— Да, конечно, — Эд выбрался из-за стола и подошёл к маме, которая размешивала макароны в сковороде, вмешивая в них сырно-сливочную смесь.

— Достань тарелки и облей горячей водой, чтоб сыр не сразу застыл.

— Ага, — юноша открыл сервант.

— Не надо рассказывать про… — тихо пробурчала мама, но договорить ей не дала бабушка.

— Ой, ты садись, я сама, — она забрала у Эдмунда тарелки. — Пацифика, не дёргай мальчика.

Эдмунд вернулся к дедушке.

— Так вот. Я иногда даю дополнительные уроки младшим курсам, — мой учитель понял, что рассказывать про продажу решений не стоит.

— Очень хорошо.

— А ты умеешь делать големов? — Джек забрался на стул рядом с Эдом.

— Голема невозможно оживить без магов всех направлений, — покачал головой Эдмунд. — Но при наличии четырёх стихийников, тёмного и менталиста — легко.

— А у тебя есть голем?

— Нет. А разве должен быть? Это вообще-то не самая выгодная вещь — поддерживать его очень дорого и трудно. Ему ж даже энергоносители не поменяешь — что-то вынь — он откинется. Его нужно целиком тащить заряжаться. В промышленных масштабах это выгодно, но как бытовое приспособление — фигня.

— Блин, — Джек надулся. — А я думал, ты меня научишь. Я ведь тоже маг. Водный, как папа.

— Прикольно.

Мама, бабушка и тётя принесли макарошки.

— Кыш с моего места, — мама дала братишке лёгкий щелчёк.

— Я ещё не всё спросил!

— Спроси с другого стула.

Джек пересел и уже собрался что-то сказать, но ему помешала бабушка:

— Расскажи про свою семью.

— Никого нет, — Эд взял вилку и начал накручивать на неё макароны. — Только дядя по папиной линии, но я с ним не общаюсь.

— Почему?

— Он алкаш, чё с ним общаться? Сомневаюсь даже, помнит ли он моё имя.

— Ты совсем-совсем один?

— Ну да, — Эд всё ещё накручивал макароны. Ему совершенно не нравилась эта тема. — Зато можете не беспокоиться. Если мы с Пацификой поженимся, я не уведу её в свою семью, а просто ввалюсь в вашу.

За столом стало тихо. Мой учитель, наконец, сунул за щёку первую вилку. Его ничего не напрягало в этих словах, а вот мама приобрела румянец вареного рака.

— А вы что-то такое уже запланировали? — дедушка и бабушка переглянулись.

— Только в перспективе. Иначе зачем нам вообще встречаться? — Эдмунд положил на край тарелки один из десятка салатов и попробовал вилочку. — Вкусненько. А Вы против?

— Я тебя пока плохо знаю, — дед подвинул себе колбасную нарезку. Такая прямолинейность его озадачила, но не сказать, что сильно оттолкнула от избранника дочери.

Глаза затянул лиловый туман. Из этого воспоминания напоследок донеслись синхронный смех моих учителя и деда и бабушкин тяжёлый вздох. Очевидно, Эд и дед нашли общий язык.

Новое воспоминание началось в начале января. Мама и Эд стояли на мосту «Серебряная Роза», перекинутом через канал посреди города. Его особенность заключалась в том, что кованые перила украшали узоры из роз.

— Ну, угадай, для чего я тебя сюда притащил? — Эдмунд хитро улыбался.

— Можно подсказку?

— Можно. Вот на какие мысли тебя наводят эти железные розы? Эта красивая, сложная, почти ювелирная работа.

— Из всего того, что ты сказал, меня настораживает только слово «ювелирная». Обычно ты его не применяешь в отношении предметов, не являющихся украшениями.

Эд задумался:

— Странная цепь рассуждений, но допустим, главное, что это правильно. Я недавно нашёл украшение как раз с такой розочкой. Серебряной. И мне показалось, что самое лучшее место его отдать — это тут.

Парень вынул из кармана красную коробочку и вручил маме:

— На.

Она подняла крышку. Внутри лежало кольцо. Довольно широкое, с некрупной розочкой и короткими листиками.

— Какая прелесть, — мама стянула с левой руки перчатки, чтобы померить кольцо.

Эд забрал у неё коробочку и взяв за правую руку, надел украшение на безымянный палец.

