– Да, – Лидия опустила глаза. Держать это в себе не имело смысла – Я…ты знаешь, что такое шампунь?

– Ну конечно знаю. Мой любимый называется «Детский аист». Он вкусно пахнет и много пены. Я когда в ванной бываю, люблю его в воду…

– Да, да, поняла,– остановила Лидия эту восторженную оду пенным процедурам. – Ты знаешь, что такое шампунь. Так вот, я работаю в таком месте, где продаются эти шампуни.

– Ух ты, как круто! А «Детский аист» у вас есть?

– Есть, – Лидия вздохнула, не зная, как закончить признание.

– Прости, я тебя перебил.

– Тебе не зачем извиняться. Так вот, я брала шприц, набирала туда жидкость для чистки унитазов, прокалывала крышку шампуня и впрыскивала туда всю эту кислотную гадость. В основном в женские флаконы, иногда и в мужские тоже. Люди, которые их покупали, мылись и не подозревали, что моются средством для унитазов. И от этого у них выпадали волосы. Я это знаю потому, что они приходили жаловаться, но никто так и не мог понять причины. Производители до сих пор отбиваются от исков….Вот такая я гадская девчонка.

У маленького людоеда от услышанного слегка отпала челюсть. Неиспорченное детское воображение в силу традиций мирилось с едой из человечины, но не могло принять гнусности с умышленной порчей шампуня. Лицо мальчика выражало одно сплошное непонимание.

– Но зачем!? Зачем ты это делала! – в голосе звучала обида за полчища невинных, лишившихся волос.

–Я …мне трудно это объяснить, Шоми, – Лидия продолжала опускать взгляд, не в силах смотреть в протестующие детские глаза.

– Эти люди сделали тебе что-то плохое?

– Нет, ничего они мне не сделали.

– Тогда зачем?!

– Не зачем! Ясно!?– в отчаянии воскликнула девушка.– Просто…просто я их всех ненавижу!

Теперь Шоми понял слова отца. «Она не такая, как мы…Она подлежит дисквалификации». Не будь у него треклятого синдрома Доброты и Симпатии он без промедления вырубил бы Лидию ритуальным молотком. В реальности же все в нем сопротивлялось природным инстинктам, все в нем жаждало мира. В конце концов, может, она не виновата, может, это просто какая-то болезнь?

– Вижу в твоих глазах осуждение, – сказала Лидия после того, как Шоми надолго замолчал. – Теперь тебе будет легче сделать то, что должен.

– Плохо же ты меня знаешь! – недовольно фыркнул Шоми. – Легче мне не будет. Но ты и вправду ненавидишь всех людей?

– Может и не всех, -пожала плечом девушка, вспоминая нового консультанта. – Некоторые мне нравятся.

– А детские шампуни ты тоже портила?

– Нет, детские я не трогала.

– Вот видишь, может не такой ты и монстр.

– Ты что собрался мне грехи отпустить?– с грустью усмехнулась Лидия.

– А что такое грехи?

– Это так у людей называются плохие дела и плохие мысли. За них люди отправляются в Ад.

– А, про Ад я слышал, мне Телл рассказывал, – просиял Шоми. – Это такая жаркая страна, где из людей варят гороховый суп смешные звереныши с рожками и копытами.

– Ага, – без особой улыбки заметила девушка. – Чем–то похожи на вашего брата. Тоже любят экзотическую кухню.

– А кто решает, за какие грехи люди отправляются в Ад? – на лице и в глазах Шоми угадывался бурный мыслительный процесс.

– Не знаю кто. Наверное, какие-то ангелы решают. Или Бог, если у него других дел нет.

– Ты хочешь сказать, что за эти плохие дела какие-то тайные ангелы составляют какие-то специальные списки, по которым люди отправляются в Ад?

Говоря «тайные ангелы», Шоми, разумеется, думал о тайных агентах.

– Ну, наверное, – растеряно отвечала Лидия. – К чему ты клонишь?

– Может, вы называете Адом это место? Я про Людоедовы земли.

– А я в Людоедовых землях?

– Боюсь, что так.

– Господи, а я уж подумала вы просто психи-каннибалы, – съехидничала Лидия. – Что еще за Людоедовы земли?

– Ты помнишь, как попала сюда?

– Нет, откуда? Я была в отключке.

