— Пока.

В субботу я расскажу ей о Фостере. Возможно.

Я закрыла глаза. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Тусовка в гараже окончена.

Тяжело вздохнув, я вылезла из джипа и зашла внутрь. Включила свет, проходя по дому, сбросила пальто и обувь, прежде чем направиться в спальню.

Но я не стала снимать с себя форму и бросать его в стирку, чтобы принять душ. Вместо этого я зашла в свою кладовку, взяла из угла стремянку и спустила с верхней полки пластиковый контейнер, к которому не прикасалась с тех пор, как переехала сюда три года назад.

Я поставила его на пол в своей спальне и села рядом, открыв крышку. Запах пластика, бумаги и спертого воздуха наполнил мой нос, когда я достала школьные альбомы. Под ними был полный беспорядок из фотографий и сувениров.

На самом верху стопки лежала программка мюзикла «Злая»^[5] с тех времен, когда я с мамой пошли на шоу в Сиэтле в один из выходных. Она прилетела навестить меня, пока труппа была в городе. Под буклетом лежало ожерелье из ракушек из моей поездки в Кабо. Там же лежал серебряный доллар, который мой двоюродный дедушка подарил мне перед смертью.

Я подняла кучу фотографий. Большинство из них были старыми, сделанными мамой или папой, когда я была ребенком.

Там был конверт из часового фотосалона, который закрылся много лет назад на Мэйн. Теперь там была фотостудия, владелица которой специализировалась на портретах выпускников и фотосессиях новорожденных. Несколько месяцев назад она пришла в больницу, потому что у неё были мигрени, и я выписала ей рецепт.

Всё в этой коробке, фотографии или безделушки, было связано с человеком в Куинси.

Кроме одной фотографии, зарытой на самом дне.

Фотографии, которую я должна была выбросить семь лет назад, но не могла отпустить.

Это была фотография Фостера и меня на озере Мид. Вивьен сняла его на одноразовую водонепроницаемую камеру, которую взяла с собой, — она не хотела рисковать и уронить нечайно телефон в воду.

Мы взяли напрокат доски с веслами и провели полдня на воде. Фостер сидел на своей доске, его ноги болтались в воде. Я стояла на своей, держа весло лопастью в воде. Мое красное бикини было почти такого же цвета, как и его шорты. Виви дразнила нас за то, что мы специально подбираем наряды.

Мы с Фостером улыбались друг другу. Разговаривали. Я и не подозревала, что Виви сделала снимок, пока она не пошла распечатать их и не вернулась домой со стопкой фотографий. Большинство из них были пейзажами. Было несколько наших с Виви фотографий, которые сделал Фостер. Еще на одной фотографии мы с Фостер целовались.

Эти фотографии я оставила в разбросанной куче на полу у Виви в день моего переезда. Я хотела, чтобы ей пришлось их выбросить. Я хотела, чтобы ей пришлось убирать беспорядок, который она устроила.

Но это фото не было среди других. Оно было засунуто в блокнот в моем рюкзаке, спрятано, чтобы я нашла его за день до начала учебы в Университете Вашингтона.

Возможно, мне следовало порвать его. Но я испытала огромное облегчение от того, что эта частичка его сохранилась у меня. Поэтому я спрятала его подальше, зарыла под вещицами из моего детства и больше не позволяла себе на него смотреть.

Знания о том, что он здесь, было достаточно.

Я прижала руку к груди, потирая больное место.

Мы были так привязаны друг к другу. Так помешаны друг на друге.

Фостер готовился к бою, и его тело было накачанным. Мы провели большую часть того лета в походах, наслаждаясь солнцем и друг другом, прежде чем я переехала в Сиэтл.

Он планировал помочь мне с переездом. Фостер настаивал на том, что он поведет арендованнную машину, а потом улетит обратно в Вегас после того, как я распакую вещи.

Мы не говорили о его переезде на постоянную основу. Я полагала, что это произойдет, когда он будет готов. После того, как я освоюсь в школе. Отношения на расстоянии в течение нескольких месяцев меня нисколько не пугали. Когда бы эта тема ни поднималась, он всегда говорил.

— Не волнуйся, любовь моя. Мы со всем разберёмся.

