Рука Эда соскользнула с купола — напор белого плетения ослаб. Но через несколько мгновений, мама подняла его руку и прижала назад.

Купол и чёрное плетение в его центре затряслись.

Мгновение.

Глаза застелила белая пелена.

…

113. Луна.

…

Не раздалось ни звука. Хотя, быть может напротив, звуки были такими громкими, что меня на время оглушило. Это вполне объясняло и внезапно прервавшийся шум. Чёрное и белое сияние погасли, но яркие пятна в глазах мешали рассмотреть что-либо.

— Мам? Эд?… — я не услышала своего голоса, но почувствовала на лице тёплые руки.

Перед глазами медленно начало проясняться. В сером тумане, окутавшем поле, беззвучно бегали фигуры, проступали очертания трибун и здания. Мама ощупывала и вытирала меня носовым платком. Она говорила, но я не слышала слов.

Руку что-то обожгло. Крапива.

В паре метров от меня в самой гуще тумана лежал Эдмунд. От него отлетали кусочки белой материи, паром шли остатки энергии. Земля покрывалась крапивой.

По полю прокатилась мощная чёрная волна, прореживая туман. У Джастина окончательно выгорела искра.

Мама опасливо огляделась, отпустила меня, сняла шаль и растянула на земле. Подтащила меня туда. Голову и кисти положила на безопасный участок.

Приподняла голову Эда и подтянула под неё угол шали, чтоб защитить от крапивы и его.

Теперь относительно друг друга мы с учителем лежали вверх тормашками.

Эдмунд свернулся калачиком. Брови были сдвинуты, глаза плотно закрыты, но из-под век пробивались слёзы. Бледно-красные. По телу время от времени пробегали белые пятна света.

Мама провела рукой по его щекам, стирая разбавленную кровь, и, гладя плечо и волосы, обвела стадион взглядом — никто не спешил к нам на помощь. Она поднялась на ноги и, шатаясь, побрела куда-то. Думаю, за учителями и врачами.

— Эд, — я шевельнула пальцем, касаясь пыльной ладони учителя.

Почерневшие от контакта со щитом пальцы слабо сжали мои. Глаза приоткрылись. Крапива всё разрасталась. Из разрушенного источника уходит последняя энергия.

Эд холодным пальцем коснулся моего носа. Белый рисунок мелькнул перед глазами — плетение. Со сломанной печатью Эд снова мог колдовать, правда, только на остатках энергии.

От чар мне стало лучше. Не сильно, но, воспользовавшись этим, я вплотную придвинулась к учителю. Он заботливо подложил мне под голову руку.

Эдмунд что-то шепнул. Два или три слова. Звука я не слушала, но видела взгляд. Теплота, нежность и искреннее счастье. Готова поспорить, что бы Эдмунд не сказал, именно это он и имел в виду.

Усталая улыбка тронула кровоточащие губы, но в миг исчезла — Эд скривился. От его груди белыми кольцами разлетелась энергия. Крапива ускорила рост, а меж стеблями раздалось чириканье. Пение каких-то маленьких птиц. Одна из них оказалась совсем рядом с нами — крохотный пушистый шарик с задранным хвостиком — крапивник.

Глаза у Эда закатились. Последний лоскут белой материи спиралью взлетел над Эдмундом и растворился в воздухе.

Вокруг заплясали тени. Может люди, может галлюцинации. Я прикрыла глаза.

Главы 114–117 Эпилог. Автор, Пацифика, Луна.

…

114. Автор.

…

По лицу непрерывно скользил прохладный ветерок. Вокруг пахло почти как дома, в башне. Только меньше пыли от книг. Чей-то истерический крик разносился по всему помещению, эхом отражаясь от стен.

Нельзя сказать, что что-то из вышеперечисленного мешало Эдмунду спать. Как раз наоборот, всё способствовало крепкому и долгому сну: ровный шум, удобная постель, сквознячок, привычный запах и особенно ужасное самочувствие. Ничего толком не болело, но слабость во всём теле вынудила бы Эдмунда жаловаться на здоровье, если бы кто-то спросил о нём.

Глаза приоткрылись.

Эд всё ещё в академии. В лазарете. Ох, сколько ночей он провёл в стенах этого помещения — и не сосчитать. Однако странно снова тут оказаться. Почему его не отвезли в обычную больницу, не относящуюся к академии? Побоялись транспортировать?