– Твой город в шестистах километрах юго-восточнее, – объяснил Шоми – Мы очень глубоко в дремучих лесах, почти на краю земли. Дальше только пропащие болота, Хищные леса и Беспросветье. Сюда почтальон целых две недели добирается по секретной тропе.

– Что ж, может ты и прав. Может я и в Аду. Только странный это Ад, раз в нем есть такие, как ты.

Слова Лидии сперва сконфузили маленького людоеда, а после и вовсе повергнули в уныние.

– Родители не говорят мне, но я знаю, что это болезнь. Называется синдром Доброты и Симпатии. Я пью таблетки, но, кажется, они не помогают.

– Шоми, мне кажется это никакая не болезнь. Ты просто добрый и все. Такое редко бывает даже среди людей, но бывает.

– Ты не понимаешь! – сокрушался мальчик. – Быть добрым людоедом это значит поставить крест на всей жизни.

– Да кто тебе такое сказал?

– Папа.

– Ах, папа, – иронично заметила Лидия и театрально закатила глаза.

– Что это было? – Шоми изобразил её, закатывающую глаза.

– Ты только не обижайся, только твой папа может ошибаться, как и любой другой папа.

– Нет! – категорично отрезал Шоми. – Мой папа никогда не ошибается.

– Ты очень хороший, – Лидия по-дружески взъерошила ему волосы. – Но раз твой папа никогда не ошибается, тебе придется взять тот молоток и превратить мою голову в раздавленную помидорку.

Шоми посмотрел на дальнюю стену, где на гвоздях висело странное и страшное орудие. Потом он встретился взглядом с её зелеными глазами. И вспомнил о том, что говорил папа про гнилую картошку. А потом еще раз прокрутил в голове её признания насчет испорченных шампуней. Нет, все равно что-то не сходилось, не клеилось, не хотело решаться.

– Я не хочу тебя убивать, – наконец, произнес он. – И папу не хочу подводить тоже.

– Я тебя понимаю. Это называется становиться взрослым. Всегда приходится делать непростой выбор.

Шоми долго молчал, смотрел ей в глаза. Он не мог смириться с тем, что она закончит свою жизнь здесь в этом подвале и больше не увидит ни одной передачи про космос. Да что там, и самого космоса больше не увидит.

– Мне будет тебя не хватать, – сказал он и соскользнул с дивана на ковер.

– Держи, ты забыл, – Лидия передала ему ручку-отключалку. – Не мучайся. Можешь сделать, когда я буду спать.

– Прекрати мне подсказывать, – Шоми взял ручку и побрел к выходу, а у двери остановился.

– Спокойной ночи, Лидия.

– Спокойной ночи, Шоми.

***

Сестренка Мури уже второй день ходила за Шоми по пятам и подслушивала его странные разговоры с едой. Честно признаться, она страшно ревновала братишку к этой напыщенной, совсем не красивой и самовлюбленной Лидии. Когда братик шел к выходу из подвала, Мури быстренько просеменила наверх и затаилась в предрассветных сумерках коридора, как мрачный ниндзя.

Мальчик с тяжелой головой выбрался из подвала № 1 и направлялся к себе в спальню, когда из тьмы путь преградила женская фигура. Шоми от неожиданности вскрикнул и едва не воткнул ручку-отключалку в шею сестры.

– Шоми, тише, это я, Мури.

Сестренка взяла его за пальчики, чтобы он успокоился.

– Что ты здесь делаешь в три часа ночи? – удивился мальчик. – Я думал, все уже спят.

– Да, все спят, но я волнуюсь за тебя. Пойдем, я хочу тебе кое-что подарить.

Мури отвела его в свою спальню, сплошь оклеенную плакатами с человеческими кинозвездами, которых она бы вряд ли стала есть. Пока Шоми зевал, сестра достала из-под подушки что-то вроде звериного клыка на веревочке.

– Вот, – она надела веревочку с клыком мальчику на шею. – Это темный амулет. Мне его подарил мой позапрошлый парень из Енотовых угодий. Помнишь того рыжего?

– Ага,– Шоми скривил гримасу, – он все пытался со мной подружиться. Мерзкий тип.

– Ну, наверное, – улыбнулась Мури. – Я его просила достать мне что-то очень необычное, чтобы я согласилась пойти с ним в кино и он подарил мне этот клык. Знаешь, где он его взял?

– Где?

– Выкупил у семьи Крикитрак, что живут на самом севере Людоедовых земель. Это темный амулет из клыка саблезубого волка, которому поклонялись все живые существа еще до появления первых людей.