Официально Сазонову «воля государя», впрочем, впервые стала известной в совещании по вопросу о Проливах, состоявшемся 19/6 февраля под председательством председателя Совета министров Горемыкина, в котором последним был оглашен «совершенно секретный» рескрипт на его имя Верховного главнокомандующего от 14/1 февраля, – рескрипт, копия которого, по заявленному 19/6 же февраля желанию Сазонова, мотивированному тем, что рескрипт «по своему предмету непосредственно касается деятельности вверенного ему ведомства», был ему препровожден… 24/11 февраля.

Сущность же рескрипта сводилась к тому, что ввиду того, что вопрос о захвате Проливов касался не только Министерства иностранных дел, но также и других ведомств, в частности военного и морского, решено, что «подготовительные работы всех ведомств должны вестись по определенному плану», согласно основным положениям, установление которых поручалось Верховному главнокомандующему.

Все это вместе достаточно ясно показывает, что ни о какой русской «инициативе» в деле дарданелльской операции и речи быть не может. Ставка лишь согласилась с готовым английским планом.

Ответ великого князя на сделанное ему сообщение был получен в Лондоне 26/13 января. В записке, при которой сэр Эдуард Грэй препроводил его Черчиллю, Грэй отметил, что «ответ великого князя показывает, что, хотя операция России не может помочь» – в этом, по-видимому, в Лондоне до этого не были уверены – «она встречает полное ее сочувствие, и великий князь придает величайшее значение ее успеху. Этот факт может быть использован перед Оганьером (французским морским министром) с целью показать, что мы должны ее (операцию) продвинуть и что неудача в этом разочарует Россию и воздействует крайне неблагоприятно на военное положение, которым Франция и мы, именно теперь, особенно озабочены…»[42]

Само собой разумеется, что за этими соображениями, казавшимися полезными для воздействия на французские власти, неохотно согласившиеся «в то время, когда значительная часть их территории была занята германскими войсками, тратить свои силы вне самой Франции, а потому, по обыкновению, ссылавшиеся на возможность несогласия России, скрывались иные мотивы, для выяснения которых надлежит вкратце остановиться на новой – третьей по счету – операции на Ближнем Востоке, возникшей опять-таки по инициативе Англии.

Телеграммой от 2 февраля ⁄ 20 января 1915 г. министр финансов Барк, прибывший в Париж на англо-франко-русскую финансовую конференцию, на которой должен был решиться основной и роковой для дальнейшего участия императорской России в войне вопрос о субсидировании России союзниками, и в частности Англией, в размере 500 млн руб. в месяц – 6 миллиардов золотых рублей в год[43], известил, через русского посла в Париже Извольского, председателя Совета министров Горемыкина о том, что «наряду с финансовыми вопросами Ллойд Джордж поставил на обсуждение вопрос о немедленной посылке на помощь Сербии объединенного корпуса, в составе войск Англии, Франции и России. По мнению англичан, такая помощь побудит Грецию, Румынию и Болгарию примкнуть немедленно к нам. Считая с Сербией, такая армия, двинутая с юга против Австрии, составит не меньше миллиона штыков и сразу изменит все положение, облегчая наше движение на Силезию, оттягивая войска от французского фронта и разрешая вопрос о Проливах». Вопрос, сообщалось далее, был после этого рассмотрен в частном совещании у Рибо, как министра финансов Франции и участника междусоюзнического совещания, при участии председателя совета министров Вивиани, военного министра Милльерана и министра иностранных дел Делькассе, причем Милльеран «противился посылке французских и английских войск в Сербию, желал иметь возможно больше подкреплений здесь», то есть на французском фронте.

Вторая телеграмма Барка – Извольского от того же дня сообщала о беседе Барка с президентом республики Пуанкаре, в которой последний особенно настойчиво интересовался вопросом о том, как могло случиться, что в России уже мог сказываться недостаток в винтовках, причем для Франции «такое положение союзницы оказалось совершенно неожиданным»[44], а вместе с тем признавал «предложение Ллойд Джорджа о посылке объединенного корпуса союзников для побуждения Болгарии, Румынии и Греции к активному выступлению» «заслуживающим большого внимания».

