Все верно, бомж. Обычно так ко мне и обращаются. «Фу…», «Бомжара…», «Эй, ты…» Или опускают обращение и сразу переходят к сути разговора. Хотя разговором это вряд ли можно назвать. Они возмущаются, а я стараюсь исчезнуть. Меня обсуждают, осуждают, наставляют. Но со мной не разговаривают.

Среди моих «коллег» нередко встречались и те, кто в ответ на подобные замечания вспыхивал и запросто мог разразиться целой тирадой, стоило только обратиться к нему неуважительно. Раньше мне казалось, что таким поведением отличались новички улиц, но позже я заметил, что и старожилы цеплялись за слова. Тот же Магистр был большим любителем вступить в спор, если посторонние обращались к нему неподобающе.

Мне же было все равно. Я старался не обращать внимания на колкости. Когда девушка забрала свой кофе и зацокала каблуками по лестничным ступенькам, я презренно взглянул ей вслед. И хоть это было единственным, что я мог себе позволить, в этом я не испытывал никакого стеснения.

– Поганая обываловка. Наверное, все дело в удобном матрасе. Это он так расслабляет ее серое вещество. Но, по правде, хотел бы я оказаться на ее месте.

– Что ты сказал?

– Сам с собой разговариваю. Долго еще кофе ждать?

С Валей я мог позволить себе и поворчать. По неведомой причине мое хамство и колкости он воспринимал, как проявление своеобразного чувства юмора, хотя я и вел себя естественно.

– Больше лей! – гаркнул я, заметив, что Валя наполнил стакан лишь наполовину. – Кофе должен доходить до краев. А то взяли моду экономить даже на воде. За что я плачу, за воздух?

– Ты ведь не платишь, старик.

– Неважно, платят те идиоты, которые не замечают, что ты недоливаешь. Лей больше, я слежу!

И через мгновение в моих руках оказался стаканчик черного кофе, отвратительного на вкус, зато полного столь нужным мне теплом. Следом Валя протянул мне булку. Сухость круассана, как он ее называл, выдала, что на прилавке выпечка провела далеко не один день. Но меня это мало волновало. Разрывая ее на куски и макая их в напиток, я на мгновение представил, что нахожусь где-то вдалеке от перехода, под Палангой, куда тетка отправляла меня на летние каникулы.

– Дерьмо твой кофе. Как люди за это платят?

– Знаешь, старик, ты мне больше нравился, когда ничего не чувствовал.

– Я себе тоже таким нравился больше. Можно было пить твой кофе и не давиться от его дерьмового вкуса.

В начале зимы у меня пропало обоняние, а вскоре я и вовсе перестал различать вкус еды. После долгих уговоров Белицкий организовал прием у знакомого врача. Тот выписал мне горсть лекарств, рецепты на которые я удачно продал в Черташинке. Вылечился же я как-то сам.

Вспомнив про Черташинкский рынок, я выглянул из перехода. Рабочие день уже начался. Допив кофе, я распрощался с Кофеваркой и поднялся по ступенькам. Улицу вовсю залило солнце, а голубое небо предвещало хорошую погоду. Задрав воротник повыше, я направился в сторону рынка.

Часть 1. Глава 2

От лица Моне

13 января. После обеда

Черташинка встретила меня несмолкаемым гулом. Несмотря на холодную погоду, рынок был битком набит людьми. Ни разу за все годы моего пребывания в этом районе я не видел, чтобы он пустовал. Даже по понедельникам, в традиционный выходной, здесь гудела жизнь. Для обычных смертных рынок был не более чем местом покупок. Для таких, как я, Черташинка была центром жизни. Столицей государства без видимых границ, одна из которых проходила по станции метро, в переходе которой я ночевал.

– Моне, здоро́во, – мужики у ворот приветливо подняли руки. Я ответил им тем же. Один из них пожаловался на холод, а я показал руки в перчатках и, по-доброму улыбнувшись, прошел через центральный вход. Если пропустили, значит, выгляжу я достойно, чтобы слоняться среди людей.