Поэтому я и не волновалась. Я была так уверена в нас.

Пока однажды вечером он не пришел в квартиру, не встал в моей спальне с коробками, которые я уже упаковала, и не сбросил бомбу.

Он не мог больше быть со мной, не тогда, когда у него были чувства к Вивьен.

Не тогда, когда он собирался на ней жениться.

Иногда я всё ещё не могла поверить, что это моя реальность. Даже после всего этого времени. Даже после того, как он женился на ней.

Было ли это причиной, почему сегодня я пошла в спортзал? Потому что в глубине души я хотела… хотела, чтобы это было ложью?

Именно благодаря Вивьен я познакомилась с Фостером. Она выросла в Вегасе. Мы познакомились на первом курсе университета, потому что жили в одном общежитии и обе специализировались на биологии.

Её планом было преподавание. Моим — медицинская школа.

На втором курсе я поселилась в квартире с двумя девушками из общежития, но всегда чувствовала себя третьей лишней. Вивьен была в похожей ситуации, поэтому на втором курсе мы съехались.

Её отец владел спортзалом в Вегасе, в котором тренировали боксеров и бойцов смешанных единоборств. Однажды Вивьен убедила меня пойти с ней на тренировку.

Я вошла в дверь, а Фостер был на ринге. Он спарринговался с другим парнем, с обоих капал пот. Сначала я не заметила его, слишком занятая разглядыванием места.

Мы с Виви были единственными женщинами в здании.

Затем прозвенел таймер, и бой на ринге прекратился. Фостер снял капу со своих зубов и рассмеялся. Затем его улыбка переместилась в мою сторону, и это стало началом.

Потребовалось время, чтобы мы сошлись. Месяцы флирта в спортзале предшествовали моменту, когда он, наконец, пригласил меня на свидание. Но после того первого поцелуя он стал моим. Больше года он был моим.

Почему, черт возьми, у меня была эта фотография? Я положила пальцы на верхний край, готовая разорвать её пополам, когда в доме раздался звонок в дверь.

Я уронила фотографию, как будто она была в огне.

Я вскочила на ноги и отступила от коробки, когда в дверь снова позвонили.

Это был Фостер. И в тот момент мне казалось безопаснее открыть дверь, встретиться с ним лицом к лицу, чем держать в руках эту фотографию. И знать, что у меня не хватит сил разорвать её пополам.

Поэтому я поспешила вниз по лестнице к входной двери.

Он стоял со скрещенными руками и напряженной челюстью. Когда я открыла замок и повернула ручку, он вошел внутрь, прежде чем я успела возразить, заставив меня попятиться назад, а после пинком закрыл за собой дверь.

— Фостер…

Он заставил меня замолчать, придвинувшись ближе. Так близко, что мне пришлось поднять голову, чтобы выдержать его взгляд.

— Что ты делаешь?

— Ты почувствовала это? В спортзале?

— Нет.

— Ты всё ещё ужасная лгунья.

Он наклонился ниже, так близко, что его дыхание ласкало мою щеку.

Он провел рукой по моей руке, и даже через хлопок моей майки и рубашки с длинными рукавами я почувствовала покалывание. Это было похоже на искру, бегущую по фитилю, движущуюся все быстрее и быстрее, пока она не достигла фейерверка и бум.

Фостер наклонился ещё ближе, его рот был на расстоянии шепота от моего.

Почему я не могла оттолкнуть его?

— Чувствуешь это? — прошептал он.

Чувствую ли я? Это сжигало меня заживо.

— Я пришел сюда, чтобы поговорить, — он потянулся к моим волосам, коснувшись того же места, что и в спортзале.

Мой взгляд упал на его губы.

— К черту, — прорычал он, а затем его рот оказался на моем, мягкий, податливый и точно такой же, каким я его помнила.

Он заключил меня в объятия, крепко прижимая к себе, а его язык провел по моей нижней губе, прежде чем проскользнул внутрь. Царапание его бороды зародило желание внизу моего живота.

Аромат его одеколона витал вокруг меня, насыщенный и мужественный. Как свежесрезанный кедр и кожа. Его вкус был ещё одним воспоминанием, Фостер с оттенком коричной жвачки.