— Все хорошо, — улыбнулась я, коснувшись его плеча, — просто хочу побыть одна.

Отец внимательно посмотрел на меня.

— Пап, да все хорошо! — улыбнулась я.

— В доме возьми ключи от дачи. Я там сегодня был, печку протопил. Но если ночевать будешь, надо печь топить, справишься?

— Конечно, — улыбнулась я.

Через пять минут я стояла рядом с отцом, крутя на пальце ключи от дачи.

— Я только не понял, ты на машине? Где сумка? Телефон?

— Ой, пап! — хохотнула я, — забыла совсем! Я без сумки, телефона и денег.

— Юля, что с тобой случилось? Как ты сюда попала? — встревожился отец.

— Пап, ничего смертельного. Просто узнала о нескольких знакомых людях много нового. Надо побыть одной, чтобы переварить это все.

— Оттуда ты пешком шла?

— Далеко, — хмыкнула я, — около часа.

— Оставайся у нас.

Я отрицательно помотала головой.

— Пару тысяч подкинь и все. Потом верну.

— Погоди, — сказал отец и ушел вглубь мастерской.

Вернулся с пятитысячной купюрой и стареньким смартфоном.

— Деньги возвращать не надо. И телефон, хоть и старенький, но с симкой, рабочий. И в интернет зайти можно, потянет. Я с ним обычно на рыбалку езжу, а основной отключаю, чтобы отдохнуть.

— Спасибо, па, — я обняла отца, крепко прижала к себе и долго не отпускала, стараясь скрыть навернувшиеся на глаза слезы, — я такси вызову.

— А поесть? — с надеждой спросил он.

— По дороге куплю.

Я наконец его отпустила и стала набирать номер службы такси.

***

Через сорок минут я уже была на даче. По дороге заехала за продуктами, разменяла пятитысячную купюру. Расплатилась с таксистами, оставив ему двести лишних рублей, но взяв номер телефона и обещание, что завтра часов в восемь вечера заберет меня отсюда.

Закрыла калитку, прошла по усыпанной грязными листьями дорожке к дому, клятвенно пообещав завтра днем эту самую дорожку подмести.

Дом у нас на даче был не большой, но добротный, кирпичный и очень теплый. Всего две комнаты, если не считать небольшую веранду и сени. Я разулась и вошла в дом.

Небольшой коридор. Папа его называет сени. Здесь я разулась и повесила куртку. Следующая комната совмещала в себе небольшую кухню и комнату отдыха. Мойка, плита, старый буфет, рука не поднялась выбросить. Обеденный стол, несколько стульев, холодильник и печь. Самая обычная буржуйка. Кстати, была еще теплая. А рядом с нею удобный диван.

Вторая комната представляла собой спальню с двумя диванами и раскладным креслом. Туда я точно ходить не собиралась — холодно.

Я бухнула пакет с продуктами на стол, забыв, что там бутылка мартини и стеклянная бутылочка масла с пряностями обе бутылки жалобно звякнули, а я поморщилась. Но в приоритете дрова и печь. Спиртным так не согреешься.

Я притащила из сеней охапку дров, папа позаботился. Заложила дрова в печь, быстро растопила и потянулась. «Жалко, что туалет на улице, — вздохнула я. Поставила кипятиться чайник и отправилась в «синий домик» в конце участка, обув мамины резиновые сапожки. Блин, у нее даже сапожки на дачи были кокетливые: черно-белые на небольшом каблучке.

Пока я гуляла по участку, электрический чайник вскипел. Вымыла руки. Сунула в микроволновку готовый жульен из магазина. Нарезала сыр и колбасу, разломала лепешку, вымыла виноград. Выложила все на большой поднос и перетащила на диван

Бутылку мартини и апельсиновый сок устроила рядом на табуретке. Забралась с ногами на диван. Есть хотелось неимоверно. Выпила практически залпом стакан мартини с соком и мгновенно смела жульен. Жить стало легче.

Уже неспеша навела себе еще коктейль и неспеша отпила.

— Вот это надо было сделать в тот день, когда Гаранин попал ко мне в квартиру, и выпнуть этого мартовского кота в подъезд глядишь, кто-нибудь и подобрал бы, — сказала я вслух.

***

Проснулась я, когда солнце вовсю светило в окно.

— Классный октябрь, — пробормотала я и потянулась.

Моя нога во что-то уперлась, и я удивленно толкнула это что-то. Раздался грохот. Я подскочила испуганно уселась на диване, подобрав ноги. А с пола на меня так же удивленно таращился наш сосед по даче.

