– По два человека подходим. Один встаёт к правой, второй к левой. Каждый делает пару стежков и отходит, уступая остальным.

Толпа в нерешительности замялась.

– Давайте, Надя, пока вы опять в обморок не упали.

Надя, чувствуя на себе прикованные взгляды, начала вдевать нить. Иголка в руках ходила ходуном, не давая скользкому нейлону проскользнуть в ушко. Света уже встала к ноге и начала шить. Надя спешила, готовился следующий человек, а она так и не приступила.

– Это же обычный кусок мяса. Пара стежочков и свободны, – приободрил её врач. Послышались отдельные смешки.

Обычный кусок мяса, который жил, любил, страдал. Что она забыла в профессии, где люди просто организмы? В медицине нет справедливости. Ты должен спасать всех подряд. Должен видеть только тело, набор органов и костей. Не думать, что за человек перед тобой. Но если все тела достойны спасения, то справедливо ли это для душ в них заключенных?

Вдруг внутри вспыхнула злость, и нить, почувствовав её, сдалась и повисла в ушке. Дыхание спёрло, Надя резко проткнула иглой мертвую ткань. Стежок, ещё один.

– Я всё.

– Вот и молодец, – в голосе Сазонова послышались незнакомые прежде нотки облегчения. – Выйди подыши.

Надя вышла сквозь служебный вход и села на лавочку. Окурки, разбросанные по голой, вытоптанной земле, выглядели произведением современного художника. Не дать себе вспыхнуть, наплевать на то, что как птица феникс злоба разгорается снова и снова. Надя по кругу повторяла мантру: стать доктором, чтобы не допустить повторения ситуации с бабушкой, чтобы защитить себя и маму. Потому что их кроме неё никто не защитит.

Кто-то кашлянул. Надя подняла глаза и увидела Юру, сжимающего помятую упаковку с мертвым младенцем.

– Угостишь?

Надя вытянула из протянутой пачки сигарету. Она повертела тонкую палочку, набитую табаком, под цепким взглядом Юры.

– Знаешь хоть с какой стороны прикуривать?

Вместо ответа она положила сигарету на его открытую ладонь. Надя откашлялась и собралась с духом.

– Мне нужна твоя помощь. Но сначала я хочу тебе кое-что рассказать. Внести ясность, чтобы ты не думал, что у меня не все дома, – Надя натужно рассмеялась, но Юра остался серьёзным.

– Хочешь сейчас поговорить?

Во двор въехал паз и, развернувшись, сдал задом к дверям.

– Товар привезли, – пробормотал Юра.

– Встретимся после практики на парковке.

– Только сегодня пешком, – предупредил он. – Машина в ремонте. Думал, что я плохо вожу, но оказалось там проблема в тормозных колодках и не только в них. Вся начинка прогнила насквозь. Зато купил, считай со стипендии.

– Значит встречаемся на остановке, – Надя протараторила и поспешила скрыться за дверьми морга. Под присмотром врачей сейчас там казалось безопаснее и спокойнее.

На остановке собралась знакомая компания.

– Вы-ы-ы, – зашипели женщины, увидев Надю и Юру. – Что, бессовестные, не плюй в колодец?

– Ни в какой колодец я не плевал, – запротестовал Юра. – Машина была не исправна.

Надя, не слушая, выглядывала автобус. Женщины, не втянутые в перепалку, тоже вытянули шеи и, почувствовав приближение автобуса, стали собирать свои пакеты. Надя заняла боевую стойку. Надо было опередить их, но прежде…

– Юра, отойди от дороги! – Надя дернула его на себя, но не успела.

Вылетевший из-за угла автобус фонтаном из лужи окатил светлые Юрины джинсы. Женщины, довольно прошествовали в салон. Водитель развел руками, и переполненный автобус уехал.

– Что ты надел? Мы стояли впереди и влезли бы первыми.

Юра раздраженно потер куском салфетки влажное темное пятно.

– Ты куда-то спешишь?

– Не терпится излить тебе душу.

Юра нагло вторгся в её жизнь, а раз так, думала Надя, то с ним можно было не церемониться. И всё же выпалив это, она от непривычки сжалась внутри, но заставила себя не отводить взгляд и выглядеть спокойно. За страхом показаться слишком слабой, пришла боязнь оказаться слишком сильной и громкой. Недовольной, злопамятной и обидчивой. Она всё ещё не знала Юру и пыталась угадать, как ей нужно себя с ним вести.

