– Дурак, убьем же, – сказал третий. – Так что заканчивай из себя спящую царевну строить.

– Чего вы хотите? – не открывая глаз, прохрипел Калман.

– Как и когда планировали вооруженное восстание против нашего великого правительства?

– Я? – он всё же попытался поднять голову и приоткрыть, вероятно, сильно опухшие от избиений глаза, но всё равно ничего не увидел.

– А кто еще? Все сказали, что ты главарь, отмазываться бессмысленно.

– Никто не мог так сказать, потому что это не правда.

– Не смей мне врать! – крикнули откуда-то сверху, после чего вновь последовал удар в челюсть. – Ты, тварь, мне всё расскажешь! И поверь, я умею уговаривать, да и времени у меня примерно дохрена!

Калман вновь сплюнул на пол кровь, потом постарался вернутся в исходное положение и обессиленно замер.

– Ты тупой что ли? Вообще ни хрена не понимаешь? Я ведь могу убивать тебя сутками, столько, сколько вздумается, причем медленно и правильно.

Этот человек видимо сел прямо перед ним, потому что голос стал ближе и напористее.

– Мне нечего вам рассказать, кроме того, что вы уже знаете.

– Неплохо, – бросил четвертый и, видимо, обратился к третьему: – Ломай ему руку.

– Хорошее решение, – одобрил предложение Калман. – Этой костью я себя и убью.

– Нет, придурок, – прошипел ему в ответ третий, – мы тебе переломаем все конечности, потом наложим гипс и уже после продолжим. И так будет до бесконечности.

– Еще лучше. Так я точно умру, – с усмешкой ответил Калман.

– Никто до тебя не умирал, и ты не сдохнешь, – с не меньшей усмешкой сообщил ему четвертый.

– Вы меня явно сильно недооцениваете. Скорей всего, у вас до меня не было людей с отличным инженерным интеллектом и полностью готовых к смерти.

На время повисла тишина. Видимо, они пытались осмыслить услышанное.

– Ладно, – сказал неожиданно четвертый, после чего дверь снаружи вновь со скрипом открылась и также быстро захлопнулась. – Давай поговорим.

Если судить по следующим звукам, он пододвинул к Калману стул и сел напротив. На самом деле сказать, что всё происходит именно в такой последовательности, было сложно, но увидеть что-либо всё равно никак не получалось.

– Допустим, что ты ни при чем, – уже более спокойно продолжил четвертый. – Но в таком случае кто из вас планировал свержение нашего великого правительства?

– Никто, – сухо ответил Калман. – Мы просто пошли в лес за мясом.

– Даже если допустить, что всё именно так, то это не просто правонарушение, господин Энквист. Это предательство своей страны и ее граждан.

– В чем? В том, что мы хотим есть?

– В том, что все животные в лесу также принадлежат государству! Это фактически кража национального имущества!

– Вы ведь тоже их едите. И не нужно говорить, что это не так. Я слишком давно и слишком много знаю о том, что всё обстоит именно так.

– То есть ты, гнида, смеешь мне еще и угрожать? – с нервной усмешкой спросил у него четвертый.

– Конечно, нет. Но если я здесь умру, то те, кому нужно, непременно обо всем узнают.

Оценить возникшую после этого тишину Калман не мог, не хватало сил, но где-то на задворках изувеченного избиениями сознания он пребывал в тихом шоке от самого себя. Конечно, у него никого не было, и естественно он блефовал, но при этом с такой уверенностью в голосе, словно совершал такие разоблачения каждый новый день.

– Ладно, уговорил, – со вздохом произнес четвертый. – Отправим тебя в лечебницу на время. И уже затем подумаем, что с тобой дальше делать.

– Дааа, – совсем осмелев, протянул Калман. – Думать – это важно.

– Да пошел ты! – четвертый прошипел ему в ответ, а после крикнул. – Хэй! Кто там есть? Забирайте его.

Дверь вновь отворилась, и в нее кто-то вошел.

– Куда забираем, начальник? В тот же карцер? Или в морг?

– В лечебницу, идиот!

Глава 3

Когда-то давно отец Калмана сказал ему, что постоянно высыпаются либо высокие начальники, либо бездельники. Калман никогда не был ни тем, ни этим, но после перевода в медицинский блок высыпался каждый день. Порой спал так много, что вставал уже ближе к полудню. На удивление персонал местной лечебницы никогда его не будил и вообще относился к пациентам очень внимательно и бережно. Это невероятно поражало, потому, как до сих пор ему казалось, что лечение больных предателей и тем более тех, кто содержится при пункте контроля, вряд ли может отличаться высоким профессионализмом, однако на деле всё обстояло совершенно иначе. Здесь всегда было чисто, одежда и постельное белье выстирывались и выглаживались до ослепительного, почти крахмального состояния, а еда и медикаменты предоставлялись в необходимом количестве. Да и вообще, кроме решеток на окнах, место, где на самом деле находишься, совсем ни о чем не напоминало.

