Из этого следует, что картины того, что произойдет с Германией и немецким народом после войны, занимали лишь второстепенное место. Если они и описывались, то в основном в словах, которые использовали ключевые представители союзников. И действительно, Постоянная директива по психологической войне против военнослужащих германских вооруженных сил, принятая в июне 1944 года, гласила, что «относительно обращения с Германией после войны не будет даваться никаких конкретных обещаний, кроме тех, которые непосредственно высказаны представителями правительства». Основные заявления, связанные с проведением в жизнь такой политики, уже цитировались. При сокращении и правке, необходимых для воспроизведения этих заявлений на листовках, напоминание о том, что Атлантическая хартия не применяется к Германии по праву, было опущено. Но уже процитированная директива делала особый акцент на этом моменте, который был подробно освещен на BBC. Единственным упоминанием Атлантической хартии в листовках за последние два года войны была ссылка осенью 1943 года на пункт, в котором подписавшие ее стороны обязались обеспечить «справедливое и равноправное распределение основной продукции… между странами мира».

Развитие аргументации происходило соответствующим образом:

«Никакой мести против основной массы немецкого народа (осень 1943 г.); Мы не заинтересованы в уничтожении немецкого народа (лето 1944 г.); Простому жителю [городов Рейнской области] нечего опасаться солдат союзных войск (январь 1945 г.); Немецким солдатам регулярно напоминали, что если они сдадутся, то им гарантирована жизнь (январь 1945 г.); Союзники намерены уничтожить не немецкий народ, а германскую военную машину (март 1945 г.); Покончить с этим означает для Германии тяжелый, но справедливый мир, в котором можно жить (март 1945 г.); Массовая месть – одна из тех вещей, против которых борются союзники (март 1945 г.)».

Но это еще не вся история. Во-первых, неоднократно подчеркивалось намерение союзников полностью разоружить Германию, искоренить милитаризм и нацизм, а также привлечь к ответственности нацистских вождей. Фактически, такой акцент был противоположен тем заверениям, которые давались «простому человеку». Вновь и вновь немцев предупреждали, что союзники не будут иметь дело с нацистским правительством. На BBC все меньше и меньше говорили о разнице между нацистами и немецким народом. Более того, аргумент о том, что Германия не может надеяться на победу в войне, обычно сопровождался напоминанием о том, что будет означать для немцев, если война продолжится до горького конца. На ВВС неоднократно использовали выражение Besser ein Ende mit Schrecken als ein Schrecken ohne Ende («Лучше ужасный конец, чем ужас без конца»).

«Когда все будет уничтожено, будет уже слишком поздно. Чем быстрее закончится проигранная война, тем лучше для Германии (листовка, октябрь 1944 г.).

Все, что было разрушено в германской военной промышленности сегодня, будет отсутствовать в германской мирной промышленности завтра. Каждый день, когда продолжается проигранная война, делает путь к нормальной, мирной и достойной жизни для каждого отдельно взятого немца все более длительным и тяжелым (листовка, Новый год 1944).

После войны Германия в очень сильной степени будет зависеть от экономической помощи своих нынешних врагов, особенно Британской империи и Америки. Они в принципе не намерены отказывать ей в этой помощи. Ответственные государственные деятели Великобритании и Америки неоднократно заявляли, что, хотя они намерены полностью разоружить Германию после ее поражения, они не хотят морить ее голодом или делать банкротом.

Однако существуют определенные пределы возможности помочь разбитой Германии встать на ноги после войны. И эти пределы сужаются с каждым днем, пока продолжается война. Чем больше весь мир будет вовлечен в военные действия против Германии, тем меньше будет запас промышленных товаров и продуктов питания мирного времени, которые после войны можно будет использовать для помощи Германии и ее восстановления. Чем больше фермеров станут солдатами, тем меньше будет производиться продовольствия. Чем больше заводов по всему миру будет переведено на производство боеприпасов, тем меньше продукции будет доступно для восстановления. Уже сейчас можно предвидеть нехватку продовольствия в мире, если война продлится дольше.

Кроме того, Германия – не единственная и не первая страна, которая будет вынуждена полагаться на помощь извне. Каждый месяц разрушений приводит к удлинению очереди, в конце которой стоит Германия, в то время как товаров, которых ждет эта очередь, становится все меньше (листовка, весна 1944 г.).

Продолжение этой войны означает дальнейшие бесполезные потери и жертвы и что война закончится на немецкой земле, что повлечет за собой уничтожение немецкого народа и прекращение его существования (листовка, август 1944 г.).

Каждый день продолжения этой уже проигранной войны принесет лишь больше страданий, хаоса и нужды (листовка, зима 1944 г.)».

После окончания войны и во время оккупации немцы любили сравнивать условия, в которых они жили, с условиями, которые, по их мнению, обещали им союзники, и жаловаться, что эти обещания нарушены. Все, однако, свидетельствует, что в том, что касается конкретных обещаний, память немцев явно их подвела. На самом деле союзники неоднократно предупреждали немцев, что если война будет продолжаться до горького конца (что фактически и произошло), то материальные последствия будут плачевными, и они, немцы, окажутся теми людьми, на которых эти последствия неизбежно лягут тяжелее всего. BBC часто сравнивала немецкий народ с пассажирами в поезде, который ведет безумец-машинист, решивший ехать так быстро, как только может, пока поезд окончательно не сойдет с рельсов; единственной надеждой для них было то, что какой-нибудь пассажир, рискуя получить штраф в 40 рейхсмарок, дернет за стоп-кран. Многие немцы с болью осознавали, что находятся в затруднительном положении, не будучи готовыми к тому, чтобы сделать хоть что-то. Чтобы избежать полного отчаяния, они прибегали к как можно более благоприятной интерпретации того, что произойдет после поражения. Возможно, союзники и в самом деле не давали никаких определенных обещаний, а вместо этого сделали ряд вполне конкретных предупреждений. Но они много говорили о привлечении нацистских преступников к ответственности и о создании военного правительства, которое окажется справедливым, даже если оно будет твердым и жестким. Более того, весь их подход был основан на предположении, что по сравнению с нацистскими лидерами они являются порядочными, правдивыми людьми, осознающими свой долг представителями цивилизованных христианских народов. Что может означать такой подход в практике оккупационных войск – это вопрос, по которому могут быть самые разные мнения. Ни одна оккупация Германии, какой бы безупречной она ни была, не могла удовлетворить немецкие представления о том, что такое справедливое обращение. Но если какие-то ожидания были обмануты, а обещания – нарушены, то это те ожидания и обещания, которые немцы придумали себе сами. Если бы они сравнили факты оккупации с мрачными прогнозами Геббельса, то, возможно, нашли бы для себя повод приятно удивиться.

Говорят, перед отъездом из Германии в мае 1946 года фельдмаршал Монтгомери заявил, что три четверти населения страны – это «закоренелые нацисты».

Это заявление было не столько неправдивым, сколько неполным; справедливость таких заявлений и мудрость действий на их основе зависят от того, какое значение придается термину «нацист». Это тот вопрос, где точность определения могла бы избавить союзников от многих неприятностей. К этому вопросу можно подойти по меньшей мере тремя способами. Нацист может быть определен как член (возможно, также бывший член) Национал-социалистической партии или одной из связанных с ней организаций. Для юристов и администраторов достоинством такой формулы является точность и (после установления фактов в каждом конкретном случае) неоспоримость. По этой причине она была принята для целей «денацификации» и оказалась совершенно неадекватной. Во-вторых, нацист может быть определен как тот, кто верит в определенное вероучение, основными постулатами которого являются: