Что-то оранжевое блеснуло между учебником и тетрадью. Надя подцепила краешек и вытащила из сумки её импровизированную больничную карту. Она повертела её в руках и вложила в учебник. Сунула, наверно, утром впопыхах.
В курилке рядом с университетом стояли одногруппники, зажав между зубами сигарету и о чем-то переговариваясь. Надя склонила голову и сделала вид, что их не заметила. Она выскочила через заднюю дверь и забежала в корпус.
Одногруппники пили, курили и радовались жизни. Им плевать было и болячки, и на смерть, и на всё на свете. Надя была почти уверена, что у Маши Барановой анемия. Это выдавали постоянные жалобы на больную голову, желтоватое лицо и одышка на паре по физкультуре. Дёрганная Света Матвиенко дымила сигарету за сигаретой и запивала их крепким кофе – привет гастрит и расшатанная нервная система. Юра Серов выглядел самым нормальным из всех троих. По крайней мере диагноз с ходу Надя ему поставить не могла. Кожа была нормальная и здоровая, сколько бы пачек он ни выкуривал. Ногти аккуратные, розовые. Голос не хрипел. Юра не болел, не прогуливал, во внеучебные склоки не влезал. Казалось, что он был всегда. Группы выпускались, а Юра оставался существовать в этих стенах.
Из передних дверей также вышмыгнула Лика Есешина – полная низкая девушка, несмотря на свой вес, передвигающаяся бесшумно и незаметно. Они с Надей всю поездку делали вид, что не замечают друг друга, хотя столкнулись в дверях. Лика читала книгу в самодельной обложке, а Надя копалась в сумке.
Лекционные залы в корпусе-коробке были похожи на холодильные камеры: там всегда дуло из оконных щелей. Зимой все, включая преподавателя, кутались в куртки, даже поздней весной какой-нибудь чахлый студент начинал под конец пары шмыгать носом. Глаза резала белизна стен, с ней сливалась глянцевая доска, на которой скрипел черный маркер. На дворе был июнь, пары заканчивались и велись неохотно и нудно.
В перерыве Надя смотрела в окно. Вид ей был хорошо знаком: аллея маленьких и тощих лип, посаженных администрацией к Дню Победы, забор и дорога, по которой изредка проезжали машины. Смотрела лишь бы чем-то себя занять и время быстрее пролетело, но с такой внимательностью, чтобы все поверили в том, что ей на самом деле просто замечательно. Просто великолепно третий год подряд смотреть в одно и то же окно и видеть один и тот же пейзаж. И знать она не знает ни о каком сжирающем страхе, и общаться с ними она тоже совсем не хочет. Надя со злостью ухватилась за подоконник и сжала холодный пластик.
– Эй, Надя.
Она обернулась. Юра ходил по рядам, заглядывая в тетради однокурсников.
– Дай свой конспект.
Надя, скрепя сердце, согласилась. Она не любила, когда кто-то чужой дотрагивался до её вещей, физически ощущая следы их пальцев, ворвавшихся на её территорию и решивших навести тут свой порядок, но и отказывать не умела.
Юра боком прошел между узкими рядами, поднимая сидения, и остановился у её места. Одногруппник полистал толстую тетрадь, лежащую сверху ровной стопки, и закрыл её. Он нерешительно подтянул к себе учебник, поводил пальцем по крупной букве П в названии и резко выдернул из него оранжевую тетрадь. Надя прикусила язык и медленно направилась к нему. Юра поднял глаза на Надю, их взгляды встретились.
«Не вздумай».
«Еще как вздумаю», – усмехнулись Юрины глаза, и он открыл тетрадь.
– Положи, – выкрикнула Надя и сама вздрогнула от своего голоса. Она застучала по ступеням к своему ряду. Ребята из соседней группы замолчали и смотрели на неё. – Пожалуйста.
Раскрытый перечень болячек лежал перед Юриным носом. Наде казалось, что она сама голая и со вспоротым животом с кишками наружу лежит перед его носом. Юра положил тетрадь на место. Надя схватила стопку своих вещей и прижала их к груди, боясь, что их кто-то отнимет.
– У тебя крыша едет, Морозова? – криво улыбнулся парень, положивший ноги в грязных ботинках на длинную скамью. Его халат в желтых разводах был распахнут, патлатому Антону на грани отчисления было плевать на такие мелочи.
Одногруппницы зашептались, даже Лика оторвала голову от книжки. Надя положила вещи обратно на парту.
