Литмир - Электронная Библиотека

— Зачем? — Спрашиваю тихо и медленно. Зубы больше не стучат.

Меня осматривают презрительным взглядом с головы до ног и резким движением отнимают одежду. Я успеваю выкрикнуть только что-то совсем несвязанное, как одежда исчезает прямо с его рук, оставляя после себя только чёрный, уже рассеивающийся дым.

— Но это было моим!! — Призываю совесть проектора, но у него наблюдается её полное отсутствие, поэтому меня смеряют очередным презрительным взглядом, жалко вытянутую руку перехватывает и легонько тянет на себя. По инерции делаю шаг к магистру.

— В стирку.

Хорошо, что не в топку.

Меня снова берут на руки, но сначала забирают одеяло с постели, выходят в зал, ставят на ноги у дивана на ковре, сразу же укрывают одеялом, и сажают на диван. Он мягкий и довольно низкий, я касаюсь ногами пушистого ковра, укутываюсь в одеяло. Пока не помогает, всё ещё холодно, но я сильнее укутываюсь, обнимая свои плечи, и поджимаю под себя ноги. Им очень холодно.

Проректор сразу же уходит, и возвращается минуты через три, с кружкой чего-то горячего в руках. Протягивает мне. Естественно, беру, потому что горячее, а значит, должно согреть. Принюхиваюсь. Чай с ромашкой и липой. Снова восхищаюсь проректором: откуда он знает о лечебных свойствах трав? Делаю глоток. Сладко. Ярко выражен вкус мёда. Боже, он туда и мед положил!

Не могу сдержать улыбки, и тихо говорю:

— Спасибо.

И дёргаю ногами, стараясь сильнее укутать их в одеяло, чтобы быстрее согрелись.

Магистр Эшфорд вообще ничего не отвечает, но садится на диван мне в ноги, аккуратно их берет, поднимает, пододвигается ближе, кладёт их на свои колени, просовывает руки под одеяло, и обхватывает мои ледяные ступни своими тёплыми руками.

Шок.

Аут.

Полное отрицание происходящего.

Мои глаза увеличиваются раза в четыре, я тупо смотрю на спокойного проректора и ничего не понимаю.

— Ч-что вы делаете? — Спрашиваю, заикаясь, но уже не от холода.

— Грею тебя. Пей чай. — Спокойный ответ чуть хриплым голосом, никаких эмоций на красивом лице, но пальцы под одеялом чуть сжимают мои ноги, обхватывают пяточки, чтобы согреть.

— Зачем так-то? Мне и чая хватило бы с головой! — Отчаянная попытка призвать голос разума проректора… Или мой разум, я уже не понимаю…

— Мне уйти?

— Не надо! — Вырывается почему-то совсем неосознанное, а ноги сами обхватывают проректора с той стороны, где меня нет, чтобы не ушёл.

Смеётся. Тихо, приятно, совсем не злобно, по-доброму так. Рука гладит стопу, поднимается к икре и колену…

— Не уйду, даже если попросишь, — тихий ответ.

Теплая ладонь пускается обратно к стопе.

Пей чай, Лия, просто пей чай. Вкусный чай, сладкий, с травами, чтобы не заболеть, давай-давай.

Кружка почему-то дрожит, но я пью, смотря, не мигая, в одну точку. Горячий напиток разливается внутри, становится теплее, тело согревается, ноги тоже. А ещё стало почему-то тепло не только физически, но и морально. Я осматривала приятную, уютную обстановку дома, мягкий свет, смотрела на спокойного, большого, сильного мужчину, который согревал мои ноги так, словно это было чем-то самим собой разумеющим и обычным. Осмотрела кружку с чаем, свои руки. Взгляд наткнулся на чёрную, ещё влажную резинку на запястье, которую я надела обратно, когда переодевалась.

— М. Точно, — шепчу я, ставлю кружку на низкий столик, который стоит рядом, и снимаю резинку с руки. Протягиваю проректору: — Спасибо огромное, думаю, больше она мне не понадобиться. — Говорю спокойно и даже дружелюбно.

Уже горячая, слегка шершавая ладонь, отпускает мою стопу, появляется из-под одеяла, забирает чёрную полоску, обхватывая её длинными пальцами. Вторая рука следует за первой, и проректор спокойно надевает резинку на запястье правой руки. Невозмутимо возвращается к моим ногам.

