- Все нормально, Лешик? - я запахнул на голом теле халат, поморщил нос, уловив запах гниющей крови. - Посади его.

Лешик, образина из подручных Ганса, кем впору пугать детей малых, придавил волосатой клешней плечико Хромого.

- На пол, Хром!

Пленник кулем повалился, но та же клешня за шкирку удержала его от окончательного падения, помогла пристроиться на корточках. Глазки Лешика азартно поблескивали. Именно такие, как он да Хасан, давным-давно убедили меня, что добиваться чистосердечных признаний от Каменевых и Тухачевских действительно было просто.

Стальной Савинков - и тот раскололся, как орешек, послушно рассказав на суде все, что следовало. И нечего его упрекать. Попробуй-ка помолчи, когда за спиной притаилась парочка хасанов!

Рокоссовский, правда, не сдал никого, но на то он и Рокоссовский. Исключение, лишний раз подтверждающее правило.

- Ну-с, какие новости, джигит? - я сунул в зубы сигарету «Винстона», щелкнул зажигалкой. Затянувшись, кхакнул. Табак опять попался дерьмецо. Американцы дурили Россию, где только могли. И не подозревали, что роют тем самым подкоп под собственное креслице. Смешно, но жизнь и впрямь сплошная толстовщина. Как аукнется, так и откликнется. Россия - не бикса, чтобы позволить на себя вот так просто вскарабкаться. Поднатужится и скинет. Да в зубы достанет на посошок. За третьесортный табачок, за окорочка, за проценты…

- Он всех сдал, Ящер. Братков Танцора и вагонников. Если ему верить, за ними должок астрономический. На арбуз тянет, не меньше.

- Вот как? Что ж ты, Хром, порожняк гнал? Столько времени у меня отнял. Нехорошо, Хром! - я покачал головой. - Знаешь ведь, что вокзалы теперь мои. Значит, и оборотный капитал мой. Фильм про начальника Чукотки помнишь?.. Нет? А жаль. Там был такой эпизод. Тоже один фраерок лепил горбатого. Не хотел рассказывать и делиться.

Хромой мутно взглянул на меня. Губы его шевельнулись, но слов мы не услышали.

- Что? Погромче не можешь?

Хромой сделал над собой усилие, сипло процедил:

- Не по законам правишь, Ящер. Обиженных много.

- Обиженных? - я удивился. - Это ж где такие отыскались? Назови хоть парочку!

- Есть. Много… Западло, Ящер!

- А вот тут ты врешь, Хром! - я присел, оказавшись с ним на одном уровне. - Врешь, потому как на обиженных, сам знаешь, что делают. А это уже по закону! По вашему закону! Тех же, что совсем разобижен, я просто выкорчевываю, ферштейн? Тебе, к примеру, что на меня обижаться? Я ж не тебя пытал, я деньги свои возвращал. Смекаешь разницу? А ты, чугунок такой, молчал. Вот и получился визит к Хасану. На него-то ты, надеюсь, не обижаешься? А то я ему передам. Какие-нибудь особые пожелания. Парень он простой, исполнительный. Все поймет, как надо.

- Попластаю!.. На кусочки твоего Хасана…

- Это ты зря! Очень даже зря. Ну, любит человек клещики, щипчики разные, - что тут такого? А не нравится он тебе, так чего ж ты ему душу раскрывал? Все ведь выложил? Как подружке любимой в постели. Стало быть, опять нехорошо. Своих ведь, считай, продал! Сдал родных братков с потрохами, только чтобы миляга Хасан узнал правду и порадовался. Так ведь было дело?.. Ну вот! А теперь ты вдруг обижаться вздумал. На себя, дорогой, обижайся! Сугубо и токмо на себя!

- Убью! - губы Хромого задрожали. - Все сделаю, чтоб придавить тебя, гниду!

Он захрипел горлом, собираясь харкнуть мне в лицо, да только беда у него была со слюной, долго собирался. Пальцами, сжатыми в копье, я саданул ему по горлу. Этот удар мне ставил настоящий мастер, кое-чему научил. Глаза Хромого закатились под лоб, вскинув к горлу трясущиеся руки, он задушенно захрипел.

- А теперь смотри. Хром! В оба глаза смотри. Потому что мало кто это видел.

Я напряженно разжал пальцы, и сигарета с поддельным табаком зависла в воздухе. Я держал её всего одной точкой. Вес несерьезный, однако и такой вызывал болезненный пульс в висках. Ну да сегодня после всех свершенных дел можно было слегка поразвлечься. Чуть покачиваясь, сигарета дымила, лишенная всяческой поддержки, и не без удовольствия я разглядел, как на искаженном злобой лице урки мелькнула тень растерянности и недоумения. Значит, мог я ещё потешать публику! Не хуже чудака Коперфильда.