В этот день Калман встал, как обычно, ближе к обеду. Его маленькая одиночная палата, размером квадратов в пять, как и всегда, словно светилась. Возможно, так происходило из-за единственного небольшого окна под потолком, а может, потому что всё вокруг было белого цвета, но ему это даже нравилось. Солнечный свет, да и вообще любой яркий свет, после того жуткого подвала доставляли ему теперь только радость.

– Господин Энквист? – оторвав Калмана от мыслей, позвала его медсестра и приоткрыла дверь. – Вам бы покушать. А еще надо укол сделать.

– Здравствуйте, – спешно поздоровался Калман и улыбнулся. – Как ваши дела сегодня?

– Всё отлично, – коротко бросила девушка и, выкатив вперед каталку с медикаментами, вошла внутрь.

– Вас давно не было, я уж было подумал, что вы уволились.

– Что вы! – отмахнулась она. – У меня отличная работа, и пациенты здесь всегда благодарные. Давайте для начала сделаем все инъекции?

– Конечно! – нарочито смело согласился он и на минуту прилег обратно.

Получив очередную порцию витаминов и антибиотиков в филейную часть своего тела, Калман кряхтя приподнялся и, поерзав, сел.

– У нас на сегодня две куриные ножки, пюре и салат из капусты, – благодушно сообщила медсестра и выставила на его небольшую тумбочку тарелку с едой. – А вечером, возможно, будет мороженное! Я видела, как его загружали утром на склад, – она подмигнула.

– Это очень здорово! – сказал Калман и, растерянно осмотрев ее, продолжил. – Я знаю, что уже надоел, но может, подскажете на счет моих знакомых? Никто не появлялся?

– К сожалению, сегодня новых поступлений из пункта контроля тоже нет. Но я уверена, что они точно появятся, ведь все должны попадать сюда рано или поздно.

– Возможно, и не все, – больше для себя ответил Калман и взял тарелку в руки.

Медсестра довольно быстро ушла, и ему вновь пришлось остаться наедине с собой. Каждый новый день он старался узнать судьбу своих друзей или хотя бы охотников, потому как понимал, что единственная встреча, на которую можно было рассчитывать, могла состояться только в этой лечебнице, однако спустя почти неделю его пребывания здесь этого так и не произошло.

Вечером того же дня у них по графику, как и всегда, состоялась общая терапия. Заключалась она в том, что всех пациентов выводили в большой общий зал, затем включали маленький, висящий высоко под потолком вещатель на полную мощность и усаживали всех пациентов по периметру. Через еще пару минут начинали раздавать потрепанные временем шахматы или шашки, иногда карты – кому как повезет. Калман никогда ни во что не играл и никогда ничего не смотрел. Он всегда садился поодаль и наблюдал за людьми. Многие из них с удовольствием передвигали стулья поближе к вещателю и очень жадно всматривались и вслушивались во всё, о чем там рассказывают, словно никогда раньше ничего подобного не видели. Другие, оставшиеся, придвигались к стоящим посередине столам и начинали играть, но информацию из вещателя всё равно не пропускали, стараясь смотреть параллельно с игрой. Целиком само это действо занимало от силы пару часов, но каждый такой раз Калману казался пыткой. Его искренне удивляло, что можно получать информацию извне и просто принимать ее как данность, не пытаться анализировать, не стараться думать и послушно соглашаться со всем, что оттуда скажут. Порой Калман даже закрывал глаза и нехотя вслушивался в то, что говорят, но каждый раз понимал, что назвать это ничем иным, кроме как бредом больного сознания, невозможно. Там непрестанно радовались смертям на фронте, причем как варварским чужим, так и героическим своим, регулярно упрекали в зверствах других и тут же чинили их сами, восторгались действиями одних и тут же, совсем без перехода, клеймили других за то же самое. Выносить долго это было невозможно, и оттого Калман чаще старался абстрагироваться, наблюдая за играми, рассматривая стены, да и вообще отстраняясь всеми силами. Этот день, по части длительности ежедневной пытки, не стал исключением, и потому, немного понаблюдав за сидящими неподалёку шахматистами, он устало прикрыл глаза.