Для таких, как я, Черташинка, Чертовка или Чертовец, как называли рынок между собой трудяги, была местом последнего приюта. Голодные могли разжиться пайком, больных лечили, а для тех, кто мечтал хоть чем-то набить карманы, здесь всегда подворачивалась работенка. За последним сюда я и пришел. Работать мне хотелось меньше всего на свете, ведь худо-бедно, но заработанного в переходе хватило бы на пузырь и какую-то жрачку. Но со дня на день должен был явиться человек от Магистра, которому я «торчал» базовую – плату за ночлег в переходе, а значит, нужно было работать.

Первым делом я навестил Слесаря. Так мы звали Сашку, который мог достать нужное за считаные минуты. Он провел меня в захлев – помещение, напоминающее уборную, с несколькими стиральными машинами и лежаком для вахтера.

– Умывайся, переодевайся. Можешь засунуть свою куртку в стирку. Сегодня в крытой зоне нужна помощь, так что поспеши, – и, строго посмотрев мне в глаза, добавил: – И старайся не открывать рот, из пасти у тебя несет, как из-под кобыльего хвоста во время течки.

Я преподнес ладонь к носу, дыхнул и попытался учуять запах. Но из этого ничего не вышло.

– Благодарствую. Я одолжу полотенце?

– Ишь чего! Полотенце для людей. Бери салфетки, но экономь, не используй все.

Я кивнул и принялся вытирать бумажными салфетками морду и бороду. Борода слиплась, а на кончике застыло что-то, напоминающее то ли пасту, то ли кетчуп. И если первым я отродясь не пользовался, то второе я не видел с минувшего Рождества. Я попытался разгладить бороду пальцами, но стало только хуже. Тогда я намочил ее и скрутил в козлиный хвостик – получилось вполне прилично.

Пока Слесарь копошился в кладовой, я опустился в кресло и осмотрелся. Рядом со мной дрых его сменщик, и, заиграй я на барабанах, он не проснулся бы. Здорово, небось, работать в таком месте. Спишь себе целыми днями, только по утрам и вечерам открываешь и закрываешь помещение. Еще и зарплату получаешь.

– Отчего сидим, не работаем? – Слесарь закончил свои дела и недовольно посмотрел в мою сторону.

Наконец-то я вышел из помещения, и холодный ветер вперемешку со снегом ударил мне в лицо. От утреннего солнца не осталось и следа, синоптики не ошиблись. Куртка, которую мне выдал начальник, хоть и была чистой, но все же согревала слабее моей. Первым делом мы пришли во фруктовую зону на крытом рынке, где во всю шел ремонт. Еще утром им требовался человек, но к моему появлению место уже заняли.

Бабы из соседнего отдела направили меня в рыбную зону. И не прогадали. Сразу же после моего прихода к ним приехало несколько фур, и в магазине потребовался грузчик – самая неблагодарная работа, да и только до обеда. Правда стоит признаться, что дольше я бы и не выдержал. Уже через час спину ломило так, что я воспринимал себя не иначе как потомственным рабом на галерах. Стоило мне разогнуться, как воспаленный нерв под лопаткой давал о себе знать.

Поднимая один ящик за другим и перенося их в морозильную, я чертыхался, вспоминая Магистра. Чертов ублюдок каждый раз находил причину стрясти с меня лишний рубль.

Подняв открытый ящик с рыбой к самому носу, я вдохнул аромат, отчего мой желудок сразу же скрутило. Не от тухлого запаха. От голода. Тотчас в голове всплыл образ готового блюда. Я попытался вспомнить, когда последний раз ел рыбу. Не консервированную горбушу, которой мы с товарищами так часто закусывали водку, что и вовсе перестали воспринимать ее как рыбу. А именно настоящую рыбу, запеченную. С картошкой. Берешь такую в руки, и чешуйки ее кожи остаются на подушечках пальцев. Давно я не пробовал ее, настолько, что подобное начало казаться мне чем-то немыслимым.