— Не принимай пренебрежение за мягкость, — я вцепился в подлокотники кресла, костяшки пальцев побелели. Максимо Греко была чужда нежность. Побои, которые я перенес в этом самом кабинете, — тому подтверждение. Не притворяйся, будто не помнишь.
Черт, я бы убил за выпивку, но желание вернуться домой пересилило эту потребность.
— Тебе повезло, что он не обращал на тебя внимания.
Габриель смотрит в пространство, погружаясь в воспоминания.
В воздухе повисает напряженная тишина. Мой брат поворачивает голову и смотрит на меня.
— Никто из нас не создан для такой жизни.
В моем случае я бы не согласился, но не спорю, потому что еще не готов раскрыть всю правду.
— Тебе повезло, что во время твоего правления у руля стоял дон Маццоне. Он умен и добился мира и процветания. Все могло бы быть гораздо хуже. Если бы папа, или Карло, или Примо были на твоем месте, они бы уже давно начали вражду с Беннетом.
— Они бы никогда не приняли его в качестве президента «Комиссии», — соглашается Габриель. — Особенно папа и Примо после того, как Маццоне жестоко убили Карло.
— Давай начистоту, брат, — говорю я, усаживаясь поудобнее. — Карло сам виноват. Если хочешь знать мое мнение, они оказали миру услугу.
Мне было всего четырнадцать, когда Карло убил Матео Маццоне и Леонардо Мессину, но я помню, какое облегчение испытал, услышав эту новость.
Мы не знали личности убийцы в течение многих лет, к большому сожалению папы. Когда тот узнал правду, то вместе с Джино Аккарди задумал обмануть Беннета, но все закончилось тем, что их убили вместе с кучей других донов и их наследников во время взрыва склада в Чикаго, организованного членами «Аутфит5», которые все еще были верны ДеЛукасам. Это было полнейшим дерьмом, и именно так Габриэль стал доном, хотя у него не было ни малейшего желания. Это место должно было достаться Карло или Примо, как старшим сыновьям.
— Ты не должен отзываться плохо о нашем брате или о других мертвых.
Я встаю, потягиваюсь и разминаю правое плечо, которое все еще болит после моей последней работенки.
— Надеюсь, он гниет в аду. Хотя, он заслуживает дерьма похуже.
Габриэль вздыхает, вставая.
— Он не был хорошим человеком, но я все равно не желаю ему такого.
Мы подходим к окну и, стоя бок о бок, наблюдаем за мамой, наслаждающейся послеобеденным чаем в саду. Она одна, как обычно, но выглядит довольной. Я все еще помню ту оболочку женщины, которой она была при моем живом отце. Теперь, когда он умер, ей уже поздно расцветать, но хоть какое-то подобие жизни вернулось в ее хрупкий облик.
— Она не рада тому, что я хочу съехать, — говорит он.
— Сомневаюсь, что это что-то изменит. Ты же не так часто здесь бываешь.
Чувство вины расплывается по лицу брата, и я мгновенно раскаиваюсь.
— Я сказал очевидное не для того, чтобы тебя задеть. С ней все будет хорошо. Это не будет большой переменой, и ты заслуживаешь иметь право на личную жизнь.
— Заслуживаю.
Он прислоняется к стене, повернувшись ко мне боком.
— Я не создан для этого, Массимо. Я знаю, ты тоже, но у тебя получится лучше, чем у меня.
Габриэль слишком мягок для такой жизни, и это одна из причин, по которой я заключил с ним договор, когда папа и Примо были убиты и он стал следующим в очереди на пост главы нашей семьи.
— Я сказал, что буду соблюдать условия соглашения, но никто не будет меня принуждать к браку с незнакомкой. Ни ты, ни Беннет Маццоне.
— Грядет война, брат, и она будет жестокой. Эта женщина может стать ключом к восстановлению мира.
Он кладет руку мне на плечо.
— Думаю, она тебе понравится. Она умна, амбициозна и красива. Она управляет несколькими территориями и может стать идеальным буфером, чтобы прикрыть твои недостатки, пока ты не войдешь в курс дела.
Я скрежещу зубами, стараясь не выдать своего раздражения. Мой брат не виноват в том, что он понятия не имеет, кто я такой. Я не просто так скрывал это от всех, но скоро перчатки будут сняты.
— Мы ничего о ней не знаем.
