– Ты шутишь? – я резко вскинула голову. – У меня нет таких денег!

– Конечно, нет. И не будет. Поэтому ты никогда ничего не расскажешь Старцеву. – Я шокировано на него смотрела. – Я должен быть уверен, что это не просто порыв отвергнутой любви. Должен быть уверен, что ты не захочешь отмотать, передумать, переиграть. Никогда.

Я застыла, будто окаменев. “Никогда” набатом звучало в моей голове. Вдруг вспомнились горячие губы Тимура, его сильное, каменное тело, обжигающие поцелуи, тихий, хриплый шепот.

Я встряхнула головой, отбрасывая надоедливые образы. И заставила себя вспомнить и другие события. Моего поверженного, несчастного мужа, который стал банкротом. Как в нашу последнюю встречу в клубе Тимур сжал ягодицу той девушки, прижимая ее к себе. Сколько боли или слез он мне подарил.

Распахнула глаза. И поставила размашистую подпись. Не думая, не анализируя. Поспешно, резко, чтобы не сбежать, сверкая пятками.

Смолянов удовлетворенно хмыкает.

– А теперь можно и отметить, – довольно провозглашает он.

Встает, подходит к небольшому шкафу в углу и возвращается с двумя бокалами с янтарной жидкостью.

– За нас. И за уничтожение Старцева.

Он чокается со мной и залпом выпивает виски, я следую его примеру. Кашляю от обжигающей волны в горле.

– Старцев знает, где ты живешь?

– Нет, – я отрицательно машу головой.

Я никогда не рассказывала ему о Кэт. И уж тем более не показывала, где она живет.

– У него есть твой номер телефона?

– Нет, – уверенно отвечаю я.

Я выкинула сим-карту, когда он написал мне то глупое и ненужное смс: “Думаешь, я так просто тебя отпущу? Даже не надейся”.

– Но я же нашел твой номер телефона, – с вызовом говорит он.

– Потому что я сама дала его на охране, когда брала пропуск, – вскинув бровь, парирую я. – Мой номер зарегистрирован на подругу, не на меня.

– Что ж, – протягивает он, – ты не глупа, а это уже не плохо.

Из его уст это звучит почти как комплимент, поэтому я усмехаюсь.

– Перечитай еще раз сто наш договор. Запомни. Чтобы ты могла его цитировать. Никаких встреч со Старцевым без моего ведома.

– Я ведь не маленькая девочка, – усмехаюсь в ответ я.

– Сто миллионов… – ехидно чеканит он.

Я смотрю в его глаза и понимаю, что он не потерпит, если что-то пойдет не так. Ни по его плану, ни как ему угодно. Во что я вляпалась? Мне страшно. И одновременно я чувствую эйфорию, понимая, что я смогу теперь не просто сидеть и страдать по Старцеву, а действительно ударить в ответ.

Руки вспотели, а под ложечкой сосет от тревоги и паники, которую я пытаюсь скрыть. Но поздно. Я не могу передумать. Больше такой возможности нет. И может быть, это даже к лучшему. Да и не хочу я, ведь вариантов лучше Смолянова – нет. Наверное, я достигла какой-то точки невозврата. Меня так оглушило болью и яростью, желанием мстить, ломать и крушить, что, кажется, во мне отключились тормоза. Иначе как можно объяснить, что я подписала этот безумный договор о неразглашении?

– Мой водитель отвезет тебя домой. Поговорим завтра, – прощается этот непредсказуемый мужчина.

Я согласно киваю, чувствуя навалившуюся усталость. Слишком много событий и эмоций для одного дня.

Когда захожу в квартиру, Кэт уже спит, поэтому дома тихо и темно. Я быстро принимаю душ, смываю макияж. Делаю себе горячий, травяной чай и, кутаясь в плед, смотрю в окно на вечерний город.

Не знаю, что ждет меня впереди. Не понимаю, все ли я делаю правильно. Но чувствую – мои решения сейчас дают мне силы идти дальше и это пока самое главное.

Я достаю телефон, захожу в галерею. Там есть отдельная папка, где всего лишь пять фотографий.

Вот Тимур спит. Лицо расслабленное, спокойное.

Следующий кадр: мы вдвоем, на Мальдивах. Сделали селфи, первое совместное фото и последнее. Тимур зарылся носом в мои волосы и крепко сжимает, а я широко улыбаюсь.