– Ты вот… Ты нашёл, что искать? – она как можно более небрежно пробормотала, обращаясь к Юре и тут же поправилась. – Искал. Ты нашёл, что искал?
– Спасибо, нашёл. Ты же знаешь, что у нас скоро практика? – поинтересовался вдруг Юра. Он присел на её место, вытянув длинные ноги. – Жмуриков пойдём смотреть.
– Знакома с учебным планом
– Прекрасно, – удовлетворенно поднялся Юра, расправив мятый халат.
Надя села за парту и уткнулась в учебник, в сотый раз перечитывая подчеркнутые строки и выделяя карандашом новые, якобы упущенные, но на самом деле бесполезные. Её лицо было серьезным, брови съехали к носу, губы беззвучно бормотали текст. Надя выдавливала из себя неподдельную сосредоточенность на предмете. В душе она ругала себя последними словами. Дура, тупица, идиотка. Зачем дернулась, зачем вообще разрешила взять свои вещи. У тебя крыша едет, у тебя крыша едет, у тебя крыша едет! Фраза, брошенная Антоном, звенела в ушах. Ещё и родинка эта. Внезапная мысль о позабытой родинке прожгла насквозь железным прутом. Надя дернулась и замерла. Карандаш в руке сломался напополам. Когда она успела его так сдавить и почему ей хватило сил?
В аудиторию вошел преподаватель, и толпа мгновенно забыла о ней. На этой паре в основном отвечал Юра, а Надя бездумно рисовала каракули на полях тетради. Он вещал стройно, логично, при этом умудряясь углубиться в тему и добавить в ответ что-то новое. Надя считала, что её конспект одногруппнику совсем ни к чему, ведь он слово в слово повторял текст лекции или учебника. На большее её не хватало, но преподавателям было вполне достаточно и этого. Надю хвалили за усердие и посещаемость и ставили всем в пример. Она молча кивала и подавала зачётку. В ней была коллекция пятерок.
Юра же при всех своих достоинствах любил спорить с преподавателями, если их мнения расходились.
– Ну что, голубчик, на экзамене отвечать – это вам не гонор на семинаре показывать, – потом злорадно улыбался обиженный аспирант, ведущий фармакологию, и выписывал каждую завитушку в слово «удовлетворительно».
Юра в такие моменты устало смотрел и доказывать уже ничего не собирался.
Односторонняя война за место под солнцем, неведомая Юре, закончилась так и не успев начаться. Вернувшись от деда, Надя быстро сдала учебники обратно в библиотеку и в перерывах между врачами просто лежала на кровати, уткнувшись глазами в потолок.
Надя хотела и не могла вернуться на прежний уровень, лишь мечтая вспомнить, как зудит всё внутри от желания разобраться в теме. Упорством и зубрёжкой можно было обманывать преподавателей и одногруппников, но сама она знала – лучшее, что в ней было, исчезло.
Глава 4
Конечно, Надя было не просто «знакома с учебным планом» – кишки скручивались от одной мысли покойниках. Солнце будет вставать на востоке, а садиться на западе, будут ездить машины и летать самолёты, будут начинаться войны и заключаться миры, но для неё все закончится, когда умрет мозг. И потом всё будет едино: пройдёт ли секунда или сто лет, будет лишь темнота. Но и она была не главным страхом. Пусть я буду гореть в аду и, стоя на коленях, молить прощения, пусть будет вечная темнота, думала Надя, только не слезы мамы, не безвкусные пошлые венки, только не кутья, ни кисель, ни девять дней, ни сорок дней, ни год – марафон боли для родных. Если бы можно было просто исчезнуть из этого мира, применив заклятие, стереть память всем.
К зданию больницы подкатил тонированный автобус с табличкой ритуал, торчащей за лобовым стеклом. Из кабины спрыгнул молодой усатый парень. Настроение у него было прекрасным.
– Привет, девчонки! – махнул он им, и все отвернулись. – Что грустим?
Атмосфера была гнетущая, а погода сегодня, как назло, подходила под настроение водителя. Аромат раскидистого куста сирени в начале июне перебивал больничный запах хлорки, спирта и антисептика. Водитель искренне недоумевал, почему студентики, которых согнали на практику, так переживают. Он крутил баранку «Ритуала» уже третий год и насмотрелся всего. К своей работе относился с уважением и даже гордостью – не каждый сможет, а вот он смог. Да и зарплата по меркам города неплохая. А то, что дохнут сейчас все как мухи, ну что поделать, время такое.