— Как ты?

— Нормально. Не хуже, чем должно быть.

— А источник?

— Выгорание. Как по учебнику: сжигание пузыря, чрезмерный поток энергии через искру, выход её из строя.

— Врач что-то говорил про какое-то разложение, — я села на край постели, поставив сумку на стул.

— Да… последствие выгорания. От источника остаются мёртвые части, но в отличие мяса, они могут разлагаться десятилетиями. Вполне возможно, однажды это меня убьёт, но когда — неизвестно. Ставлю на то, что мне будет слегка за шестьдесят.

— Ты не злишься?

— На тебя? — Эдмунд мягко улыбнулся.

Я кивнула. Пришло осознание, что я сижу вытянувшись по струнке и сжав руки в замок.

— Я не думала, что так выйдет.

— Кто ж думал? — пожал печами Эдмунд. — Что теперь? Это те самые пять-десять процентов риска, которые допускает статистика конкурса.

— Она говорит о безопасности участников, а не зрителей, — я ковыряла ногти.

— Я не зритель, а ликвидатор чрезвычайной ситуации. У них смертность выше.

— Я не хотела, чтоб так вышло. Это не должно было тебя затронуть.

— Луна, — учитель жестом подманил меня к себе.

Я приблизилась. Эд щёлкнул меня по носу.

— Ну, скажи, если бы я тебя там бросил, было бы лучше?

Я всхлипнула.

— Ну, всё, мы заплакали, — Эдмунд обнял меня. — Что ж вы с матерью постоянно ревёте? Ты ведь понимаешь, что если бы с тобой что-то случилось, я б себя не простил?

Словами ответить я не смогла. Только дёрнула головой, вжатой в плечо больничной пижамы, и шмыгнула носом.

— Меня никто не заставлял. Я легко мог сделать вид, что не знаю, как это победить. Меня бы за это даже не осудили — там все были в растерянности.

— Но ты же так не сделал, — я собиралась продолжить, что это привело учителя к безвозвратной потери магии, но только громче всхлипнула.

— Не сделал. Но это было моё решение. Так виновата ли в нём ты?

— Мне не надо было идти на конкурс.

— Значит, мне надо было послушать твою маму, которая была против. А не убеждать её, что душить инициативу — пагубно. Тебе ведь впервые захотелось что-то такое сделать без моей агитации.

— Я просто хотела соответствовать. Все думают ты плохой учитель, раз я плохой ученик.

Секунда молчания.

— Да твою же мать… — Эд осёкся. — Кхм… Пацифику… В следующий раз я точно буду слушать твою маму. Она и об этом догадывалась. Она, блин, слишком часто права и слишком редко достаточно настойчива, чтоб меня остановить. Где она кстати?

— Говорит с твоим врачом.

— Вот как. Сейчас опять ей насоветуют, как меня правильно кормить…

— И она снова будет права, полоская тебе мозги? — я улыбнулась одновременно шмыгая носом.

— Видимо. Но это не помешает мне с ней спорить.

— Мы тебе вещи принесли, — я отлипла от учителя и подняла сумку.

— Неужели и бритву? — Эдмунд радостно потянулся за ней, одной рукой приглаживая щетину.

— Не знаю, мама собирала.

Друг за другом из сумки стали показываться вещи:

— Так… еда, книги, рубашки… Повесишь в шкаф? — Эд передал мне одежду.

На свет показалось приспособление, напоминающее складной нож.

— Бритва! Отлично.

Отправившись выполнять данное поручение, я продолжала искоса наблюдать за тем, как учитель прячет в тумбу остальное.

— Луна.

— М? — я закрыла шкаф и вернулась к кровати. Снова села рядом с учителем.

— Наверное, со следующего года ты будешь учиться не у меня.

Это был удар под дых.

— Ч-что?

— Если раньше я мог хотя бы поглотить плетение, когда что-то шло не так, то теперь…

Я сжала губы в тонкую нить.

— …сама понимаешь, это неоправданный риск, — Эдмунд взял меня за руку. — Я постараюсь договориться в академии.

— Студентов не набирают дополнительно.

— Уверен, для меня лазейка найдётся. Ну и что ты так корчишься? Я что-то грустное сказал?

— Ты уедешь? — я села рядом.

— Ну… — Эд протяжно вздохнул и принялся тереть кончик носа. — Пока, может, нет… я не знаю.

— Ты останешься с мамой? — догадка вырвалась сама собой.

