За расчленение выступал и Самнер Уэллс, заместитель государственного секретаря США, а на Московской конференции в октябре 1943 года его начальник, Корделл Халл, заявил, что за такой курс в целом выступают американские лидеры, хотя их эксперты считают его неосуществимым; Иден и Молотов сказали, что ситуация в Великобритании и России примерно одинакова.
Однако именно эксперты разработали документ, который делегация Соединенных Штатов представила на этой встрече и который воплотил в себе результаты предыдущих размышлений британцев, подготовленных по указанию президента в консультации с британским посольством в Вашингтоне. В нем уже содержалась идея полной оккупации Германии и разделения страны на зоны. Но, за исключением предложения лишить Германию Восточной Пруссии (что в силу традиционных ассоциаций, скорее всего, вызвало бы горькое недовольство), в нем не упоминалось о расчленении. Военно-промышленный комплекс Германии подлежал уничтожению, нацизм необходимо было искоренить, но экономическое единство страны нужно было сохранить и установить децентрализованный демократический режим. Ей предстояло внести свой вклад в возмещение нанесенного ей физического ущерба, но при этом должен быть обеспечен «приемлемый уровень жизни». Экономическая деятельность страны должна была контролироваться Организацией Объединенных Наций. Свободу слова, религии и печати гарантировал Билль о правах. Этот план был принят в качестве основы для обсуждения на Конференции, которая учредила в Лондоне Европейскую консультативную комиссию (ЕКК), главная задача которой – проработка деталей.
Однако в следующем месяце в Тегеране три лидера практически не уделяли внимания планам, недавно принятым их министрами иностранных дел. Рузвельт вновь подтвердил свою точку зрения о том, что Германия должна быть расчленена, и предложил разделить ее на пять частей, причем Киль, Гамбург, Рур и Саар окажутся под контролем ООН. После некоторого обсуждения, к которому Сталин проявил гораздо меньше интереса, чем Черчилль, это предложение, в свою очередь, было передано в ЕКК. Однако комиссия, первое заседание которой состоялось 14 января 1944 года, продвигалась вперед медленно. Прежде всего, ее работу тормозили разногласия между англичанами и американцами по вопросу о том, в зоне какой из стран окажется северо-западная часть Германии; этот спор не был разрешен вплоть до Квебекской конференции, состоявшейся в сентябре следующего года. Но это было еще не все. Правительство Соединенных Штатов представлял их посол в Лондоне Джон Г. Уайнант, и для того, чтобы он непрерывно получал инструкции, в Вашингтоне был создан орган под названием «Рабочий комитет по безопасности», задачей которого было согласование мнений Государственного, Военного и Военно-морского департаментов.
Представителем военного министерства был отдел по гражданским делам, недавно созданный для решения предстоящих проблем военного правительства; в нем работали в основном юристы в форме, которые были склонны рассматривать весь вопрос как вопрос юрисдикции. Сначала они утверждали, что «капитуляция и восстановление Германии – это чисто военные вопросы, которые должны решаться на военном уровне». Когда они все-таки согласились направить своего представителя в Комитет, это оказался младший офицер, не имеющий полномочий брать на себя какие-либо обязательства. Давление на принятие решений, возможно, не было сильным из-за широко распространенного мнения, что преждевременно согласовывать планы, пока конец войны недостаточно близок, чтобы определить очертания послевоенного мира. Однако Министерство иностранных дел при решительной поддержке Уайнанта утверждало, что, наоборот, необходимо согласовать как можно больше, пока победа еще достаточно сомнительна, чтобы считать разногласия опасными. Комиссии все же удалось наметить предварительные границы зон, хотя в январе 1944 года генерал Эйзенхауэр высказал президенту свое возражение против разделения Германии на сектора, предпочитая вместо этого совместную оккупацию, во всяком случае, между британцами и американцами. Однако его предложение было отклонено, в основном из-за мнения военного министерства о том, что после окончания военных действий Соединенные Штаты не должны быть привязаны к Великобритании, а должны иметь полную свободу для посредничества между этой страной и Россией!
Государственный департамент продолжал проводить свой курс. Новый план, представленный ЕКК в июле 1944 года, содержал дополнительные аргументы против расчленения и подчеркивал необходимость общей политики союзников в отношении Германии. Второй документ был подготовлен с аргументированным отказом от предыдущих предложений Соединенного Королевства по репарациям, предусматривая вместо этого ограниченную репарацию натурой в течение короткого периода. Но эти взгляды принадлежали только Госдепартаменту и Управлению внешнеэкономических связей. Их не разделяли в других ведомствах Вашингтона, и они не были одобрены президентом, который, несомненно, счел их слишком мягкими. Это помогает объяснить, почему он с готовностью прислушался к новому источнику доктрины.
Казначейство Соединенных Штатов, как правило, оказывает меньшее влияние, чем его лондонский эквивалент, но никто не может сказать, что в данном случае его вмешательство под руководством Генри Моргентау-младшего было менее судьбоносным.
Моргентау, кто в ряде случаев проявлял склонность выходить за пределы сферы непосредственных интересов, нанес визит в Лондон в самый разгар бомбардировок. Похоже, он испытал сильную эмоциональную реакцию в отношении Германии, зверства которой по отношению к еврейской расе также глубоко его тронули. В этих обстоятельствах и в полной уверенности, что Британия согласится на чересчур мягкий мир, он сформулировал свой печально известный план, который по возвращении в Вашингтон представил президенту.
Большинство критиков плана Моргентау ошибаются, считая его продуктом невежественного человека. Напротив, его недостаток заключался в том, что план был слишком умным. Он был придуман не только из слепой ненависти к нацизму, но и на основании излишне острой критики альтернатив. Моргентау слишком быстро извлекал уроки из накопленного опыта. Как сказал Черчилль, он довел свои идеи «до ультра-логического завершения». Он рассудил, что перед лицом националистической решимости путь к третьей войне не может быть перекрыт теми средствами сдерживания, которые союзники пытались ввести после 1918 года, независимо от того, насколько строго они применялись. Уничтожение вооружений было бесполезным: они все равно устарели бы раньше, чем немцы снова захотят ими обладать. Конфискация торгового флота лишь заставит немцев строить более совершенные и новые корабли. Военные заводы, которые перешли на выпуск мирной продукции, всегда можно было переоборудовать. Неизбежно придет время, когда контрольные комиссии перестанут осуществлять надзор и будут отозваны. Репарации, выплачиваемые не деньгами, а материалами, укрепят германскую промышленность и ослабят промышленность получателей таких материалов. Награбленное будет трудно выявить и вернуть. Запрет нацизма только загонит его в подполье. Демократия, если бы она была введена, отождествлялась бы с поражением и, следовательно, быстро стала бы непопулярной. Перевоспитание по линии ООН было неосуществимым идеалом: какой педагог сделает безоговорочное заявление, что какое-либо иностранное образование может быть успешно навязано 60 млн человек?
Позитивные меры по разоружению и переориентации были бесполезны и саморазрушительны, поэтому, по мнению Моргентау, не было другой альтернативы, кроме как безжалостно сократить Германию до состояния, в котором она не сможет причинить больших неприятностей в течение многих последующих лет. Она должна лишиться своей промышленности не просто в качестве репарации, а в качестве меры экономической безопасности. Проблемы, которые он обозначил, являются фундаментальными для всех, кто отвечает за установление мира после войны. Простых решений не существует.
Но безжалостность, к которой он призывал, свидетельствует о неспособности оценить пределы, за которыми ни одна цивилизованная страна не может жестоко обращаться с другой. Позже Стимсон сказал Рузвельту:
