Девушка задумчиво кивает, водя по краю кружки кончиком указательного пальца. Это тоже было очень сложно, но другого выхода я найти не могла.

— Это будет тяжёло провернуть, но у моей семьи есть такая возможность. — Наконец, говорит она, слегка улыбнувшись.

Я от этих слов только роняю голову на стол. Господи, я втягиваю в это даже её семью! Что же я за человек такой?

— Хороший ты человек. — Ворчливо отзывается Женевьева. — Быть добрым, когда все вокруг против тебя — не сделает тебя счастливым. А за своё счастье нужно бороться.

***

На следующее утро, точнее, день (мне нужно было время, чтобы приобрести все необходимое), я села на родной «67-ой» автобус, как всегда, забитый, и доехала до боли знакомой улицы через полторы часа. Заваливаться в дом к людям, которые, возможно, и не помнят меня вовсе, было весьма безрассудно, поэтому я просто решила дождаться того момента, когда мама пойдет выгуливать Пушка. Ждала не так долго — вскоре появился мой родной золотистый собакен, а за ним, с поводком в руке, моя мама.

Сразу же вскакиваю с места, но застываю на месте. Неужели это правда? Я действительно вижу маму? Спустя всё то, что произошло. Я так рвалась домой, меня дважды чуть не убили, и теперь я стою в менее, чем десяти метрах от родной матери и самого близкого мне друга юношества. Глаза неприятно защипало, но мне было даже страшно плакать, или как-то пошевелиться — вдруг, она меня не узнает? Вдруг, прогонит, назовет сумасшедшей. Я не понаслышке знаю, как работают заклинания для стирания памяти, прекрасно понимаю, что они столько времени жили без меня. Для меня в их жизни больше нет места…

Я бы так стояла целую вечность, и не решилась бы подойти совсем, если бы сам Пушок не рванул ко мне, как только почувствовал запах. Он всегда находил меня очень быстро, ему почему-то нравилось, как я пахну. Только сейчас понимаю, что все дело в магии Земли — маги этой стихии больше других привлекают животных.

Пушок подбежал ко мне вплотную, посмотрев на меня своими умными, добрыми глазами цвета тёмного янтаря. Нос еле пошевелился, втягивая мой запах, потом пес радостно тявкнул и завилял хвостом.

— Пушок, не трогай девушку! Пойдем гулять! — Обеспокоено позвала его мама.

Эти слова были такими болезненными, правда. Куда больнее чем то, что сказал проректор Богу Смерти.

Прикрываю глаза, чувствуя, как внутри всё переворачивается от маминого голоса и таких ужасных слов. Только не плакать, Лия, пожалуйста, держи себя в руках.

Я запускаю пальцы в густую шерсть моего друга, Пушок счастливо прикрывает глаза, высовывает язык и облизывает мои руки. Сдержать слёзы не получается — я всё-таки тихо плачу.

— Ох, девушка, простите, пожалуйста! — Приносит извинения мама, подходя к нам ближе, явно, чтобы забрать Пушка. — Он очень странно себя ведет. Обычно ко всем он куда строже. Да, Пушок?

Да, я знаю. Прекрасно знаю, как он насторожен к чужим. Наскоро вытираю солёную влагу с глаз и щёк.

— Ничего. — Улыбаюсь, стараясь не заплакать сильнее. — У меня в подростковом возрасте был пёс, очень похожий на вашего Пушка, поэтому я знаю, как с ними обращаться. Я его и выгуливала, и мыла, и играла с ним.

— О, вашим родителям повезло! Вы хорошо заботились о своём питомце.

Я смотрю на маму так внимательно, как, наверное, никогда. Стараюсь запомнить добрые глаза, тёплую улыбку, морщинки, спрятавшиеся в уголках глаз, чётко выделенные скулы. Её волосы, закреплённые её любимым крабиком. Её одежда для прогулок. Её руки. Я всё смотрела и никак не могла насмотреться.  .К.н.и.г.о.е.д...н.е.т.

Но вот только она смотрела на меня, как на прохожего. В родных мне глазах больше не было заботы, материнской любви, или какого-то особого тепла. Были лишь обеспокоенность и неловкость.

— А ваши дети? — Эхом спрашиваю, боясь услышать ответ. — Они ухаживают за Пушком?

Мама улыбается.

— Нет, что вы. У нас нет детей.

Внутри что-то обрывается. Рвётся, как самая жёсткая струна. Лопается, как большой шар. Но это всё внутри, так глубоко, что уже никто не достанет.

— Простите, я не знала. — Отзываюсь глухо.

