М-да… если я сейчас увижу, как мама и Эд вместе что-то употребляют… впрочем, я уже не удивлюсь. Даже интересно, чем ещё меня удивят эти асоциальные элементы.

В наркотическом опьянении мама сделала что-то, что навсегда останется для меня тайной и очнулась в повозке. Она была на пути в Трое-Город. Она чувствовала себя дурой, но проехав почти половину дороги, не видела смысла разворачиваться.

И вот она уже у двери в башню. Эд с салатницей в старой рубашке с пятном открыл дверь.

Мой учитель нашёл её красивой, но узнал не сразу. Его мысли были больше сосредоточенны не на причине появления этой женщина на его пороге, а скорее на подсчёте вероятности, что она свободна и, что за попытку начать с ней интрижку или роман ему не разобьют нос.

Поймав себя на этих мыслях, учитель упрекнул себя в эгоизме и невнимательности к «явно обеспокоенной даме», но оправдал себя тем, что «она вообще-то почти на сто процентов в его вкусе и капец какая красивая. Было бы странно, если б инстинкты не включились».

Мама же точно знала, кого видит, и просто старательно изучала всё, вплоть до мельчайших морщинок. Эдмунд, в моём понимании дотягивающий только до планки «весьма симпатичный», казался ей чуть ли не идеальным.

Разобравшись, кто есть кто, какую тему они избрали первой в начавшемся диалоге? Конечно же шутки про галлюциногенные грибы и расчленёнку в отношении этих самых грибов. Да что не так с этими людьми?!

Начался краткий пересказ последних недель. Собственно, все их неловкие, но с явной симпатией взаимодействия я уже видела. Разница была лишь в степени понимания. Сейчас я могла разглядеть мамино чувство вины за скандал, приведший к разрыву, её желание помочь и страх стать обузой, а также мысли Эда в стиле «Я повёл себя тогда как мудак», его желание оградить её от тяжёлой работы, любого нарушения рекомендованного врачами режима и подсознательное желание выглядеть человеком, которому не нужна помощь.

Следующее воспоминание изображало ночь. Эд применял к ней очень слабые чары заморозки, блокирующие нервы буквально на трёх-пяти квадратных сантиметрах тела. Ни на что более серьёзное его сил не хватало.

Вообще, я старалась особо не задавать ему вопросов по поводу доступных чар, но, вроде как, его способности ограничивались, крапивой, призывом энергии, парой вот-таких вот хиленьких фокусов и одним-двумя плетениями для частичного лечения зубов.

Нет, чисто в теории, он, разумеется, мог проломить изнутри источника печать, но болевой шок, разломы, отравление энергией и прочие «радости» оставляли такую возможность чисто теоретической. При таких вводных как у Эда — возраст, здоровье, статистика, прежние травмы — смерть была вероятнейшим из исходов. Жить Эд хотел сильнее, чем поколдовать жалких пять секунд.

Пропуск части воспоминаний перенёс меня в момент, где Эд опять сидел возле мамы на полу.

Они молчали, рассматривая друг друга. Опять. Я могла понять такой интерес к лицам друг друга в первую встречу, после почти восемнадцати лет разлуки не странно рассматривать старых знакомых, но они уже прожили вместе пару дней. Не насмотрелись. И зачем я смотрю? Я-то знаю, что мама красивая, а Эд при неудачном свете стареет лет на десять, я с ними обоими живу.

— Ты совсем не изменился, — мама провела пальцем по его щеке.

— А ты очень.

— Что поделать, возраст, — она погладила тёмные локоны.

Сейчас будет что-то очень «ванильное».

— Мне нравится.

Ну, что я говорила? Надо быстрее заканчивать с их воспоминаниями, а то уже становится скучно. Пусть развлекаются, как хотят, но мне уже тошно. Это всё действительно меня не касается.

Коротко резюмируя остаток воспоминания: он отнёс её вниз.

Последнее, что мне дано было увидеть — сегодняшний день. Прогулку по базару и процесс перекапывания поля. Единственное, что содержал этот день кроме общения и периодических «зависаний» — реакция мамы на работу Эда. Она не могла им не восхищаться, посмотрев на уровень колдовства на поле, и это очень радовало моего учителя, очевидно, зависимого от чужого одобрения. В тоже время она за него переживала, что с одной стороны радовало одинокого недолюбленного человека, но с другой обижало — он же не «дамочка в беде», у него всё под контролем, а она что-то не то о нём думает.