– Наконец-то ты опять ожила, – он улыбнулся и выкинул в урну салфетку. Он оставил надежду оттереть пятно и смирился со своим поражением. Улыбнулcя, а значит она сделала всё правильно.

Надя предложила пойти пешком.

Лето выглядывало осторожно, с опаской, неуверенное, что его тут ждут. Они петляли мимо луж, в выбоинах плитки, которой была мощена дорога. Улица вывела их к мосту, за которым уже виднелся район, называющийся Старым городом.

– Ты собираешься меня убить, чтобы я унёс твой секрет в могилу? Поэтому ведешь меня в глушь?

Надя с раздражением потерла переносицу.

– Мне же придётся тебе душу изливать. Предпочту, чтобы это было на моих условиях.

Река делила маленький город на две неравные половины: молодую, тянущуюся к ближайшему мегаполису, цепляясь за землю новыми кварталами, и старую, вроде как историческую, но по большей степени безнадежно отстающую. Тут ещё резались в карты мужики во дворах, выбивали ковры на только выпавшем снегу и украшали клумбы во дворах старыми мягкими игрушками.

Дома здесь были четырехэтажные, в основном сталинки с высокими потолками и просторными комнатами. В одной из них жили и Надя с мамой, но вела она Юру к единственной высотке в районе, получившей название Эйфелева Башня.

– На лифте? – спросил Юра, но Надя уже поднималась по ступеням. – Дай угадаю. Трос оборвётся?

– Воздуха не хватит в кабине и задохнусь, – не оборачиваясь, ответила Надя.

Серая с помехами клякса тревоги в груди увеличивалась в объёме в такт родинке на спине. Чтобы отвлечься Надя попробовала заполнить возникшую тишину.

– Здесь жила моя бывшая подружка. В детстве мы вместе тайком вылезали на крышу. Она мне рассказывала, что у этого дома есть легенда. В конце девяностых, когда эту многоэтажку строили, разгорелся скандал. Это же самый центр города, мостовая конца восемнадцатого века, на некоторых домах ещё деревянные резные наличники, и прямо посреди этого растёт небоскреб. Даже какой-то важный депутат из Думы влез, чтобы стройку остановили, но вмешалась его маленькая дочка. Она сказала, что это будет наша местная Эйфелева башня – единственное высокое здание в городе, которое ото всюду видно. Так и оставили.

– Да ну, не рассказывай сказки, – рассмеялся Юра. – Денег уже было отмыто прилично, вот и всё. А где сейчас подружка-то? Поссорились?

– Переехала, – лаконично ответила Надя.

Они пролезли в щель между прутьями и вылезли на крышу. Солнце скрылось за облаками, и ветер больно захлестал хлестал по щекам.

На горизонте, под кучевыми облаками гудела стройка. Город разрастался, и Эйфелева башня больше не была единственной высоткой, но всё ещё оставалась одинокой. Стройка шла только в Новом городе. Великаны-краны, издалека хлипкие и неустойчивые, поднимали тяжелые грузы. Шумели эскалаторы и грузовики. Всё работало как один слаженный механизм, подчиняясь замыслу Бога – архитектора. Есть, конечно, подрядчики и прорабы, застройщики и инвесторы, но это он создал план, вдохнул жизнь в цемент, металл, стекло и краску. Он выбрал создать уродство или шедевр.

Надя тянула время, а Юра терпеливо ждал, пока она заговорит.

– Надь, пошли домой, – наконец попросил он. – Ты не обязана мне всё выкладывать.

– Столько людей замешано в этой истории… Не знаю с чего начать, – Надя рассеяно закусила щеку. – Ладно, поехали. Тебе так будет проще понять, откуда у страха растут ноги. У моей бабушки обнаружили рак в последней стадии, и скоро она перестала походить на саму себя при жизни. Я не находила себе места, когда она заболела. Всё казалось неправильным. Меня заставляли с ней говорить. Уверяли, что хоть бабушка ничего и не может ответить, лишь смотрит тупым взглядом, всё равно всё понимает. Я бормотала банальности под нос, лишь бы от меня отвязались и уходила. Мама иногда просила взять бабушку за руку или поцеловать в лоб. Я выполняла без пререканий, но мне было так противно, словно я уже целую мертвеца. Безумно сложно было переступить порог квартиры, зайти в комнату и увидеть… Это. Мне было жутко смотреть на личность, что умерла раньше тела, – Надя рассказывала отрешенно, не задумываясь, словно читала текст суфлера. – Мне стало плохо на пороге их с дедушкой дома, и он имел неосторожность сказать, что у бабушки все начиналось абсолютно также.