— Я бы пока не стал так говорить, — Эд поднял вверх указательные пальцы обеих рук, призывая меня притормозить. — Вот так вот сразу. Но может, в перспективе…

— Вряд ли мама даст тебе затягивать с принятием решения, — я расплылась в улыбке. — Считай, ты уже женат.

— Мне больше месяца так кажется, — учитель рассмеялся. — Ты-то не против?

Я пожала плечами:

— А должна быть?

— Ну… мало ли. В понимании большинства знакомых мне детей «мама и папа» — единая конструкция, которая не должна разъединяться, и где нет свободных мест для левых дяденек и тётенек.

— Свободных мест в ней нет, — признала я, прижимаясь к тёплому плечу. — Ты в неё полноценно не впишешься никогда. Но… я всё равно тебя по-своему люблю.

— Примерно как дядю?

— Примерно. Может ещё немного как старшего брата.

— Хе, — учитель вспушил мне волосы и чмокнул в макушку. — Меня устраивает.

Дверь в палату открылась, к нам зашла мама.

— Привет, Цифи, о чём вы так долго трепались?

— Заговорщики не раскрывают жертвам своих планов, — мама села возле Эда и тоже прижалась, так, что он оказался, зажат между нами.

— А, понял. Ты убеждала врача подольше подержать меня в больнице и за это время переписать на себя моё имущество.

— Зачем? Проще оформить брак между нами и в придачу подсыпать яда. Чтоб ты не оспорил мои действия по закону.

— Чёрт, а ты хитрая.

— Я ж сказала, что ты теперь женат, — засмеялась я, легонько пихая учителя в бок.

…

117. Луна.

…

Я шла по парку к условленному месту. Несмотря на прекрасную майскую погоду, на тихих тропах было малолюдно. Впрочем, сейчас рабочее время — все заняты. Даже я не должна была оказаться здесь так скоро — у всей нашей параллели репетиция к выпускному. Пятый курс как-никак.

А вот и река. Тут, на пологом берегу был запланирован наш семейный пикничок.

Примерно зная, какие планы на день были у остальных, я ничуть не удивилась, увидев отчима.

Эдмунд сидел, на мягоньком песочке. После переезда назад в родную столицу — то бишь последние три года — его гардероб почти не менялся.

Серый костюм с жилеткой, белая рубашка с широкими рукавами и новенькие сандалии, которые уже к октябрю будут стоптаны в хлам, вместе летними ботинками, купленными для официальных мероприятий.

Впрочем, сегодня Эд зачем-то надел к сандалиям голубой шёлковый шарфик, завязанный на манер шейного платка и заколотый булавкой с инициалами. Несмотря на то, что таких у Эдмунда теперь было две, эта — подаренная в день свадьбы старухой-деканом мадам Лониан — нравилась моему отчиму на порядок больше той, которую он купил самостоятельно.

— Привет, — я подошла сзади. — Ты чего так одет? В платке и в сандалиях. Странно смотрится.

— Привет, солнышко. Просто мне так захотелось, — Эд неопределённо пожал плечами.

— Понятно. Куда Вы маму дели?

— Она всё ещё не пришла от врача. Мы её уже час ждём. Да, Морган?

Бывший учитель пощекотал живот своей одиннадцатимесячной копии, что заставило малого взвизгнуть.

— А ты, я гляжу, всё-таки решила прогулять мероприятие.

Я села на песок:

— Уверена, меня поймут и простят.

— Маленький тунеядец, — Эд отобрал у Моргана край своего шейного платка, который тот решил пожевать. — Ты согласен?

— У-уна, — игнорируя вопрос отца, округлый розовощёкий мальчишка потянул ко мне ручку — узнал.

Я усадила Моргана на колени. Дитё моментально вцепилось в кружевной воротник платья. Морган давно смекнул: чтоб игрушку не отбирали, надо сунуть пальцы в узор и держать как можно крепче. И его не заботила сохранность моего воротника.

Не предпринимая попыток отобрать кружево, Эд достал из кармана игрушку и вкрадчиво прошептал:

— Морган. Давай меняться? Ты отпустишь Луне воротник, а я тебе утю дам.

Вязаный крапивник, подаренный супругой Аслана, был любимой игрушкой Моргана. Произнести настолько трудное слово брат ещё не мог, как и слово «птица». Все пернатые — живые и вязанные — назывались «утя» или «кря-кря».