В 1966 году Рэнди Паркер, консультант по профессиональной реабилитации в государственной психиатрической больнице Мендоты, оказал мне большую помощь в попытке сформулировать, что именно в провокативной терапии приводит к изменениям в клиентах и пациентах, а также помог мне подобрать примеры из моей обширной коллекции записанных сессий. Однажды он посоветовал мне подумать о том, как назвать мою новую терапию: «Если ты дашь ей название, то она начнёт жить собственной жизнью. Это твой ребёнок, Фрэнк, а каждый ребёнок заслуживает имени». После этого мы стали придумывать различные названия, составив список, в который вошли терапия протестом, терапия подшучиванием, провокативная терапия, терапия провокацией, терапия юмором и т. д. В конце концов, мы начали резвиться как дети в песочнице и придумали: грязная терапия, терапия греха, терапия нападением, терапия хихиканья и т. д. Но нас не устраивало ни одно из них, потому что ни одно название не казалось нам достаточно точным.

Вскоре после этого Эм Людвиг спросил, как я назвал свою систему. Я с сожалением ответил, что уже пытался дать ей название, но безуспешно. На следующий день он пришёл ко мне в кабинет, пока мы с Рэнди работали, и с восторгом сообщил, что нашёл название – провокативная терапия. Мы сказали ему, что уже думали об этом названии и отказались от него. Я добавил: «Мне оно не понравилось: люди подумают, что оно означает “сексуально провокативная” и что мы говорим только о сексе». На что Эм ответил: «И что с того? Вы и так много говорите о сексе, а значит, название подходит». Хотя я и осознавал, что это название хорошо подходит, поскольку психотерапевт в этой системе пытался спровоцировать клиента на определенные реакции, я все же пока был против. Эм убедительно доказывал, что ни одна терапевтическая теория не может целиком описать все свои техники, цели и философию в названии, состоящем из двух-трех слов. Когда Рэнди согласился с Эмом, я решил, что голосование прошло единогласно. Провокативная терапия. Теперь у ребёнка было имя.

Президент Кеннеди однажды спросил своего советника по науке, почему учёные (которые, казалось бы, должны всё знать) с тревожной частотой приходят к удивительно разным выводам относительно одной и той же проблемы, вопроса или явления. Ответ заключался в том, что, хотя учёные изучают одно и то же явление, они подходят к нему с разных точек зрения. Именно по этой же причине каждый журналист или конгрессмен, ознакомившись с безумным количеством фактов и получив массу впечатлений, пишет свой отчёт или статью в соответствии с уже имеющимися у него концепциями и ценностями.

Этот пример в значительной степени объясняет, почему психотерапевты, имеющие дело по большому счету с одними и теми же типами человеческого поведения, создают такие непохожие теории – просто они придерживаются различных концепций о человеке, обществе, значении языка и поведения. Харпер (1959) описал тридцать шесть таких терапевтических теорий, каждая из которых имеет, по крайней мере, несколько отличных друг от друга предположений. Таким образом, разные психотерапевты будут смотреть и реагировать на клинические данные, исходящие от пациентов, заметно различающимися способами. С одной стороны, специалисты, которым особенно импонирует уязвимость пациентов и клиентов, вероятно, склонны придерживаться принципа постепенности в терапии. С другой стороны, психотерапевты, впечатлённые сильными сторонами и внутренними ресурсами людей, которых они лечат, будут склонны решать проблемы быстрее и в большей степени полагаться на эти качества клиента и его способность мобилизовать внешние источники в своём окружении.

В конечном счёте существует множество противоречивых теорий, касающихся поведения человека, его психосоциального развития, мотивации и смысла жизни. Провокативный психотерапевт не придерживается какой-то одной теории, касающейся лечения психических заболеваний. Истина заключается в том, что пока не существует (и, по всей вероятности, никогда не будет существовать) комплексной теории поведения человека. Тем не менее мы прекрасно понимаем, что и в рамках провокативной терапии мы тоже делаем целый ряд допущений, которые требуют разъяснения. Мы утверждаем, что любой человек в общении с другими людьми волей-неволей делает интуитивные предположения о том, как с ними взаимодействовать, чтобы повлиять на их мысли, эмоции или поведение. В работе с людьми нельзя не делать предположений. Однако насколько мы осознаем эти предположения – это уже другой вопрос. В любом случае они будут базироваться на наших взглядах по различным вопросам в том виде, в каком мы их понимаем в настоящее время. Мы считаем, что эти предположения определяют восприятие и организацию медицинских данных, реакцию психотерапевта, использующего провокативную терапию, и реакцию, которую он пытается вызвать у клиента.

Существует множество способов адаптации, обучения или изменения человека. Один из важных – это столкновение с проблемой, с которой человек вынужден справиться и которой он не может избежать. Если к этому добавляется конструктивный гнев на самого себя, изменения могут быть действительно быстрыми. В контексте высоких ожиданий (даже если они неявны или отрицаются психотерапевтом) конструктивный гнев на себя (или на представление психотерапевта о себе) является мощным мотиватором для изменений. Задача психотерапевта – бросить клиенту достаточный, но не чрезмерный (это проблема профессиональной опытности!) вызов, чтобы спровоцировать его на использование новой копинг-стратегии. «Бить» проблему почти всегда предпочтительнее, чем «бежать» от неё. Одной из уникальных особенностей провокативной терапии является то, что психотерапевт не терпит избегания клиента даже при первом контакте.

Мы пытаемся спровоцировать определенный специфический тип недовольства собой. Многие люди, разозлившись на себя, совершают самоубийство или впадают в другие, менее опасные для жизни, но крайне интропунитивные и нефункциональные модели поведения. Очевидно, что это не те типы гнева на себя, которые мы пытаемся спровоцировать. Часто предпочитаемый тип гнева характеризуется интенсивной и обобщённой установкой, которую можно сформулировать как «Хватит!», «Я не могу больше так жить» или «Я уже надоел себе и должен измениться». Это раздражение на себя, как правило, приводит к решению справиться с ситуацией, привести себя в порядок. Во время недавнего первого разговора один способный студент колледжа сказал: «Вы объективируете мои внутренние мысли, и это смешно! Я должен измениться. Вот и всё, что я должен сделать!» Мы считаем, что это обычный, повседневный, главный человеческий опыт, который выявляет некоторые из наших лучших копинг-стратегий.

У многих психотерапевтов создаётся впечатление, что они помогают клиенту сохранить спокойствие, хладнокровие и собранность, разговаривая с ним успокаивающим, ровным, хорошо контролируемым голосом. В определенном смысле мы в рамках провокативной терапии хотим сделать с клиентом нечто прямо противоположное, т. е. воздействовать на его перцептивное поле таким образом, чтобы он был вынужден справляться с ситуацией и не мог избегать попытки психотерапевта помочь ему. Один из коллег (Дик Россман), наблюдая за сессией провокативной групповой психотерапии, сказал: «Вы назвали много разных причин, по которым провокативная терапия работает. Знаете, после того как я понаблюдал вас во время работы с этими пациентами, у меня сложилось впечатление, что, по крайней мере, с некоторыми из них происходит понятная мне перемена. Вы достучались до них, потому что у вас такой чертовски громкий голос, Фрэнк». Подводя итог, можно сказать, что, по нашему опыту, клиент переходит к позитивному психосоциальному поведению, если перед ним стоит не слишком сложная задача, с которой он вынужден справляться и которой он не может избежать. Если вызов провоцирует самообвинение, которое приводит к решению измениться, то терапевтический прогресс может начаться и быть действительно быстрым.