Я собираюсь провести кое-какие исследования и навести справки, но не думаю, что это что-то даст.
— Мы знаем факты. Это главная причина, по которой Бен поддерживает план. Он был впечатлен ею, и если она сможет выполнить то, что обещает, то станет грозным союзником. Но он подозревает, что она многое не договаривает. Женитьба на ком-то из семьи — лучший способ удержать ее рядом и выведать ее секретные планы. Став твоей женой, она будет вынуждена подчиняться твоим решениям. Ты будешь контролировать ее.
— Тогда женись на ней сам.
Я борюсь с ухмылкой.
— Если бы у нее между ног был член, а не киска, которая так возбуждает дона Мальтиз, я бы точно согласился.
Он шлепает меня по спине.
— Мы оба знаем, что я не смогу удовлетворить такую женщину, но ты сможешь.
— Я что, по-твоему, прославленный жиголо?
— Соблазни ее, чтобы она выдала свои секреты, и убедись, что она полностью на нашей стороне. Сомневаюсь, что это будет сложно.
Он усмехается.
— Если она задумает предать нас, ты можешь убить ее и жениться на ком захочешь. Не вижу в этом проблемы.
Я не могу объяснить свой отказ, не показавшись слабаком. Какой мужчина дрочит на воспоминания о незнакомке и мимолетном перепихоне в туалете, случившемся много лет назад? Я до сих пор не могу объяснить это себе.
— Я не приму решение, пока не встречусь с ней, — говорю я, понимая, что должен хотя бы согласиться на встречу.
Габриель усмехается, как будто знает что-то, чего не знаю я. Мне хочется дать ему пинка.
— Я все устрою. Ты не пожалеешь.
***
— Как дела, мам? — спрашиваю я, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в щеку, прежде чем сесть рядом с ней. Развалившись в кресле, я откидываюсь назад и подставляю лицо солнцу, впитывая тепло и витамин D.
— Все в порядке, сынок. Как тебе Рим?
— Многолюден, с завышенными ценами. Переоценен.
— Сомневаюсь, что он переоценен.
Она наливает два стакана холодного чая из кувшина. Наша экономка знает, что мама любит сидеть на улице летом, и удовлетворяет ее потребности с самоотверженностью, достойной похвалы.
— Может, ты возьмешь меня с собой в следующий раз?
— Отличная идея, — вру я. Мама считает, что последние семнадцать лет я путешествую по миру ради удовольствия.
Время от времени она спрашивает, можно ли ей поехать со мной, и я ненавижу отказывать ей. Но из-за рода моей деятельности, это небезопасно.
— Твой брат сказал, что он переезжает? — спрашивает она, когда я делаю большой глоток чая со льдом.
Закидываю обутые ноги на перекладину под столиком.
— Ему сорок, мама, пора съезжать.
Я знаю, что Габриэль остался здесь ради нее, но это приносит трудности в его личную жизнь. Быть геем — неприемлемо, тем более если ты дон. Моему брату трудно скрываться, особенно когда он не может привести своих любовников домой. Я не виню его за то, что он хочет иметь свое местечко.
— Я буду скучать по нему.
— Он будет регулярно навещать тебя, так же, как и я.
Я стараюсь часто делать это, если не нахожусь за границей по делам.
— Мои мальчики так заботятся обо мне.
Она гладит меня по щеке, а потом отпивает из бокала, и я думаю, счастлива ли она по-настоящему или просто притворяется для нас с Габриелем.
***
Спустя несколько часов, когда я сижу за стеклянным столом перед бассейном у себя дома, система безопасности предупреждает о приближающемся посетителе. Отпив из кружки пива, я открываю запись с камеры на своем ноутбуке и с ухмылкой наблюдаю, как Фиеро подъезжает на своем «Ducati Panigale» к моей подъездной дорожке. Припарковавшись рядом с моим «Ducati ST», он снимает шлем и вешает его на руль.
Проведя рукой по светло-русым волосам до подбородка, он минует входную дверь и направляется в сторону моего бунгало площадью пять тысяч квадратных футов. Дом, спрятанный среди леса, на четырех акрах земли в бухте Ойстер-Бей на Лонг-Айленде, — моя крепость. Здесь бывала лишь горстка друзей и членов семьи. У меня есть высококлассные системы безопасности и команда вооруженных людей, охраняющих собственность, а также безопасная уединенная тропинка, ведущая к частному участку пляжа, которым я владею.