Эд шевельнул левой рукой. Пальцы ощущались в полной мере и должном количестве.

Не в силах поднять руку, Эдмунд снова зашевелил пальцами, таким способом «карабкаясь» кистью по одеялу.

Живот, нижние рёбра, солнечное сплетение, грудина. Источник.

Эдмунд старательно прощупывал кости, но ни в каком положении рука не улавливала потока энергии от источника.

Эд всё понимал с самого начала. Он знал на что подписывается, ломая печать. Знал, что разрыв мог и должен был свести его в могилу. Видел и чувствовал, что его источник полностью сгорел.

Он жив и даже не сильно пострадал во многом потому, что сожжённый источник не мог отравить организм энергией как при разрывах — энергия просто выгорела. Вся. Нечем было отравлять.

Да, конечно, колдовство с повреждённым источником давало о себе знать — некоторые симптомы разрыва ощущались. Например, тошнота, головокружение и всё та же слабость. Но это не шло ни в какое сравнение с тем, что испытывают пациенты с полноценными разрывами.

Эд мог бы встать. Мог бы поесть. Мог бы дойти домой и самостоятельно разобраться со всеми проблемами и последствиями. От чего его сейчас будут лечить? От плохого самочувствия?

Выгорания не лечатся. Это хуже разломов. Хуже печатей. Это не лечится даже на бумаге.

Искра не зажигается повторно. Может быть, чисто в теории, если умереть… окончательно и бесповоротно. А потом воскреснуть, оживёт и она, как нечто, неразрывно связанное с душой, но… это только теория. Ничем не подкреплённая фантазия. Да и лекарства от смерти никто ещё не изобрёл.

Эдмунд жив. И это чудо. Но какой ценой?

Вой, особенно громкий, пронёсся по лазарету, вызывая эхо. Эд повернул голову в сторону, откуда донёсся звук.

На кровати в абсолютном одиночестве орал тот парнишка, с которым весь конкурс бодалась Луна.

Худощавый, ростом чуть выше среднего, с короткими тёмными волосами и глазами, в темноте почти чёрными. Слишком молодой для дипломированного мага. С большим источником и потенциалом, который не суждено реализовать.

Эд смотрел на то, как корчится и дёргается мальчишка, для собственной безопасности привязанный к кровати ремнями.

На ум отчего-то пришло знакомство с Луной. Тогда малышка спросила, сколько Эд живёт с повреждённым источником. Почти полжизни. До такой «знаменательной» даты оставалось около двух месяцев.

Что сейчас? Дата достигнута и даже пройдена. Первую травму источника Эдмунд заработал больше, чем полжизни назад.

Мальчишка продолжал кричать.

Эд убрал от груди руку, отчаявшись наладить связь с источником.

Вдох.

Выдох.

Прерывистый вдох.

Опираясь на руки и напрягая живот, сел.

Дав себе секунду перерыва, спустил ноги на холодный пол. Возле кровати на тумбочке лежали его вещи — сумка, одежда и обувь. Рядом с постелью стояли больничные тапочки.

Эдмунд не торопился надевать их. Белый с серыми разводами мраморный пол, в темноте ставший чёрно-серым, приятно холодил ступни.

— Эй.

Мальчишка не услышал. Он был полностью поглощён криками.

— Эй, — позвал уже громче.

Парень не отзывался.

Эд взялся за свою сумку. Книги, бумаги, карандаши, деньги, несколько нужных для работы артефактов и лекарства.

Привычка носить с собой все, что может и не может понадобиться вдруг показалась ужасно глупой. Вот зачем ему второй носовой платок? Давно он вообще там лежит?

Зачем артефакт «свечка»? В количестве двух штук. И ведь Эдмунд даже не курит.

Продолговатый брусочек размером чуть больше пальца лёг в ладонь. Эд повертел колёсико на боку. Из маленького алого кристаллика должны были полететь искры, но у Эда никогда не получалось пользоваться такими «свечками».

В сумке нашлась такая же. Но с кнопочкой. При нажатии на неё от кристалла взмыло пламя не выше свечного, с лёгким шипением кидающее в стороны искорки.

На самом деле у этих артефактов была история. В один момент Эду действительно потребовалось кое-что поджечь посреди города, он купил артефакт с колёсиком, но, когда не смог им воспользоваться, купил второй.