- Что, Хром, соображаешь, с кем связалась ваша шпана?

- Фокус… - просипел он. - Это фокус.

- Не угадал. Хром. Не фокус.

Усилив мысленное напряжение, я чуть качнул головой, и невидимая, протянувшаяся между мной и сигаретой ниточка, обратившись в упругий луч, вмяла сигарету по самый фильтр в серые губы Хрома. Урка зашелся в кашле.

- Кури, камрад. Разрешаю. - Поднявшись, я вытер руки о полотенце, внимательно взглянул на Лешика.

- Видел?

- Класс! - Лешик улыбался. Он тоже принял эпизод с сигаретой за обычный фокус. - Научите, босс! Покажу парням, ахнут!

- Будешь хорошо себя вести, научу.

- Так ведь я завсегда…

- Давай, Лешик, - я хлопнул его по литому плечу. - Некогда мне болтать. Забирай этого лоха и проваливай.

- Снова к Хасану?

- Зачем? Отвези с ребятами в место поспокойнее и закопай.

- Он же ещё того… - Лешик умолк, заметив мою гримасу. - Понял, босс! Все сделаем.

- Вот и двигай!

Душевный парень Лешик сграбастал хрипящего Хрома, рывками поволок по полу.

- Да! - остановил я его. - Передай Хасану, что я доволен. Весьма и весьма.

- Передам!

Уже перед входом в парную, где маялась с березовыми веничками и кваском в ковшике загорелая гибкая Фима, меня снова перехватили. На этот раз Ганс протягивал трубку сотовика.

- Женушка! - шепнул он. - Чуток подшафе.

- Изыди, прозорливый! - я взял трубку, и Ганс послушно исчез.

- Веселишься? - голос у Лены-Елены и впрямь малость подгулял. Разумеется, вместе с хозяйкой.

- Ты вроде как тоже. Что там у тебя в любимом бокале? «Мартини» или отечественный портвейн?

- «Мартини», - у неё был прононс француженки, но я-то знал, что ни единого французского словечка она не знает. - Пью вот тут в горьком одиночестве, гадаю, где ты и с кем.

- А я тут, моя лапонька. Тружусь на поприще и на ниве, отдаю родине долг, дань и честь.

- Насчет последнего не сомневаюсь!

- Поосторожней на поворотах, киса! Сначала докажи, потом наезжай.

- А тут и доказывать нечего. Дома ведешь себя, как чужой, женушкой не интересуешься. Какие ещё выводы я могут делать?

- Может, я устаю? Не допускаешь? Может, я с ног валюсь, когда возвращаюсь домой? В две смены оно, сама знаешь, непросто вкалывать. Или ты считаешь меня двужильным?

- А запах духов? А помада?

- Какая ещё помада?

- У тебя на правой брови был в прошлый вечер отпечаток. Губки с щечками ты, конечно, вытираешь, но вот бровки, видимо, забываешь причесывать.

Я поморщился. Да и что тут скажешь! Взяла, что называется, с поличным. Потому как бровки я действительно не причесываю.

- Ну?.. Что молчишь? Совесть гложет?

- Послушай! - я взъярился. - Чего тебе недостает? Квартира - три сотни квадратов, пара дач, сад, каждое лето - санатории на Средиземноморье!

- Ты думаешь, мне этого достаточно?

- Опять все о том же?

- Я хочу, чтобы у нас были дети!

- Это подле пьющей-то маменьки? Ну уж, дудки!

- Послушай, Ящер, не смей говорить со мной подобным тоном! Не смей, слышишь! Я… я тебя официально предупреждаю: если все будет продолжаться таким же образом, я тебе изменю!

- С кем, интересно, официальная ты моя?

- С твоими же охранниками! Думаешь, не получится?

- Отчего же, - я выдержал паузу, чтобы не взорваться. - Только учти, им ведь потом плохо будет. Очень и очень плохо. Да и к тебе я тогда не притронусь, усекла?

- Послушай меня. Ящер!..

- Все, прием окончен. Целую, дорогая! - я с размаху швырнул радиотелефон в мраморную стену. Брызнули какие-то деталюшки, отросток пружинной антенны весело запрыгал подле ног. Жаль, утащили восвояси Хромого. Сейчас бы я нашел, что ему сказать!

До крови прокусив губу, я сорвал с себя халат и двинул в парную. Главное - поменьше думать о том, что неприятно. Только за дверью, когда жаркий аркан Фиминых рук обвил шею, я вдруг сообразил, что жена тоже назвала меня Ящером! Не Павлом, не Павлушей, а Ящером, как все окружающие! Кажется, это случилось впервые, и я даже забыл на секунду, где нахожусь и что делаю. Испуганно пискнула Фима. Я чересчур сильно сдавил ей спину.