— Вот видишь: не сложно.

Эдмунд улыбнулся, легонько приобнял меня за плечи, а я не чувствовала рук. Холодные пальцы слабо удерживали палку, по телу бежали мурашки, но не проходило ощущение, что кровь кипит. Дышать было нечем.

— Неужели так страшно? — тёплая ладонь пригладила мне волосы. В голосе слышались беспокойство и лёгкое неверие.

Я не смогла ответить. Я не плакала, не падала в обморок, не кричала, но, кажется, была на гране всех этих состояний.

Вроде Эдмунд продолжал что-то говорить, но я, ничего не слыша, ужа шла к двери возле его кровати, ведущей на смотровую площадку со странным зубчатым бортиком.

Эта дверь запиралась только на маленьких металлический крючок, поэтому выйти ничего не помешало. Сделав вдоль круглой стены пару шагов, я рухнула на каменный пол, вжимаясь спиной в холодную стену.

Глядя на поле, где до сентября люди выращивали пшеницу, я продолжала задыхаться. Ни заплакать, ни успокоиться не удавалось, и я продолжала безмолвно трястись, слыша только стук крови в висках.

…

37. Луна.

…

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я начала дышать спокойно, но после этого в тишине и спокойствии я провела совсем не долго — дверь в башню открылась.

— Есть будешь?

Я, не подняв взгляда, отрицательно помотала головой. Говорить сил не было.

— Могу принести тарелку сюда.

Эдмунд беспокоился, но не знал, что должен сказать и опасался подходить, чтоб не сделать хуже, а я и сама не знала, что хочу услышать. Обоим оставалось лишь молчать.

— Ладно… Но не сиди на холодном, — в меня прилетел комок из одеяла. — Прости, промазал.

Учитель скрылся в здании и медленно закрыл за собой дверь.

Я завернулась в ткань и слепо уставилась вдаль.

Не прошло и минуты — снова скрипнули петли. Мисочка опустилась на пол и рука учителя медленно пододвинула её ко мне.

— Я приготовил супчик. Вдруг передумаешь.

Он ещё несколько секунд просидел в дверном проёме, ожидая реакции, но, не получив, сел на расстоянии вытянутой руки от меня.

— Что сегодня случилось?

Не находя сил ответить, я уткнула лицо в колени.

— Луна, если я что-то делаю не так, тебе нужно об этом сказать. Я же не знаю, что у тебя в голове. Как я должен догадаться?

Снова не получив ответа, Эдмунд переставил миску с супом и сел рядом со мной.

— Ты ж пойми, я никогда никого не учил, детей у меня нет, а сам я подростком был давно. Причём не рядовым лоботрясом, а книжным червём с шилом в заднице. Я только по себе могу судить.

Учитель попытался поднять на себя моё лицо.

— Ну? Посмотри на меня.

Мы встретились взглядами. Эдмунд беспокоился, но действительно ничего не понимал. В его представлении всё было хорошо и правильно.

— Я не уверена, что мне стоит колдовать. У меня через раз всё выходит из-под контроля. Не хочу рисковать.

— И всё? — Эдмунд вздохнул с явным облегчением. — Ты слишком серьёзно к этому относишься.

— Речь идёт о неуправляемой магии. Я отношусь слишком серьёзно? А как ещё мне относиться к тому, что может меня убить? — от этого легкомыслия из недр сознания, заглушая прочие эмоции, стала пробиваться злость.

— Я тоже могу тебя убить. Например, забить ложкой. Ты же не рассматриваешь эту вероятность всерьёз?

— Это другое! Магия опасна, а ты в роли убийцы с крайне неэффективным оружием — это даже звучит нелепо.

— Магия не убьёт тебя.

— Да что ты, правда?! А вот мой отец мог бы тебе возразить, будь он жив, — почти выкрикнула я. — К тому же, вдвойне забавно слышать подобное заявление от человека с разорванным источником. Ты лучше многих должен понимать, что делает неуправляемая магия, но почему-то упорно отрицаешь все риски!

Я снова уткнулась лицом в колени и с головой накрылась одеялом.

Глаза слезились. Продолжить кричать на учителя я уже не могла. Да и он, как назло, не спешил говорить.

— Вот как, — тон вдруг изменился. Кажется, я задела больную тему, но Эдмунд не давал воли эмоциям.

Высунувшись из-под одеяла, я собиралась уже взяться за суп, в надежде, что это поможет успокоиться, но от этих планов меня отвлекли слова учителя.

— Знаешь, с одной стороны, я могу тебя понять, — мы почти одновременно повернулись друг к другу. — А с другой, вот вообще не догоняю, как так можно.

Я ожидала пояснений.

— Моя семья погибла из-за неисправного артефакта, и… магию огня, особенно светильники я по сей день не перевариваю. У меня ни одного в башне, ты заметила? Вернее… не было. Пока ты не купила. Всё освещала энергия.

Я кивнула.

— Но с другой стороны, — Эдмунд сделал паузу, подбирая слова. — Я даже не рассматривал ничего другого. Я ни жить, ни учить иначе не умею.

Он замолчал. Сдвинув брови, подбирал слова. Я терпеливо сохраняла тишину. Учитель поднял голову к небу:

— Без магии я… ничего из себя не представляю. И… это смысл моей жизни, — Эдмунд невесело усмехнулся. — Мотивировать я не умею. Я сам с самого начала был нацелен на успех и… для меня не может быть иначе. Потому и учитель из меня не важный. Вот что я сейчас должен тебе сказать?

Я пожала плечами:

— Скажи какую-нибудь банальность. Вас ведь им наверняка учили на лекциях по педагогике.

— Если уж говорить откровенно, я прогулял их все. На итоговый тест пришёл со словами: «Да что там сложного?». Мне и в голову не приходило, что нужно знать хоть что-то кроме преподаваемого материала.

— В твоём дипломе по этой дисциплине стоит очень высокий бал.

— А когда ты успела прочитать мой диплом? — едва задав вопрос, Эдмунд отмахнулся. — Хотя, не важно. Я написал тест на сорок три процента, а бал мне нарисовали девяносто шесть, чтоб идеальный диплом не портить. Мой декан знала, что я никогда не буду никого учить.

— Так зачем ты тогда получал лицензию?

— Всем, кто не был учителем, после окончания обучения нужно было вернуть учебники в библиотеку. А мои были не в лучшем состоянии.

— Это точно, — все книги, по которым я училась, были потрёпанными и исписанными карандашом.

— Библиотека требовала с меня возмещения ущерба. А набор книг за все года и направления обходился недёшево.

— Можешь даже не продолжать, — я плотнее обернулась в одеяло.

— Ну да… знал бы, что коснётся стать учителем, посетил бы хоть половину занятий.

Мы замолчали, глядя в противоположные стороны. Не знаю, о чём думал Эд, но я пыталась осознать, кто из нас в этой ситуации виноват больше.

С одной стороны, корень проблемы — это он, зацикленный на работе и отрицающий всё, что не отвечает его излишне замотивированной на колдовство жизненной позиции.

С другой стороны, я не лучше. Напросилась в ученики, не отвечая одному единственному запросу — «готовности учиться с полной отдачей» и не информируя преподавателя о возникающих проблемах. Кто знает, скажи я раньше, что мне страшно, может, он был бы чуть мягче в составлении программы. Сейчас же он не говорит, что со мной что-то не так, а называет себя плохим учителем.

— Если тебе не нравится, почему ты вообще решила учиться? Не мать же заставила, я надеюсь?

— Не-а, — я вытерла рукавом нос. — Мне нравится магия. Да и других ярко-выраженных талантов у меня нет. Но… с тех пор как папа погиб…

— Ясно, — Эдмунд задумчиво потёр кончик носа. Глядя куда-то вдаль.

— Ты мне его немного напоминаешь.

— Правда? — Эд грустно улыбнулся. — Ты на него похожа.

Всхлипнув, я уронила голову учителю на плечо.

Эдмунд не сразу отреагировал, очевидно, с трудом осознавая это моё действие, но осмыслив его, немного скорректировал свою позу, чтобы нам обоим было удобно.

Я почувствовала, как на спине сомкнулись объятия.

— Но лично мне напоминаешь свою маму.

— Мне её тут не хватает.

— Не удивительно, — учитель слегка покачивался, будто убаюкивая меня. — Мы будем осторожнее, пока не научишься держать магию в узде. Не во всём, конечно, но будем. И обещаю, я буду всеми силами тебя защищать.