— Отговорки, Талия. А как же твоя сестра?

— Она знала достаточно. Я не знала, что с нами будет. Я не знаю, почему я не сказала ей, ясно? Это было не для того, чтобы причинить тебе боль. Или чтобы спрятать тебя. Я уезжала, и мы никогда не говорили об этом.

— Мы говорили об этом.

— О, правда? Когда? Я переезжала в Сиэтл, а ты только и говорил: «Мы во всём разберемся», — я швырнула эти воздушные кавычки прямо ему в лицо.

— Мы бы разобрались.

— Это было до или после того, как ты женился на Вивьен?

На этот раз, когда я надавила, я приложила все свои силы. Я отдала ему семь лет гнева и разбитого сердца. И на этот раз ему пришлось сделать шаг назад, чтобы сохранить равновесие.

— Я любила тебя 437 дней, — я не дала ему пространства. Я подошла к нему вплотную, сжав кулак. — Ровно один год, два месяца и одиннадцать дней.

Прошло охренеть как много времени с тех пор, как я дралась. Но мы были на боевом ринге. И, черт возьми, я хотела этого боя. Поэтому я попыталась ударить его в нос.

Он заблокировал мой джеб запястьем.

— Какого хера?

— Я думала, ты сказал, что у тебя скоро будет бой, — я нанесла ещё один джеб, мышцы на моей руке напряглись. — Тебе нужна была моя помощь, разве нет? Ну, вот, пожалуйста.

— Талия, завязывай.

— Нет.

На этот раз я нанесла удар правой рукой, целясь ему в почку.

Он отбил его локтем, отступая назад и обходя ринг.

Но я просто продолжала следовать за ним, нанося бессмысленные удары, которые никогда не успевали коснуться его кожи.

— Я ненавижу тебя за то, что ты выбрал Вивьен.

Ещё один удар.

— Я ненавижу тебя за то, что ты не любил меня так, как я любила тебя.

Ещё один удар.

— Я ненавижу тебя за то, что тебя, блять, так трудно забыть.

Слеза стекала по моей щеке, когда я наносила следующий удар. Мои глаза наполнились слезами, Фостер расплывался, но я продолжала ударять.

— Мне было стыдно за тебя? Я бы всё для тебя сделала.

— Талия, остановись.

Он схватил меня за руку, но я вырвала её, и на этот раз, когда я ещё раз ударила, бесконтрольно и со всей злобой и силой, он позволил моему кулаку столкнуться со своей грудью.

Боль пронзила мою руку, костяшки пальцев резко заболели.

— Чтоб тебя.

— Черт.

Фостер схватил мою кисть, совершенно не обеспокоенный тем, что я сильно ударила его, и раскрыл мои пальцы, осматривая на предмет повреждений.

— Всё в порядке.

Я вырвала свои ладонь их его рук, отступила на другую сторону ринга и повернулась к нему спиной и потрясла руками. Когда боль утихла, я фыркнула и вытерла глаза.

Отлично, Талия. У тебя только что был нервный срыв.

Я потянулась к канатам, готовая к побегу, но рука Фостера сомкнулась вокруг моего локтя, останавливая меня.

— Талли, прости меня.

Это прозвучало так же искренне, как и другие его извинения. Мало-помалу они пробирались внутрь моего сердца.

— Я никогда не стыдилась тебя, — прошептала я. — Никогда.

Фостер мало рассказывал о своем детстве, пока мы были вместе. Однажды он привел меня на обед к своим родителям, и они показались мне милыми. Но мы не ходили в дом его родителей. Мы не проводили много времени в квартире Фостера, потому что она находилась в неблагополучном районе.

— Ты можешь посмотреть на меня? — спросил он.

Я сделала дрожащий вдох и повернулась. Маленькими черными буквами вертикальной линией вдоль его ребер было выбито два слова. До этого момента я была слишком занята разглядыванием, чтобы заметить их. Потом я была слишком занят тем, что ударяла его.

Но теперь их невозможно было не заметить.

ГРАНАТОВЫЕ ПОЛЯ

— Что это? — я указала на слова, встретившись с его взглядом. — Почему у тебя эта татуировка?

Это была единственная татуировка на его теле.

Он надолго закрыл глаза, его плечи опустились.