Еще фотография: он стоит на кухне, спиной в кадр, в одном белом полотенце на бедрах. Готовит нам завтрак.

Вот наши руки, сцепленные в замок. Он посмеялся тогда над моим желанием сфотографировать именно такой ракурс. А мне показалось, что нет ничего романтичнее, чем моя рука в его твердой и горячей руке.

Последний файл: Тимур на мотоцикле. Самая старая фотография. Тогда между нами еще только все начиналось, и я запечатлела его со стороны.

Все эти года я хранила жалкие, глупые кадры. Я поверила, что у нас ничего и никогда не получится, но всегда продолжала помнить и любить. Даже сейчас. Я ненавидела и любила. Такая странная, пугающая смесь чувств. Эти эмоции – абсолютно полярные, но каким-то неведомым образом уживались рядом. И я бы позволила себе любить сильнее, больше, открыто, если бы ему были нужны мои чувства.

Я выплеснула недопитый чай в раковину. Со злостью поставила кружку и пошла спать.

Я буду мстить. Потому что надо. Потому что хочу. Потому что по другому не могу.

И теперь уже потому что, чтобы отказаться, мне надо заплатить сто миллионов.

“Хороший стимул придумал Смолянов, ничего не скажешь”, – с усмешкой сказала про себя.

Да, он все продумал. Штраф будет, если я кому-то что-то расскажу, если откажусь, если сделаю что-то не так. Но мне было плевать. Главное, чтобы все получилось. Я воспринимала действия Смолянова как простую перестраховку, ведь в конце концов он серьезный бизнесмен, который не хочет рисковать своим авторитетом и именем. У него нет никаких оснований доверять мне. А у меня нет поводов верить ему. Нам нужно просто правильно отыграть свои роли.

Когда проснулась на следующее утро, первая и единственная мысль в голове про все произошедшее вчера.

Не сглупила ли я? Все ли правильно сделала? Не заключила ли я сделку с дьяволом?

Ведь мы так и не обсудили, как именно будем мстить, что мне конкретно нужно делать. Есть ли у Смолянова хоть какой-то план? И если есть, то в чем он заключается? Какая роль в его плане отведена мне?

Почему-то на мгновение стало страшно. Я так поспешно заключила договор, не расспросив Смолянова ни о чем. По крайней мере, теперь, с утра, мой поступок казался практически безумным и чересчур спонтанным. О чем я думала, соглашаясь на астрономический штраф? А что если что-то пойдет не так? Я не имею права даже отказаться и выйти из этой чертовой гонки в стену. Суммы в сто миллионов у меня, конечно же, не было и, наверное, никогда не будет.

Я зашла на кухню и начала искать сигареты. Видела, как Кэт их куда-то убирала подальше от глаз. Она сама не курила, они остались от Давида.

Найдя упаковку, я судорожно достала сигарету, открыла окно и трясущимися руками щелкнула зажигалкой, которая тоже лежала в пачке. Сделав глубокий затяг, закашлялась. Посмотрела на часы. Время шесть утра. Я проснулась ни свет ни заря без будильника, спала тревожно. Из-за внутреннего напряжения не могла расслабиться и в итоге встала невероятно рано.

Сейчас, с утра, я с ужасом осознавала, что натворила вчера. И не находила себе места.

Почему я такая? Вроде уже взрослая, повидала что-то в этой жизни, у меня есть какой-никакой опыт, а веду себя иной раз так взбалмошно, непредсказуемо и по-детски глупо?

Даже мои навязчивые мысли о мести ранним утром казались какими-то нереальными. Ведь моя жизнь – не фильм, будем честны. Я действительно решила, что смогу отомстить? Я реально посчитала, что это нужно мне, и сделала месть основной целью своего ближайшего будущего?

И самое главное… верю ли я, что смогу? Смогу причинить какой-то реальный вред человеку, которого люблю?

Любовь моя сейчас какая-то уже лютая, обозленная, раненая. Я сама себя чувствую зверем, который хочет укусить в ответ. Желает одновременно сбежать, чтобы никогда не делали больно, скрыться, больше не видеть того, кто ранил. А с другой – бросается на обидчика, желая через нападение защититься, наказать. Мечтая сделать также больно, а лучше даже во сто крат больнее, просто потому, что адски невыносимо самому.