– Гады, – наконец сказал он, когда слюноотделение закончилось. – Суки… Ты поняла, что произошло?

– Не очень, – сказала Ирина. – На нас напали?

– Это и ежу понятно, – Плохиш распрямился и утер лицо рукавом. – Они поставили поперек дороги трубу. Там фонари светят только у моста, и когда я увидел трубу, то было уже поздно. А Клоп ее так и не заметил. Похоже, ему кранты – шею сломал. Да и остальные тоже… Хорошо еще, я вовремя заметил эту трубу – успел завалиться набок. Колено повредил, да кусок мяса с ноги сорвало. А ты как?

– Немного ушиблась, но, в общем-то, все в порядке. Могло быть хуже.

– Конечно. Гораздо, гораздо хуже… Но ничего, я завтра же отыграюсь и за себя, и за Клопа, и за остальных. Они у меня, суки, попляшут, я им все кости переломаю.

– Ты их запомнил? – осторожно спросила Ирина.

Плохиш махнул рукой.

– Это не имеет значения. Главное, что они местные, и я буду отыгрываться на всех, кого встречу.

– Но ведь так нельзя… – попробовала возразить Ирина, но Плохиш ее перебил.

– Еще как можно! – заверил он. – Я всем им, гадам, рога пообломаю. Пусть не думают, что этот вечер им так легко сойдет с рук… Но все же одного из этих гадов я хорошо запомнил. К нему у меня счетик особый.

– Ты о ком?

– Да был там на мосту один типчик. Сопляк еще совсем, щенок, малявка, я даже поначалу на него и внимания не обратил, думал, что случайно затесался… Но потом он Сивухе так кастетом сунул, что тот кувырком полетел и уже не шевелился. Этот щенок, оказывается, у них там что-то вроде главаря…

– Как ты у своих? – поинтересовалась Ирина.

– Почти. Только этот сопляк, помладше. Но дерзкий тип. И держался крепко. Когда я сообразил, что он у них главный, сразу к нему рванулся, хотел вывести из строя первым делом. Но просчитался.

– Почему?

– Он оказался сильнее меня, – признался Плохиш.

Ирина взглянула на него с удивлением – таких слов от своего парня она не слышала никогда. Он был слишком самолюбив, чтобы признаваться в таком, и, должно быть, в этом пареньке он увидел действительно серьезного противника.

Так оно и оказалось.

– Он сшиб меня с ног первым же ударом, – сказал Плохиш с задумчивыми нотками в голосе, словно попутно вспоминал, как все это происходило. – Я и сообразить ничего не успел – от неожиданности должно быть, – как он завалил меня. Нос, кажется, сломал, сука! Все кастетом в висок метил, я еле успел увернуться, так он мне чуть затылок не проломил.

Плохиш вдруг зло рассмеялся.

– Как, однако, бывает обманчива внешность, – заметил он. – Больше всего меня смутило то, что он совсем еще пацан, я рассчитывал его одним пальцем раздавить. А он, видать, не промах. Из новых – никогда раньше с ним не встречался. – Плохиш снова рассмеялся, и на сей раз его смех понравился Ирине еще меньше. – Ничего, я с ним еще встречусь. Я тоже ему отметину поставил, щеку кастетом разорвал, шрам хороший останется.

Плохиш показал Ирине кулак, забрызганный капельками крови.

– Вот только мотоцикл жалко, сгорел… Ну, ничего, я с ним за все рассчитаюсь!

Он замолчал, еще раз сплюнул в темноту и, развернувшись, прихрамывая, зашагал по тропинке. Ирина засеменила следом.

– Ты иди домой, – приказал ей Плохиш, не оборачиваясь. – А у меня еще есть дела…

Ирина не ответила. Она знала, что спорить с Плохишом в таком состоянии не имеет смысла, да она и не хотела сейчас спорить – больше всего на свете ей сейчас действительно хотелось домой. Она даже не думала о том, что скажет ей мать, увидев порванную куртку и кровь. Нет, ничего доказывать она не собирается. Она собирается в постель. Скорее забыться.

Домой она добралась быстро. С Плохишом расстались не попрощавшись, он только буркнул сквозь зубы: «Я им, гадам, устрою!» – и исчез в темноте. Проводив его взглядом, Ирина подошла к дому и встала под окнами своей квартиры, напротив детской. Привстав на цыпочки, трижды стукнула ногтем по стеклу. Входить в квартиру через дверь она не хотела – мать обязательно проснется, а это был бы не лучший поворот событий.