Полная неосведомленность французского правительства о предложении Ллойд Джорджа подчеркивалась также Делькассе на следующий день в разговоре его с Извольским (см. телеграмму последнего от 3 февраля /21 января), причем Делькассе, указав на отрицательное отношение к делу Милльерана, «в принципе высказался скорее в пользу сказанного плана», причем заявил, что для Франции трудно принять на себя «ответственность отказа», и спросил мнение Извольского. Несмотря на то что в словах Делькассе сквозило видимое желание, чтобы Россия взяла на себя «ответственность отказа», что ей облегчалось испытываемыми ею собственными затруднениями, Извольский, не предрешая мнения императорского правительства[45], заявил от своего имени лично, что «высказанные Ллойд Джорджем мнения имеют несомненный вес и что появление на Балканах французских, английских и особенно русских войск действительно может возыметь теперь решающее действие».

Закулисная сторона дальнейших англо-французских переговоров по этому делу нам неизвестна[46]. В результате совет министров под председательством Пуанкаре высказался 4 февраля ⁄ 22 января «в принципе» за принятие английского предложения, но снабдил свое согласие такими оговорками, которые исключали возможность отправки на Балканы крупного отряда и придавали всему делу характер меры «нравственного» воздействия на балканские государства (телеграмма Извольского Сазонову от 4 февраля ⁄ 22 января), а на другой день и в Ставке было решено послать в Сербию из России – один казачий полк…

Сообщение великого князя о столь ничтожном участии русских военных сил в предположенной экспедиции, видимо, поразило союзников, вероятно уже пришедших к неизвестному нам соглашению. В беседе с Извольским Делькассе заявил 11 февраля ⁄ 29 января, что «во время своего пребывании в Лондоне он убедился, что английское правительство, в особенности лорд Китченер, очень настаивало на этой посылке», причем по поводу сообщения великого князя «в Лондоне было высказано предположение, что посылке более крупного русского отряда препятствует, вероятно, недостаток не в людях, а в предметах вооружения. Если это так, то недостаток этот может быть восполнен Англией и Францией». «Лорд Китченер, – продолжал Делькассе, – убежден, что появление русских войск тотчас увлечет болгар и окажет решающее влияние на румын. Делькассе склонен разделить это мнение, и, по его словам, Франция и Англия действительно могут помочь нам вооружить экспедиционный отряд». О желании союзников относительно увеличения русского отряда была, очевидно, извещена и Ставка, и в связи с этим здесь было решено дополнить казачий полк одной ополченской бригадой, причем, однако, срок ее отправки не был точно указан. Это явствует из телеграммы Сазонова Кудашеву от того же числа, в которой он сообщал, что послы Франции и Англии довели до его сведения, что «вопрос о посылке их правительствами по одной дивизии в Салоники решен окончательно», и высказался, по соображениям политическим, за необходимость единовременной отправки с союзническими отрядами и ополченской бригады.

Вся затея с сербской экспедицией, встреченная в России без всякого энтузиазма, становится понятной лишь в связи с теми опасениями за возможность серьезного дальнейшего участия России в войне, которые были вызваны как в Лондоне, так и в Париже состоянием ее вооружения, которое в тот момент и в Лондоне и в Париже считалось более катастрофическим, чем оно было тогда на самом деле. Ллойд Джордж и Черчилль – характеризовавший Россию несколько позднее, но еще до макензеновского прорыва, в наброске письма к Грэю как «силу надломленную, поскольку мы ей не придем на помощь, не имеющую другого выхода, как стать изменницей (по отношению к «союзникам»), и не могущей сделать и этого»[47], – сошлись в «мысли о необходимости бросить на чашу весов свежие силы балканских государств, не останавливаясь перед опасениями русских правящих кругов относительно видов Греции и Болгарии на область Проливов и на Константинополь. «В первую очередь, – говорит Корбетт в своей истории морской войны 1914–1918 гг., – идея послать войска в восточную часть Средиземного моря преследовала цель спасти Сербию и во вторую очередь – обеспечить флот у Дарданелл десантным отрядом»[48]. Две дивизии, намеченные для этой цели Англией и Францией, были, очевидно, недостаточны ни для той, ни для другой цели, ни тем более для обеих вместе. Расчет мог заключаться и заключался лишь в «нравственном воздействии», в частности, на Грецию, с которой Грэй начал неофициальные переговоры еще до первого выступления Ллойд Джорджа перед союзниками, а именно 23/10 января.