– Так вы согласны? – переспросил он. Корделия кивнула, побледнев как мел. Зато Офелия вскричала:

– Нет! Никуда мы не поедем! В этом нет никакой необходимости. Правда, Корделия?

– Боюсь, что она есть, – твердо ответил маркиз за нее и решительно вывел Офелию из каморки.

Ей казалось, что все это происходит с ней не наяву, а в кошмарном сне. Она совершенно не могла сопротивляться, только оглядывалась по сторонам в надежде, что откуда-то появится и спасет ее Рэнсом Шеффилд. И хотя она понимала, что маркиз выполняет просьбу их отца, мысль о том, что она навсегда потеряет шанс стать актрисой, была невыносима.

Слезы готовы были хлынуть у нее из глаз. Однако волей-неволей она приближалась к выходу из театра. За ними молча плелась Корделия, очевидно, смирившись со своей горькой участью, как агнец, которого ведут на заклание. Все происходило стремительно. Вокруг них суетились люди, все они оборачивались и с изумлением глядели на монументальную фигуру Джона, не обращая никакого внимания на двух сестер, понуро идущих с ним рядом.

Разумеется, их в первую очередь привлекала царственная осанка и шикарная одежда маркиза, на фоне которого близняшки, одетые скромно и бедно, блекли. Корделия даже не успела снять выцветший фартук, который надевала, чтобы защитить от пыли свое муслиновое платье во время починки театральных костюмов.

Не оправдалась и последняя надежда Офелии, которую она возлагала на привратника. Нобби не только не преградил путь маркизу, а даже с заискивающей улыбкой распахнул перед ним входную дверь, за что получил еще одну монетку. Сжав ее в кулаке, он с ухмылкой пробурчал:

– Забираете обеих крошек, сэр? Что ж, у большого человека большой аппетит.

Джон и бровью не повел, зато его собачонка злобно тявкнула на старика и зарычала: дескать, держи язык за зубами, болван.

На улице девушек ожидала невообразимо элегантная карета с гербом на лакированной двери и латунными фонарями. Джон помог сестрам забраться в нее, сел на сиденье напротив них и дал команду кучеру трогать. Экипаж направился в фешенебельный район города.

– Вся наша одежда осталась в доме викария, – робко произнесла Офелия. – И нам обязательно надо с ним попрощаться, он был так добр к нам!

– Вы напишете ему письмо, сударыня, – сказал маркиз. – А ваши вещи заберет мой лакей. Викарий обрадуется, узнав, что вас приютили ваши родственники, вернувшиеся в Лондон.

В западной части города Офелии бывать еще не доводилось. В иных обстоятельствах роскошные дома и широкие улицы наверняка привели бы ее в неописуемый восторг, не говоря уже о зеленых парках, красивых площадях и чугунных оградах.

Но сейчас она не проявляла к живописному ландшафту никакого интереса, опустошенная и оглушенная стремительными переменами в своей жизни. Ее сценическая карьера резко оборвалась, так и не начавшись. И она исчезла из дома викария, даже не попрощавшись с ним.

Особняк, напротив которого остановилась карета маркиза, оказался огромным и величественным. В другой ситуации Офелия, безусловно, обрадовалась бы тому, что станет гостьей влиятельного и богатого аристократа.

Его родственницей она себя не ощущала. Но отдавала должное уважение проявленному им чувству братского долга и солидарности с Гейбриелом. Несомненно, благородные леди должны были проникнуться благодарностью к пунктуальному маркизу. Офелия понимала это.

Но в данный момент она желала ему сгореть в аду.

Сестры переглянулись, как бы выражая друг другу сочувствие. Вид у обеих был удрученный. Тем не менее Офелия, подобно выловленной из реки водяной крысе, предпочла бы нырнуть в ледяную воду, а не воспользоваться назойливым гостеприимством маркиза.

Джон Синклер, обладавший поразительной проницательностью, не сводил с близняшек внимательных глаз. По прибытии в свой особняк он с важным видом ввел их в просторный вестибюль высотой в два этажа и представил своим лакеям в ливреях. Винтовая мраморная лестница вела в жилые помещения. Девушек сначала проводили в спальню, чтобы они привели себя в порядок после путешествия, а потом пригласили их в гостиную.