Меня выбросило на стык трёх внутренних миров. Дождливый лес, поле с дорогой из жёлтой брусчатки и туманное место со спускающимися с неба полосами ткани. Я не стала здесь задерживаться и вышла в реальный мир.

Я снова стояла в башне. Мама и учитель по-прежнему мирно спали на диване, она — сидя, он — лёжа, свесив ноги с ручки.

У меня кружилась голова, немного подташнивало. Сколько я провела в их воспоминаниях? Глянув на часы я тяжело вздохнула — всего два часа, а кажется, что успела состариться.

Я отправилась к огненному артефакту. Хочу какао. Ничего не хочу, только какао и спать.

Доставая молоко и кастрюлю, я осмысливала увиденное.

М-да… вроде и нормальные они люди, но вот из-за чьих-то комплексов ждал эти отношения провал. Вопрос теперь в том, что мне с этой информацией делать.

Проблемы у Эда не на пустом месте, а вследствие длительного отсутствия внимания и заботы. Не считая того времени, когда они с мамой готовились пожениться, такое состояние у него уже двадцать лет. После их расставания, то бишь последние семнадцать лет, ситуация никаким образом не могла улучшиться, её мало спасало даже моё присутствие.

Просто ждать, когда его загоны сами пройдут — решение очевидно неэффективное. Придётся пытаться лечить. Я, конечно, не доктор «специального профиля», а маг-менталист из меня пока не полноценный, но что-то очевидно надо делать.

Можно предоставить матери самой с этим разбираться, но, судя по их расставанию и теперешнему общению, эта мера тоже не даёт гарантий результата.

Я поставила греться молоко и прикрыла глаза. Голова отказывалась нормально работать, и я засыпала на ходу. А ещё всё это обдумать надо…

— Люди вокруг сложные, — забормотала я, не сильно вникая в собственные слова. — С кем ты меня оставил, а, пап?

…

75. Луна.

…

— Луна, вставай, завтрак уже готов, — меня разбудила мать.

С трудом оторвав голову от подушки, я огляделась. Заспанный Эд покачивался из стороны в сторону, сидя на диване и прикрыв один глаз.

Не в силах удерживать голову и дальше, я уронила её снова и проворчала:

— Как погасить солнце?

— Выгнать из дома твою мать будет достаточно, — Эдмунд спустил ноги на пол и, протерев лицо ладонью, поднялся. — Сколько сейчас времени?

— Двенадцать. Я сказала тебе уже дважды.

— Думаешь, я в состоянии это осмыслить? — Эд постоял и снова рухнул на диван. — Я спать.

Мама положила кухонное полотенце, которым только что протирала столешницу и подошла к нему. Оценив ситуацию, она нагнулась к бывшему жениху.

— Сейчас кому-то будет страшно.

— М-да? Неужели. И кому же?

— Тому, кто лежит без рубашки и боится щекотки.

— Можно не надо? — судя по тому, как исказился голос, Эд улыбался.

— Вставай. Завтрак почти готов.

Я выбралась из постели примерно в одно время с Эдмундом.

— Ванная занята, — он поспешил к двери и скрылся в маленьком помещении, раньше бывшем внутренней частью крепостной стены.

— Луна, — позвала мама, нарезающая ветчину.

Я подошла и активировала водный артефакт, чтобы умыться:

— Я тебя слушаю.

— Вы с Эдом куда-нибудь собираетесь завтра?

— Работать. Надо собрать почки в лесу.

— Ты же можешь остаться?

— Зачем? — я утёрлась рукавом ночнушки.

— Дело в том, что послезавтра Эду исполняется тридцать пять.

— А тебе завтра, — констатировала я.

— Да. Поставь на стол, — мама вручила мне миску с нарезанной ветчиной и, раскладывая по тарелочкам омлет, продолжила. — Но я абсолютно уверена, что моим тортом Эд уже озаботился.

— С чего такая уверенность?

Мама пожала плечами:

— Я просто знаю Эда.