– Почему ты мне не постучала по спине? – отстраняясь, с обидой спросила Надя.

Мамины глаза удивленно округлились.

– Ну, приехали, будущий медик! Неужели мне нужно тебе рассказывать о том, что этого делать никак нельзя? Молодец, что не поддалась панике и быстро сообразила.

Она протянула Наде футболку и трусы.

– Я могла умереть.

Мама закусила губу. Она убрала пакет с батоном обратно в хлебницу и смахнула крошки в руку. Надя наблюдала за тем, как она зажигает газ и ставит чайник на плиту. Мама подошла к холодильнику и застыла перед открытой дверцей.

– Думай, что говоришь, – она достала масленку, колбасу и сыр. Мама стала готовить бутерброды, повернувшись к Наде спиной. – Ты и дедушка – это самое дорогое, что у меня осталось.

Она подняла лицо вверх, быстро моргнула и шумно выдохнула.

Тошнота и горечь вернулись уже не от таблетки. Воронёнок перед ней был просто тощим и уставшим, вся сила должна быть у неё самой.

– Я знаю, мам, – Надя разговаривала с маминой спиной и сталась звучать как можно нежнее и мягче. Надя была готова встать на колени, лишь бы она повернулась к ней и спросила: «Тебе с колбасой или с сыром».

Мама, не оборачиваясь, сказала:

– Сегодня поедем к дедушке. Опять.

На протяжении года их встречала закрытая дверь, обитая синтепоном и кожей и номер восемьдесят девять с облезшим золотым напылением. Дед молчал, лишь по шаркающим шагам можно было понять, что внутри есть человек. В первый раз мама колотила в дверь и умоляла впустить. Её отец был непреклонен – он сидел в своей норе и не пускал никого.

– Я сейчас вызову полицию, они выломают дверь, – угрожала мама, дергая за ручку. Надя стояла рядом, свесив голову. Она пару раз нажала на звонок, но трели не было слышно. – Папа, папа, открой.

На лестничной клетке начали собираться соседи.

– Пошли вон, – зашипела мама, размазывая по лицу потекшую тушь, и продолжила стучать.

– Вы не знаете… Василий Леонидович… он вам открывает? – Надя пыталась продраться сквозь крики мамы. Та посмотрела на неё с ненавистью и продолжила стучать.

Замок щёлкнул и дверь на немного приоткрылась.

– Папочка, – мама сунула руку в эту щель, стараясь нащупать и щеколду. Цепь, соединяющая дверь и косяк, была грязной, маслянистой и пачкала мамин тонкий кардиган.

– Марина, уйди.

– Василь Леонидыч, вы что творите, нас всех на уши подняли, – загалдели соседи.

– Уходите все, оставьте меня в покое, – голос звучал из глубины квартиры, самого деда было не видно.

– Папуля, открой, – мама заглядывала в щель. – Это я и Надюша. Посидим вместе, попьём чайку, как всегда, – она вцепилась в Надю и притянула её к щели. – Надя, скажи: «Привет, деда».

– З-здравствуй. Те, – запуталась в двух словах та.

Мама больно оттолкнула её.

– Пап, давай поговорим, – мама старалась звучать уверенно и твёрдо.

– Можешь оставить продукты под дверью и уходи.

Дверь закрылась.

– Так. Так, так, так, – мама говорила со всеми и ни с кем. Она утерла слезы, достала из сумки расчёску и зачесала тонкие, тёмные волосы в гладкий, высокий хвост. Размазавшаяся тушь делала её похожей на злодейку Лебединого озера.

Соседи смотрели на неё зачаровано.

– Антонина, – она обратилась к женщине средних лет из соседней квартиры. – Если вы услышите что-то подозрительно или наоборот звуки пропадут, прошу вас звонить в скорую и полицию. И мне, пожалуйста. У вас есть мой номер?

Мама менялась с сумасшедшей скоростью. Она быстро договорилась с соседкой об оплате. Антонина отнекивалась, но мама достала из кошелька красную бумажку и вложила её в карман халата.

– Извините за беспокойство, расходитесь пожалуйста. – её глаза сверкнули, и соседи, очнувшись, начали разбредаться. – Надя, мы с тобой в магазин.

В супермаркете она методично складывала в тележку продукты, почти не задерживаясь у полки и не сомневаясь в своём выборе. Крупы: рис, гречка, макароны нескольких видов. Консервы, мясные и рыбные. Сосиски, колбаса и ванночки плавленого сыра. Две бутылки масла. Упаковки печенья. Соки.