Интерьер этой комнаты поразил Офелию не меньше, чем большой вестибюль и представительный дворецкий. Подобной роскоши она никогда еще не видела. Рот ее то и дело непроизвольно открывался от восхищения, а глаза округлялись. То же происходило и с Корделией.

– Я готова выполнить все ваши желания, мисс Эпплгейт, – сказала, обращаясь к Офелии, высокомерная горничная. – Ваши вещи, оставшиеся в доме викария, будут вскоре забраны оттуда. А пока вы можете просить все, что вам угодно, как сказал наш хозяин.

– Мне бы хотелось остаться одной, – ответила Офелия и молча вышла в холл.

Служанка последовала за ней, держась на некотором расстоянии. Офелия вошла в спальню и заперлась изнутри на ключ.

– Имею же я право собраться с мыслями! – воскликнула она при этом.

Походив взад-вперед по комнате, она остановилась напротив зеркала над туалетным столиком и нахмурилась. Хитрый маркиз, похоже, приказал своей прислуге наблюдать за ними. Никаких плодотворных идей в голове Офелии не возникло. Она оглядела спальню, вдвое превышающую своими размерами ее комнатку в доме викария. Убранство нынешней опочивальни было куда более роскошным, чем скромная обстановка ее первого пристанища в Лондоне. Но она предпочла бы вернулся к Джайлзу. Ей страшно не хватало как ставшего привычным интерьера, так и самого викария. За что же так жестоко наказал ее злой рок, разлучивший их именно в тот момент, когда она стала воспринимать его не только как милосердного служителя церкви, но и как личность, мужчину с выдающимися качествами, подобных которому она еще не встречала.

Издав тоскливый вздох, Офелия подумала, что ей нужно обязательно написать викарию благодарственное письмо. Он подобрал их с лондонской улицы, голодных, испуганных и продрогших, и проявил к ним необычайную доброту.

Как же ей доходчиво объяснить причину их стремительного исчезновения? Если сказать без обиняков, что их фактически похитили, повергнув в замешательство, он обеспокоится и огорчится. Однако же нельзя было допустить и того, чтобы Джайлз заподозрил ее в добровольном бегстве из его скромной обители ради больших удобств и благ в роскошном доме маркиза?

И хотя викарий был и сам отчасти повинен в случившемся, поскольку вынудил их с сестрой написать своему отцу покаянные письма, Офелия не только не сердилась на него за это, но даже была ему признательна. Ведь иначе их больной отец наверняка сам приехал бы из Йоркшира в Лондон и стал разыскивать их по всему городу, терпя страдания и неудобства. Вполне возможно, что он бы не вынес тягот многотрудного путешествия и скоропостижно скончался. Тогда Офелия до конца своих дней корила бы себя за это. Нет, определенно Джайлз поступил верно и мудро. Она вела себя как себялюбивая дура, не соблаговолив задаться вопросом, какие печальные последствия будет иметь ее бегство из дома как для нее самой, так и для ее родных.

Она вздохнула и, сев в обитое плюшем кресло, попыталась обдумать ситуацию. Да, решила она, стиснув пальцы в кулак, ее планы рухнули. Что же ей теперь делать? Терпеливо ожидать в этой золотой клетке, пока маркиз не отправит их с Корделией обратно в Йоркшир?

На глаза навернулись крупные слезы. Офелия потерла ладонями щеки и огляделась. Ее внимание привлекла ваза со свежесрезанными красными розами, стоявшая на столике возле кресла. Отчего-то вид цветов окончательно расстроил ее, и Офелия разрыдалась. Абсолютно машинально она вытянула из вазы одну розу и вскрикнула от резкой боли, уколов шипом палец. Из ранки выступила алая капелька крови. Туман в голове мгновенно рассеялся.

Боль пошла Офелии на пользу. У нее родилась занимательная мысль о том, что судьба сполна отплатила ей за все ее дерзкие вызовы. Но обычно схватки дуэлянтов продолжаются только до первой крови. Не следует ли из этого, что отныне все у нее пойдет к лучшему?

Ход ее мыслей прервал тихий стук в дверь.

– Открой, Офелия! Это я, Корделия! – послышался сдавленный шепот сестры.