Подождав с минуту, она повторила стук. В окне замаячил худой силуэт Славика, младшего брата. Стукнули шпингалеты, окно раскрылось.

– Двери нет? – недовольно спросил Славик.

– Цыц, – сказала Ирина. – Где мамка?

– Спит уже, где же ей быть?

– А Тошка?

– Не знаю, не приходил еще.

Ирина ухватилась за раму, подпрыгнула и, скользнув ногами по стене, впорхнула в комнату. Квартирка у них была маленькая, всего из двух комнат, одна являлась гостиной и спальней родителей одновременно, а во второй приходилось ютиться всем троим детям Владимира и Елены Савченко. У мальчишек кровати стояли в два яруса, верхняя принадлежала Славику, а снизу безраздельно властвовал Тошка; Ирина же довольствовалась старенькой софой в углу у окна.

Не зажигая свет, она сняла куртку, повесила ее на спинку стула и легла на софу, прямо поверх покрывала. Расслабилась и сразу же поняла, что падение с мотоцикла прошло вовсе не так бесследно, как ей казалось. Тело моментально заныло, загудело, и, даже не рассматривая себя, Ирина могла сосчитать все свои синяки. Левая нога – один сплошной синяк, левое плечо тоже, тело было почти сплошь усыпано мелкими ссадинами.

Разбудил ее тихий стук в окно. Она моментально открыла глаза, словно и не спала. За окном темнота, значит, еще по-прежнему ночь. Ирина нащупала на тумбочке будильник и поднесла его к глазам. Стрелки слабо светились и показывали два часа ночи.

Стук повторился. Ирина резко села на кровати и едва не вскрикнула – тело уже не просто ныло, а буквально разрывалось при малейшем движении. Шепотом ругаясь, она встала и открыла окно.

– Где ты шлялся? Мать узнает, голову оторвет.

– Подвинься, – сказал Тошка, вскарабкиваясь в окно. – Ты сама-то давно нарисовалась?

– Я уже взрослая.

– По твоей морде не скажешь.

Ирина дотронулась до поцарапанной щеки. Царапины были большие и уже покрылись толстым слоем запекшейся крови.

– На себя посмотри, – обиженно сказала она, посмотрев на Тошку. – Твоя морда ничем не лучше. Кто тебе щеку порвал?

Неожиданно она замолчала. Вдруг испугалась чего-то, хотя в первую секунду не сообразила, чего именно, только почему-то подумала: «Все пропало!» А уже в следующее мгновение поняла, что ее испугало.

«Я тоже ему отметину поставил, – вспомнились слова Плохиша. – Щеку кастетом разорвал, шрам хороший останется…»

«Был там на мосту один типчик. Сопляк еще совсем, щенок, малявка…»

А Тошка, между прочим, боксер, уже два года занимается, призы домой носит, грамоты, тренер пророчит ему большое будущее, через неделю состоятся областные соревнования, где Тошка собирается забрать главный приз.

Тело сразу же перестало ныть, вернее, эту боль затмила другая – пронзительная боль в груди. Вероятно, это был страх, а может, просто предчувствие чего-то нехорошего, чего она так боялась и что все-таки случилось.

– Где ты был? – с замирающим сердцем спросила она брата.

– А тебе какое дело? Я же не спрашиваю, где была ты!

Тошка закрыл окно, скинул куртку и зажег ночник. Уставился на сестру, словно видел ее впервые в жизни.

– Кстати, а где ты была? И кто тебя так подрал? Тебя изнасиловали?

– Кретин! – сказала Ирина. Потом схватила брата за грудки и встряхнула. – Ты был на мосту? Был, я тебя спрашиваю?!

– На каком мосту? – Тошка казался очень удивленным.

– Не придуряйся! Я говорю про виадук! Это ты был там со своей шпаной?! Отвечай, боксер чертов, или я из тебя всю душу вытрясу!

Ирина снова встряхнула его с такой силой, будто на самом деле намеревалась вытрясти из брата душу, хотела встряхнуть еще раз, но Тошка схватил ее за запястья и оттолкнул от себя.

– Не ори! – прошипел он. – Мать разбудишь, она устроит тебе «ночь длинных ножей». Откуда ты знаешь про виадук?

– Значит, это все-таки был ты! Что же ты наделал, гад! Ты же Клопа убил, щенок! Человека убил! Из-за тебя теперь здесь начнется настоящая война!