Мама несколько секунд смотрела с недоумением и вдруг, визжа, повисла у Эда на шее. Помолвочное кольцо.

Прохожие стали оглядываться на восторженный вой. Некоторые из них догадывались, в чём дело, и начинали улыбаться, кто-то же поглядывал как на душевнобольных нарушителей общественного порядка.

Мамина невероятная радость почти заглушила для меня эмоции учителя, но они мало отличались от её. Разве что были менее бурными — для него это не было неожиданностью.

Успокоившись, мама серьёзно поглядела на теперь уже жениха:

— А вслух спросить? Неужели трудно?

— Ты ведь меня поняла, — Эд вопросительно поднял брови. — Зато не испортил момент какой-нибудь неуместной фразочкой.

— Ну, испортишь и испортишь, скажи, — она уронила голову ему на плечо. — Тебе ж не сложно, а я хочу.

— Ну, раз можно портить, — Эд улыбнулся и прокашлялся. — Итак, согласна ли ты, Пацифика, стать основной причиной проблем в моей семейной жизни, читать вслух свои дурные любовные романы и жарить картошечку, пока дожди, засуха или вредители не оставят страну без урожая картошки или смерть не разлучит нас?

Мама уткнула лицо ему в воротник:

— Всё с тобой понятно… само собой, да.

…

71. Луна.

…

Последовала череда обрывков. Дедушка устроил Эда к себе на верфь в помощь медику, при этом и работу в забегаловке Эд не бросал — две низкие зарплаты спокойно превышали текущие расходы, но с учётом ремонта в доме, закупкой вещей и подготовкой к свадьбе, накопления почти не росли.

Дедушка постоянно тем или иным способом спонсировал парочку.

— Свадьбу оплачиваем мы, — в сотый раз, закатил глаза дед, когда Эдмунд попытался взять на себя какие-то расходы.

— Да вы всё оплачиваете, — возмутился парень. — Знаете, как-то неловко на шею садиться.

— Ты не волнуйся, вечно такой лафы не будет, я…

— Она и сейчас не нужна. Уж дом я могу сам обустроить. Помощь с ремонтом мне не нужна, — перебил.

— У тебя сколько зарплата? И какие расходы? Я вот знаю, сколько в месяц тратит Пацифика. Допустим, ты обходишься в два раза дешевле. Это уже все твои деньги. С каких средств ты платишь налоги, м?

— С третьей работы, — Эд стрятал руки в карманы, опуская взгляд. — Продаю решения в академии.

— Вот именно. Так что прикуси язык, человек-оркестр. Тебе семнадцать лет, родных нет, образование только-только получишь… не издевайся над собой — прими помощь.

И Эд «прикусил язык». Он позволил моему деду разбираться с расходами на свадьбу и ремонт, но продолжал зашиваться на работах, каким-то образом находя время для друзей и девушки. Он стал писать на заказ статьи, и вести картотеку в библиотеке академии, помогать преподавателям с проверкой работ и проставлением оценок за минимальную плату.

В довесок мой учитель заканчивал в доме ремонт, появлялась первая мебель. В этот период жизни мой будущий учитель начал пить кофе. С продолжительностью сна четыре-пять часов в сутки он просто не выживал без кофе.

Накопления стали расти быстрее. Эдмунд делал всё, чтоб не быть бесполезным для семьи, взявшей его «под крыло».

Мама активно принимала в этом участье и часто загружала его мыслями о приготовлениях к свадьбе, назначенной на начало следующего октября. Она с восторгом подбирала церковь и ресторан, писала приглашения для гостей. Эд время от времени вносил свою лепту, но в основном это значило отрезвлять маму и отговаривать от совсем уж безумных идей.

Выбор мебели, посуды, штор, ковров и прочих предметов интерьера мама тоже не оставила без внимания — она регулярно таскалась по мастерским, рисовала эскизы, что бы сделать что-то на заказ, приглядывалась к мебели друзей и знакомых, интересовалась, где они её достали.

С неубывающим рвением она занималась и одеждой. Столько эскизов свадебных платьев, сколько она носила в сумке каждый день, я не видела за всю жизнь. Она знала уже каждое ателье в городе и в половине этих мест работники узнавали её.

Цепь фрагментов памяти остановилась на кухне у Эда. Здесь было просторно и светло, стоял почти белый берёзовый прямоугольный стол со скруглёнными краями, светло-коричневый сервант и рабочие столы.