Вру. Я всё знаю, мам. Прости. Просто прости меня.

Та только мне улыбается, как умеет только она, тепло и понимающе. Её явно это совсем не напрягало. Зато напрягало меня — её ребенка, о существовании которого она даже не помнит.

— Пушку вы очень нравитесь. — Делает она вывод, смотря на явное счастье любимого питомца. Хоть кто-то меня помнил. — Живете где-то рядом?

— Не то что бы… — Отвечаю с некоторой заминкой. Я по сути вообще нигде не живу. — Я здесь просто мимо проходила по делам.

Вы — моё дело.

Мама понятливо кивает.

— Как жаль… Я давно не видела его таким счастливым от одного только почесывания пузика.

Да, мам, потому что я лучше всех знаю, где Пушку нравится, когда ему чешут. Ты так часто шутила на эту тему.

— Я тоже давно не была так счастлива от одного только почесывания пузика большому псу. — Улыбаюсь и я, самозабвенно гладя Пушка.

Мне стоит уходить. В этом нет ничего хорошего. Меня действительно не помнят, но живут они хорошо, значит, всё не так плохо. Я им не нужна. Пора прощаться. В этот раз, наверное, навсегда.

— Простите, но мне уже пора… Было очень приятно познакомится с вами… да, и с тобой, Пушок, тоже.

Я поднимаюсь с колен. Пёсиль вскакивает на лапы и запрыгивает передними на меня, словно понимает, что я уйду. Мне это буквально разрывает сердце. И только мама ничего не понимает.

— Ох, простите! Он раньше никогда так не делал! Пушок, нельзя!

Я смотрю в карие глаза друга, вижу в них столько грусти, что самой становится ещё хуже, чем было до этого. Мне хочется вывернуться наизнанку, вернуть время вспять, сделать, хоть что-нибудь, чтобы вернуться к прошлой жизни, к семье, к учебе, к тому, что я так люблю.

— Сидеть, Пушок… — Говорю тихо, пытаясь сдержать слёзы.

Пёс медленно, словно нехотя, отлипает от меня и садится. В глазах всё такой же страх и грусть. Я глажу его по макушке, обхватываю моську ладонями, сжимаю, как делала это всегда, и отпускаю… Потому что ещё немного и никуда не смогу уйти.

— До свидания. — Улыбаюсь маме, рассматривая её немного удивлённое лицо в последний раз.

— До свидания… — Эхом отвечает мама.

Её пронзительный взгляд, впившийся в мою спину, я чувствовала вплоть до того момента, пока не завернула за угол дома.

Папу я так и не увидела.

***

Так как меня отчислили, я сразу же начала искать работу. Правда, без опыта и образования меня почти никуда не хотели брать. Все предложения были либо странными, либо далекими от квартиры, в которой я теперь жила с Женевьевой. Однако, вскоре мне повезло — попалось объявление работать официантом в кафе-баре недалеко от учебы Женевьевы. Теперь она стала моей опорой.

В тот день, когда я встретилась с мамой и Пушком, я проплакала столько, сколько не плакала никогда. Женевьева всё это время была рядом, не смотря на малоприятную композицию, которую я составляла вместе с горой бумажных полотенец. Она была рядом, когда я искала работу. Разрешила остаться у неё, пользоваться всем, что мне нужно, дала деньги на свои расходы. Конечно, я поклялась всё вернуть, об этом не шло и речи. Не знаю, правда, сколько времени на это уйдет, но я точно всё верну.

Её родственники и слуги были такими же ответственными людьми — поменяли документы в кабинете ректора через пять дней, после того, как она отдала приказ. Я была благодарна каждому, правда. Вместе с тем, конечно, испытывала жуткий стыд, но теперь повернуть назад я не могла. Академия Стихий стала страшным сном, не более.

Вскоре после того, как я устроилась официанткой, то бармен неожиданно заболел и сообщил об этом, когда рабочий день уже начался, поэтому, чтобы как-то выкрутиться из положения, официанты либо сами готовили напитки, либо кто-то один вставал и делал заказы. Мне повезло больше всех (как всегда, да) — во время моей очереди к столу подошел некто, который попросил алкогольный коктейль. Я не раз видела, как Алексей подбрасывал бутылки, когда делал коктейли, а после тренировок с профессором Жилан я не только бутылку могла подкинуть, поэтому, развлечения ради попробовала. С тех пор, непослушного Алексея, который выходит на работу через раз, уволили, а меня поставили на его место. Что было мне на руку — бармены получают больше официантов.