— Магистр Эшфорд, можно спросить? — Спрашиваю серьёзно.

— Спрашивайте, адептка, — отзывается спокойно и тихо, с задумчивым видом, смотря на одну точку впереди себя и гладя кончиками пальцев мои ноги выше. Ступни согрелись, и я теперь совсем не понимаю, почему он не уходит.

Но вопрос я должна задать:

— Откуда у вас эта резинка?

— Это резинка моей сестры. — Моментальный ответ, чуть ли не раньше, чем я заканчиваю предложение.

— У вас есть сестра? Старшая, младшая? — Спрашиваю, умиляясь и искренне улыбаясь.

— Была. — Поправил ровным голосом так, что улыбка моментально слетает с моего лица, а сердце падает куда-то вниз. — Младшая.

Я молчу. Секунд тридцать просто перевариваю информацию. А когда понимаю, что что-то должна сказать тихо извиняюсь:

— Простите, я… Не хотела. Простите. — Голос падает до шёпота. Мне очень стыдно, что я затронула эту тему, очень стыдно находиться сейчас тут, с ногами на его коленях, и вообще…

— Это её любимая резинка. В школе требовали заплетать волосы в косу, она всегда использовала только эту, не смотря на все украшения, которые дарили ей родители.

— Почему она выбирала простую резинку? — Спрашиваю, смотря на простенькую чёрную полоску на руке проректора.

— Она училась в школе благородных девиц. Обучались там, как и девочки с зажиточных семей, так и бедные, сироты и так далее. У последних не было возможности покупать дорогие украшения, различные заколки в волосы или что-то такое. Каролина считала, что все ученицы внутри школы должны быть равны, поэтому никогда не выделяла себя среди других.

Я мысленно похлопала юной леди! Девочке явно было немного лет, но мыслила она на удивление взросло.

— Видимо, вы ею очень гордились. — Шепчу я, опуская голову.

— Да. Очень. — Я буквально слышу его тёплую улыбку.

Но вдруг магистр выпрямляется, шумно вздыхает и очень тихо начинает говорить:

— Она заболела, когда ей было полных четырнадцать лет. Быстро сбросила вес, начала кашлять, попеременно даже кровью, жаловалась на боль в груди. Родители начали возить её по лучшим врачам страны, но ничего не менялось. Кашель только усилился, стал постоянным, периодично поднималась температура. Она все теряла вес, больше времени проводила в постели, не находя сил встать, а когда кто-то заходил, делала вид, что читает книгу… сначала она не забывала листать её хотя бы для виду, но потом книга застыла на сто двадцать шестой странице.

Проректор замолчал, смотря в одну точку перед собой. Я подняла глаза, начала его рассматривать. Теперь его лицо казалось очень уставшим: на лицо легки тени, под глазами показалась небольшие, но явные мешки, между бровями легла уставшая складка, сжаты губы. Мне очень почему-то захотелось подтянуться и сесть ему на колени, крепко обнять, но это никак бы ему не помогло, поэтому смысла в этом совсем нет.

Я сжала кулаки под пледом.

— Вы вините врачей? — Спросила, на самом деле, боясь услышать ответ. Я почему-то совсем не хотела слышать его грубое, или наполненное яростью, короткое «да», в которое он может вложить всю свою боль и злость. А я более чем уверена, что она безграничная. Потому что, когда теряешь близкого человека, то боль, что бы не говорили люди вокруг, не уменьшается — она, как была черной дырой, пожирающей тебя, так ею и останется. Это лишь глупое утешение, которое звучит, как отмазка.

Возможно, людям действительно нечего сказать, но я считаю, что это не повод так плевать в душу человеку, которому, поверьте, и без вас сейчас безумно больно.

Магистр Эшфорд отвечает на одном дыхании, даже, словно, и не задумываясь над вопросом:

— Нет.

Я медленно выдыхаю, прикрыв глаза. Почему-то для меня это было очень важно. Но почему?

А Кристофер продолжил:

— Я не злюсь, потому что понимаю, что медицина в нашем мире очень слаба.

— Вы обращались и к врачам других миров, верно?

— Это незаконно, Камелия. — Отвечает мягко, но до боли грустно.

— Почему?! — Я настолько возмутилась, что чуть не вскочила.

— Потому что не все знают о существовании других миров. Это может создать диссонанс в мире. Возможно, даже панику.

42
{"b":"905269","o":1}