Хотя седобородый не очень-то разделял мой оптимизм, потому что, опасливо оглядываясь по сторонам, призвал нас всех зайти в мини-маркет заправочной станции. Внутри почти никого не было, не считая застрявшего в подсобке бывшего уборщика, с которым быстро разделались.

Настал момент тишины, когда две небольшие группы, встретившиеся в лесу и объединенные общим делом, наконец смогли оглядеть друг друга.

– Игнат, – представился седобородый. – Это Рената, – кивнул он на женщину в повязке.

Остальные трое представились сами. Не выдающиеся мощью пареньки, но дрались как львы. Я всем одобрительно кивнула.

Представилась. Марк и Гела тоже.

– Тебе жить надоело? – рявкнул на меня Игнат.

– Тише, – сказал Гела, приподняв руки в упреждающий жест.

– Она перлась прямо в город. Нам пришлось покинуть засаду, чтобы не промазать и не покалечить ее.

Я сникла. Рената сказала:

– Не кипятись ты. Она могла не знать.

– У вас нет карты? – деланно удивился Игнат.

– Сбились немного, – подал голос Марк.

– Вас трое? – уже спокойнее спросил Игнат.

– Да.

– Значит, смотрите.

Он достал из рюкзака карту и разложил ее на стеклянной крышке ящика из-под мороженого. Всем своим видом он показывал, что очень торопится, времени у него мало, и если мы не усвоим его урок географии с первого раза, то это будут наши проблемы.

Лишь в процессе его назидательной речи, я поняла, что он говорит о нас, как о сложившейся команде. Вернее, о нас троих, примкнувшим к их большой группе, которая, как оказалось, не ограничивается пятью людьми.

– Почему просто не обойти город, если там все кишит? – поинтересовался Гела.

– В городе наши люди. В основном женщины и дети. Семнадцать человек. Мы заняли здание на расчищенной территории. Но сейчас туда хлынуло стадо с западной части. Мы как раз их отстреливали. За людьми нужно вернуться и вывести.

– Вы давно такой большой группой?

– Нет. Собирались постепенно. Многих потеряли. Но теперь с вами нас двадцать пять.

– Вы нас в плен что ли взяли? – удивился Гела.

Игнат уставился на него в недоумении.

– Мы можем сделать вид, что не встречались, – с обидой пробурчал он.

– Игнат хочет сказать, – вступила ровным глубоким голосом Рената, – что мы приглашаем вас присоединиться к нашей группе. А точнее, просим помочь вывести наших людей. Это не наши дети, не наши родственники, это люди, которые стали нашими одним днем, которые нуждались или нуждаются в защите, как сегодня вышло с вами, Соня. – Я мысленно поблагодарила ее за то, что она не говорит обо мне в третьем лице, – Или которые пришли на помощь нам. Мы с вами уже сразились на одной стороне, и вы показали себя отличными бойцами. Но даже если бы это было не так, мы бы все равно предложили держаться вместе. Для нас это выглядит естественно.

– Вы тоже идете на юг? – спросил Марк.

Рената снисходительно улыбнулась. Взгляните на карту Марк. Игнат, продолжай.

– Вот столько городов нам еще обходить после того, как мы выведем своих людей. Это затянется на месяцы и годы. А не за горами зима.

– И что вы предлагаете?

– Обосноваться в тихом безопасном месте. Временно. На год или два. В лучшем случае год.

– И расчищать трассу, – сообразил Марк.

– Да. Чтобы сесть потом на автомобили и ехать на юг спокойно. Толпой мы уже пытались это делать. Слишком много потерь. Нам нужно осесть.

– И вы хотите начать с этого города?

– Да. А осесть в окрестностях.

КОММУНА

***

В одном месте оказались десятки незнакомых между собой людей. Они стали жить день за днем бок о бок в незнакомом необустроенном для жизни клочке земли. Поначалу там не было ни правил, ни наказаний, ни наград, ни иерархии, ни власти. Но вскоре начали возникать законы, негласные, не навязанные кем-то, кто все равно оказался бы беспомощным перед лицом большинства, но самими жителями обители. Так зарождалась наша коммуна.

Мы – бывшие жители «сот» большого города. Изолированных квартир или домов за высокими кирпичными заборами, где ближайшие соседи не знают друг друга. Коммуникация если и возникала, то либо в деловых, либо в развлекательных целях. Для жизни и выживания люди не были нужны друг другу. Существовали номера: 01, 02, 03, 112. В зависимости от проблемы приезжала та или иная бригада и решала вопросы. Никаких самостоятельных коллективных усилий не требовалось.

Помню, как в детстве меня угнетала монотонность и предсказуемость жизни. И вот эта вот предупредительность во всем, лишающая возможности испытать хоть какой-то азарт, притупляла любые эмоции. И одиночество. Мне не было одиноко только в летних лагерях, куда меня отправляли на одну смену, потому что остальное летнее время было посвящено семейным путешествиям. Только ближе к окончанию школы я выторговала себе лагерь на все лето. И все равно во время игр подобных «Зарнице», осовремененных в квесты различной тематики, я сокрушалась: это все не по-настоящему. Вот бы враг был реальным, вот бы опасность – смертельной.

Поэтому я ничего не боялась. Гуляла допоздна, бродила по темным улицам, садилась в машины к незнакомцам. Все это добавляло остроты в пресное существование. Однажды мама нашла меня в злачном заведении в компании парней сильно старше меня (отследила местоположение по телефону) и устроила мне эмоциональные американские горки своими истеричными нотациями. Напомню, она боялась, что я стану шлюхой. Мне было обидно. Ничего аморального я не делала, а у многих подруг моего возраста случались куда менее безобидные похождения.

И даже несмотря на то, что я снова и снова проявляла своеволие, мне всегда не хватало приключений, которые будоражили бы кровь. На маму я обижалась, потому что по ее отрывистым рассказам было понятно, что она-то сполна получила острых ощущений в молодости.

Я представляла в красках, как легкий ураган превратится в торнадо, заметающий все на своем пути, или любое другое бедствие, которое потребует особенной сплоченности и геройств. Что бы ни случилось, я, естественно, должна оказаться в числе выживших, иначе к чему это все? Но и большим количество жертв не грезила, мне хотелось ощутить сплоченность перед лицом общей напасти.

С возрастом эта тяга поутихла, появился Миша, потом дети. И только сейчас я вспомнила, как грезила настоящими приключениями. Остерегайтесь своих желаний.

Коммуна стала для меня золотой серединой между жизнью в скитаниях и условно благополучной жизнью, живя которую было бы практически невозможно увернуться от боли перенесенных потерь.

Жизнь в коммуне мне нравилась. Хотя мало кто мог догадаться об этом, глядя на меня.

В прежней жизни мы разучились совершать поступки ради общего блага. Даже когда по улицам начали расхаживать толпы живых мертвецов, я все еще думала, что сейчас появится наряд полиции или пожарная бригада, которые все решат. Долгое время по привычке ждала, что электрики восстановят электричество, а лифтер починит лифт. Хоть на тот момент эти проблемы и волновали меня в последнюю очередь, но фоном такие мысли проплывали.

Красота и трагедия постапокалиптического мира заключаются в том, что в нем начало возникать множество ситуаций, в которых людям требуется совершать поступки ради общего блага. Защищенному всевозможными городскими службами, избавленному от большинства бытовых хлопот вроде добычи еды и обеспечения тепла цивилизованному мужчине, которому ни разу в жизни не требовалось кого-нибудь выручить или спасти, представилась возможность совершать настоящие подвиги по несколько раз в день.

Раньше у нас не возникало мысли разделить обед с человеком, которого мы знаем очень плохо или видим впервые в жизни. Здесь же люди следили не только за своим насыщением, но, и чтобы хватило и соседу или случайному путнику.

Раньше нам не приходилось каждый день делать выбор, от которого зависела жизнь. За исключением редких фатальных случаев. Вопрос ради чего или кого сегодня я готова рискнуть жизнью даже не стоял. В то время как всего каких-то сто лет назад этот вопрос вставал ребром перед нашими прадедами. Мы достигли высокой ступени эволюции и поднялись бы еще выше, если бы не пожадничали и не погнались за бессмертием. Все циклично. Во многом, что касается уровня жизни сейчас, мы могли бы позавидовать жителям начала прошлого века.