Запаса бы хватило на месяц, но мама, кажется, была настроена более оптимистично.

– Ему нужно побыть одному. Маму только недавно схоронили. Конечно, папе тяжело, нам всем тяжело, – она уверяла Надю. – Неделя пройдёт, и мы будем деда нашего потихоньку в чувство приводит. У нас поживёт, потом в санаторий его отправим. Надюш, посмотришь в интернете, где лучше: в Кисловодске или на Кавказе? У него почки больные…

Мама тараторила, пробивая продукты на кассе. Она прикладывала штрихкод и после того, как касса издавала пикающий звук, засовывала в пакет.

Она оставила его у двери в квартиру. Перед тем как уходить мама тихонько постучала.

– Папуль, продукты стоят. Забери, пожалуйста, – мама прижалась щекой к обивке и прошептала. – Мы тебя любим.

Надя спустилась на пролёт ниже, мама последовала за ней. Она подняла голову на лестничную клетку над ними. Дверь в квартиру была закрыта. Не было ни шагов, ни шорохов, ни скрипа щеколды. Они постояли ещё чуть-чуть. У Нади устали ноги, и она присела на корточки. Мама, не отрываясь, следила.

Ничего.

Они спустились, сели в машину и уехали домой.

Это повторялось из раза в раз. Мама с Надей оставляли пакет с один и тем же неизменным набором под дверью и уходили. Иногда они сидели у Антонины на кухне, соседка рассказывала о том, что видела и слышала. Мама впивалась в каждое слово. Вода льётся, счётчик мотает свет, тяжёлая поступь шагов, никаких посторонних запахов. Антонина божилась, что дед забирает продукты, как только видит, что машина исчезает за углом дома. Она встала и открыла шкафчик, чтобы достать чай. Надя заметила, что на полке стояли четыре полные бутылки масла.

Антонина забрала коробку с пакетиками и быстро закрыла дверцу.

– Ну ещё недельку посидит, потом вылезет, – мама уверяла теперь и соседку, а та, откусывая пряник, согласно кивала.

Недели сменились месяцами, месяцы близились к году. Мама не унывала. Со спокойной улыбкой она выстукивала что-то на азбуке Морзе перед тем, как уйти. Сейчас она почему-то задерживалась, перебирая и пересчитывая в пакете продукты. Надя облокотилась на стену и украдкой кашлянула в кулак. Мама метнула ледяной взгляд на неё.

– Заболела? Я тебе говорила.

– Просто в горле запершило.

– Смотри там…

Надя отвернулась и вытерла нос краешком кофты. Болезнь была готова наброситься в любой момент. Ощущение того, что вот-вот легкий насморк перерастет в сильную заложенность, а боль при глотании в острую ангину злило и успокаивало одновременно. Мама опять оказалась права. Слабая дрожь, словно зудят кости, собралась у солнечного сплетения и вдруг распространилась по всему телу. Зеленые и желтые вспышки замелькали перед глазами. Надя сунула руку в карман и прижала подушечку пальца к острому концу ключа. Боль немного удерживала, но слабость и темнота накатывали и грозились захватить полностью.

– Мам, поехали домой. Мне нехорошо.

Мама уцепилась за это. Она опять прикладывала руку к её лбу, удостоверяясь: да, вот оно. Слабость, жар. Наде казалось, что она даже уловила торжествующую улыбку.

– Открой, Наде плохо.

В коридоре послышались шаги. Дед появился на пороге, осунувшийся и сутулый.

– Давай её на кровать, – сказал он маме и впустил их внутрь.

Мама за руку провела её в комнату деда. Дед и бабушка спали всю жизнь в разных комнатах совсем не похожих друг на друга. Её – светлая, просторная с накрахмаленными салфетками и фарфоровыми пастушками в серванте и его темная, колючая, с ковром на стене, железной кроватью с шишечками и деревянным, потертым полом.

Надю уложили на покрывало с бахромой по краю, мама выдернула подушку из-под головы и сунула её под ноги.

– Пап, аптечка там же? – не дождавшись ответа, мама убежала из комнаты. Дед стоял, не зная куда себя деть и растерянно посматривал на Надю. Та прикрыла глаза. Голова была тяжелая, чтобы не провалиться в небытие Надя сжала покрывало. Она услышала, как дед, шаркая, уходит. Теперь Надя лежала одна, и звуки словно усилились в сотню раз. Мама перерывала склянки, вскрывала упаковки и рылась в белом жестяном чемоданчике. Холодильник гудел, видимо дед, открыл его – тяжелые шаги прекратились.