— И все же это не дает мне права лишний раз гробить организм. Тем более, что капля никотина убивает лошадь.

На самом деле в прошлой жизни случалось мне грешить. Только у нас в Ордене курили не табак, а специальные травяные смеси. И это было элементом некоторых ритуалов для тех послушников, кто испытывал проблемы с концентрацией. Чаще всего воскуривали специальный сбор, который успокаивал сознание и позволял человеку привыкнуть к внутренней тишине, чтобы затем научиться добиваться этого состояния для вязки заклинаний. У новичков с этим всегда были проблемы.

Эта смесь не вызывала зависимости и в целом мало вредила. Только был у нее один недостаток — она была мерзейшей, отвратительнейшей, на вкус и запах. Хуже смеси тухлой селедки, носков после сорокакилометрового марш-броска, традиционной китайской водки и парфюма престарелой кокотки вместе взятых. И добровольно совать такой косяк себе в рот соглашались лишь те, кому это действительно было необходимо.

Я спокойно относился к никотину, не осуждал курящих и допускал, что со временем мог бы стрельнуть папироску в компании для дела или завязывания нужного знакомства — ради достижения целей люди идут и не на такое. Но мне претил сам факт зависимости человека от чего бы то ни было. Поэтому ни алкоголю, ни табаку, ни уж тем более чему посерьезнее в моей едежневной рутине места не было.

— Как прошло с Викторией Дмитриевной? — спросил я, чтобы поддержать разговор.

Мы вошли в соседний зал, где каждый столик был отгорожен резными панелями и задрапирован тканями так, чтобы получалось что-то вроде небольших комнаток. Лева приглядел свободное местечко, и мы расположились на многочисленных подушках за низким столиком. Освещение было приглушенным — много живого огня от свечей в стеклянных подвесных подсвечниках. На на столике горела масляная лампа.

— Прекрасно, Алексей Иоаннович. Просто прекрасно! Не ожидал, что она вообще согласится… — К нам подошел официант в восточных одеждах и поклонился, готовый слушать заказ. — Кальян с вишней, пожалуйста. И кофе.

— Два кофе, будьте любезны, — улыбнулся я.

— Два кофе. По-восточному, с кардамоном. И щепоткой перца.

— Сию минуту, господа, — поклонился официант.

Я с усмешкой уставился на Леву.

— Судя по всему, вы здесь не впервые.

Князь широко улбынулся.

— Ну как можно не полюбить это место? Тихо, спокойно, отличный кофе…

— И кальян, я понял.

— И кальян, ваша светлость. Хороший кальян, да будет вам известно, даже в Петербурге делают мало где. А граф Толстой не зря отучился на востоковеда и так много путешествовал… Так что лучшего тематического места, чем «Марракеш», не найти. Тем более что это место, как бы выразиться политкорректно… Больше для своих.

— То есть для дворян.

— Для одаренных петербургских дворян. Остальные здесь бывают редко.

Значит, все же клуб, просто условие членства в нем — принадлежность к определенному сословию и наличие Ранга.

— А у вас как прошло? — Спохватился Лева. — Что-то Екатерина Дмитриевна сегодня не в духе. А когда ее высочество в дурном настроении, достается всем.

Я пожал плечами.

— Как по мне, она милая девушка с хорошим чувством юмора.

— Что ж, это главное. Мне всегда казалось, что способность понимать юмор человека и, если позволите, шутки на одной волне, являются залогом крепких отношений.

А Лева был мудрее, чем могло показаться на первый взгляд. Кое-что о людях уже понял. Бывают жизненные ситуации, когда ничего не остается, кроме как шутить над своим положением. И хорошо, если рядом с тобой находятся люди, которые эти шутки понимают и поддерживают. Браво, Лев Львович.

— Согласен, — кивнул я и поблагодарил официанта, когда тот поставил перед нами только что снятые с песка джезвы и принялся разливать горячий напиток по чашечкам. — Спасибо, сударь.

— Мне показалось, Екатерина Дмитриевна вам понравилась… Не сочтите за нарушение приватности, ваша светлость.

— Понравилась, — отозвался я и сделал глоток божественного напитка. Даже прикрыл глаза от удовольствия. Лева не солгал — в этом месте действительно умели варить кофе. Причем, судя по всему, делал это верховный жрец кофейного бога. Пряности тоже пришлись ко двору, сделав напиток бодрящим. — Изумительно…

— А я говорил! — подмигнул Лева. — Граф Толстой знал, чем привлечь публику. Все мы падки на экзотику и любим вкусно поесть да попить.

— Дальновидно.

— Не сочтите за наглость с моей стороны, но мне показалось, что Екатерина Дмитриевна тоже вами заинтересовалась, — продолжил Лева. — Я наблюдал за вами в танце. Кажется, вы смогли расположить ее высочество к себе. А это, смею утверждать, огромное достижение.

Я уже понял, что Кати была той еще язвой. Только вот в светском обществе подобная прямолинейность порицалась. С другой стороны, это же как нужно было довести девушку, чтобы она принялась вести себя подобным образом. Видимо, перестарались Павловичи с закручиванием гаек…

— Что ж, в таком случае я польщен.

— Я очень надеюсь, что Дмитрий Павлович все же изменит свои требования к бракам детей, — вздохнул Лева, явно предавшись воспоминаниям о танце с младшей сестрой Кати. — Всем уже очевидно, что он действует против здравого смыла и рискует сломать жизни своим потомкам. Я мог бы понять, будь они великими князьями. Но они — князья крови…

И я в какой-то мере поддерживал ход мыслей Левы.

В конце позапрошлого века род Романовых разросся настолько, что пришлось устанавливать иерархию и внедрять новые титулы в рамках одной семьи.

Поскольку титул великих князей по закону требовал огромного денежного содержания, особых почестей, шефства над подразделениями и прочих элементов высочайшего статуса, император Николай Александрович издал указ, ограничивающий круг лиц, имевших право на столь высокий титул.

С тех пор великими князьями именовали только детей и внуков императора. А правнуки всех полов и их потомки получали титул князей императорской крови. Вместе с этим менялись и гербы представителей правящей династии, обращения, и, что важнее всего, суммы на содержание всей этой многочисленной родни.

Зато это давало князьям крови больше свободы: появлялась возможность заниматься бизнесом, участие в государственных мероприятиях становилось необязательным за исключением ряда праздников. Меньше требований предъявлялось и к будущим супругам — ведь великие князья все еще должны были жениться только на равных себе по статусу, то есть на принцессах. И вместо политики князья крови вполне могли выбрать чувства. Или деньги — тут уже зависело от внутреннего морального компаса.

Словом, это нововведение максимально приближало дальнюю родню Романовых к обычной аристократии. Им бы радоваться, что перестали быть пешками в политической игре… Ан нет, нашелся такой Дмитрий Павлович, возомнивший себя великим князем.

— Полагаю, если Дмитрий Павлович изменит свою матримониальную политику, вы первым окажетесь на пороге с кольцом для Виктории Дмитриевны, — улыбнулся я.

Лева нисколько не оскорбился. Когда принесли и раскурили кальян, он затянулся, выпустил в потолок тонкую струйку фруктового дыма и уставился на меня.

— Я влюблен, ваша светлость. Еще с первого детского бала. Как увидел Викторию Дмитриевну, сразу понял, что она — моя судьба.

— Да вы романтик, Лев Львович.

— Нисколько, ваша светлость. Я оптимист, что нередко выходит мне боком. Но предпочитаю сохранять надежду.

— Надежда превращает человека в жертву.

Лева снова затянулся и задумчиво на меня посмотрел, словно обдумывал мои слова.

— Говорите, словно какой-нибудь следователь. Впрочем, пусть так. Пусть я окажусь жертвой своего выбора. Но я считаю, что еще рано сдаваться. Быть может, в следующем сезоне…

До следующего сезона еще следовало дожить. Меньше, чем за месяц, дворянский мир изменился, и через год мы рисковали не узнать общество. Впрочем, вероятно, именно на это и надеялся Лева.

— Что ж, если вы уверены, что это ваша судьба…