодно перестала встречаться с Владом.

Перебьется.

– Девки, цыц! – сердится тетя Лена.

Я молча киваю, сажусь на свое место, а Ольга продолжает что-то ворчать и получает еще одно замечание от своей матери. Только после этого затыкается и идет убирать несчастное яблоко.

– Ясь, ты девочка взрослая, умная, сама со своими проблемами всегда разбираешься. – продолжает мачеха. – Я тебя ни коем случае не отговариваю, только ты подумай хорошо. У тебя столько планов было, столько перспектив.