— Однажды ты сказал мне, что твоя прабабушка любила охотиться за гранатами.

— Прапрабабушка, — поправила я.

Она, вместе с моим прапрадедом, основала Куинси. С тех пор наша семья живет здесь. Люди шутили, что нельзя бросить камень вниз по Мэйн-стрит, не попав в Идена.

И это было не далеко от правды.

Люди называли нашу ближайшую родню королевской семьей Куинси — либо в шутку, либо из зависти. Я сильно ненавидела этот термин. Мы были просто людьми, которые любили этот город настолько, чтобы остаться и строить свою жизнь в нем. Мы были семьей, которая дорожила своими корнями и своими историями, как, например, историей моей прапрабабушки.

Она любила охотиться за гранатами. К моменту смерти она собрала целую коллекцию. Большинство из них были превращены в украшения и передавались из поколения в поколение. У меня была пара сережек с гранатами. У Лайлы и Элоизы были ожерелья.

Гранатовые Поля — это место на ранчо, где она находила большинство своих гранатов, отсюда и название. Летом папа брал меня туда на охоту. Мама собирала нам обед для пикника, и мы устраивали свидание между папой и дочкой. Я так и не нашла свой собственный драгоценный камень, но это место стало для меня особенным.

Это была одна из многих историй, которые я рассказывала Фостеру о Куинси. О ранчо. Он всегда казался очарованным моим домом в Монтане, говорил, что ему не терпится увидеть его своими глазами.

И теперь он здесь.

И моё особое место было выбито на его коже.

— Я никогда не слышал, чтобы кто-то описывал место так, как ты о нем рассказывала, — сказал он. — Я мог закрыть глаза и оказаться там, стоя с тобой на лугах. Я мог видеть горы и чувствовать запах деревьев. Я мог представить дом, который ты хотела построить. Жизнь, которую ты хотела прожить.

— Зачем ты набил себе это тату?

— В качестве напоминание.

— О чем?

Он грустно улыбнулся.

— О том, что я потерял.

Слезы снова вернулись.

— Твои мечты были моими мечтами, Талли. Я потерял их, когда потерял тебя, — он провел пальцем по моему подбородку. — Я ведь потерял тебя?

Да. Это должен был быть легкий ответ. Он выбрал Вивьен. Так почему я не могла сказать это? Почему я не могла просто уйти?

Его глаза смотрели в мои, пока он возвышался надо мной, наклоняясь всё ближе и ближе. И, как и в тот вечер, я не оттолкнула его.

Я хотела радуги.

Губы Фостера коснулись моих. Шепот прикосновения разжег огонь в моих венах.

Я приподнялась на носочках, закинув руку ему на шею, чтобы притянуть его ближе.

Он не колебался. Его руки обхватили меня, и он поднял меня в воздух, прижав к своей груди.

Одно движение его языка — и мир за пределами ринга исчез. Мир не существовал. Прошлое было лишь дымкой. Мои ноги обхватили его талию, прижав нас друг к другу.

Его рот слился с моим, его язык проник глубоко, запутываясь в моем, и я растворилась в небытии. Это были радуги, звезды и симфония желания. Его губы были райскими, мягкими, но настойчивыми. Его зубы покусывали, и он пососывал с таким идеальным напором, что я захныкала.

Его руки переместились на мою задницу, поднимая меня выше, пока моё лицо не оказалось над его лицом, а мои волосы не скрыли нас от всего остального мира. Затем мы уже были на полу, Фостер опустился на колени. Его хватка не ослабла. Его губы не отрывались от моих, пока он не опустился на пятки, а я не села на его бедра.

— Блять, Талли

Он тщательно пытался стащить пальто с моих плеч.

Я трясла руками, неистово пытаясь снять его. Затем он потянул за подол моего свитера, таща его вверх, пока тот не был снят и не полетел в другую сторону ринга.

Тепло его кожи прижалось к моей, его рот прильнул к моей шее, посасывая и целуя, а мои руки блуждали по его коже, следуя линиям мышц его плеч и груди. Его руки накрыли мой позвоночник, сила его тела обхватила моё.

Он изменился за эти годы. Он стал сильнее, крупнее, превратившись из крепкого молодого мужчины в настоящего Адониса. Тело Фостера было отточено для греха и секса.