— Ты как сюда попал, Костян? — спросила я.

— Ты меня сама впустила, — жалобно ответил он, садясь на полу и потирая ушибленный локоть.

Я нахмурилась.

— Я поздно вечером приехал, — пояснил он, — Думал, родители здесь. На городской квартире их не было. А оказалось, что они в гости умотали с ночевкой к друзьям. А я с поезда, без ключей. Ни от дачи, ни от квартиры. Смотрю, свет у тебя горит. Постучался. Ты сказала, что если без мартини и закуски, то на фиг я тебе нужен. А мартини не было. Но была пицца большая и суши. Ты сказала, что и так сойдет, и пустила.

Голос у него был такой печальный и жалобный, а вид не только печальный, но и сильно потрепанный.

— И что? — спросила я, держась за голову, — мы все это сожрали?

— Не, — покачал головой Костян, — только суши. Пицца в холодильнике. Но пиво выпили все.

Он кивнул головой на строй стеклянных пивных бутылок на полу вдоль буфета.

— Не-е-е, — недоверчиво покачала я головой.

— Да-а-а, — обреченно кивнул головой мой собеседник, о чем очень сильно пожалел. Голова у него болела не меньше моего.

— А мартини я одна допила? — поморщившись спросила я.

— Не успела, — довольно хмыкнул Костян, — я помог.

Надо сказать, что знакомы мы с ним были с детства. Вместе по кустам и крапиве на соседнем лугу лазили, вмести куличики из песка в луже посреди двора лепили, вместе у соседа черешню воровали. Да и хворостиной нам вместе прилетало.

Он был на пару лет постарше меня, но с мальчишками почему-то не играл, а всегда таскался за мной, поддерживал меня во всех моих выходках.

Но после седьмого класса поступил в суворовское училище и уехал из нашего города. А я остепенилась, так как лазить по заборам и тырить черешню с яблоками у ворчливого соседа девчонке как-то не «комильфо». И, если честно, одной стремно.

С тех пор Костяна я не видела. Но родители рассказывали, что служил он на Дальнем Востоке, потом где-то в Сирии, если верить его родителям. Так что я спихнула с дивана кадрового офицера.

Я наморщила нос и натянула на себя плед, отметив, что я спала на подушке, укрытая пледом. А Костян ютился в уголочке дивана поверх пледа.

— А что ты в комнату спать не пошел? — удивилась я.

— Так холодно там, — вздохнул сосед.

— Печка уже остыла, — вздохнула я, выбираясь из-под пледа и собралась за дровами.

— Я сам, — Костян вскочил с пола и скрылся в сенях.

Вернулся он с охапкой дров, ловко растопил печь, я даже залюбовалась. Чуть выше среднего роста, сухощавый, с черными коротко стриженными волосами и карими теплыми глазами с длиннющими густыми ресницами. Пока разжигал печь, снял свитер, оставшись в футболке, под которой хорошо были заметны мускулы. «Блин! Хорош! — подумала я, — Круглова! Твою дивизию! На Костяна загляделась!»

Я фыркнула, поднялась с дивана и стала собирать пустые бутылки в пакет из-под продуктов. Не хватало еще, чтобы родители увидели это безобразие.

— Вообще, — изрек сосед, отвлекаясь от печи, — твой Валера еще тот гусь. Но, думаю, у него с тобой всё серьезно.

Я вылупилась на него, ничего не понимая. А потом вспомнила, как мы запивали остатки мартини пивом и плакались друг другу «за жизнь». «Ядрены пассатижи», как скажет папа.

— Я не хочу обсуждать эту тему, — нахмурилась я, — не для того из города сбежала, чтобы об этом разговаривать.

— Как скажешь, — пожал он плечами, — завтракать будешь?

Меня замутило и я выскочила на улицу. Прислонилась спиной к стене дома и глубоко дышала. А пока приходила в себя, вспомнила, что у Костяна тоже не все хорошо.

Оказывается, он демобилизован после серьезного ранения. Полгода отвалялся в госпитале. Вернулся домой к жене, у них квартира в Москве. А оказалось, что его там давно никто не ждет. Живет она с каким-то мужиком в их общей квартире и чувствует себя при этом замечательно. Даже на развод собралась подавать. Вот Костян, как был с чемоданом, так и поехал к родителям в родной город. Да, у него ситуация хуже, чем у меня.