– Всё у вас в электронном виде. Вот ты мне телефон новый привезла, а я так и не научилась им пользоваться. Мне бы инструкцию хоть какую-то, а то тыкаю по нему, тыкаю, всё без толку, ничего не понимаю.

– Я знаю. Я приеду, мы ещё раз попробуем. А сейчас собирайся в поликлинику. Ты справляешься же сама, да?

– Справляюсь, конечно.

Конечно она справляется. Надя посмотрела на входную дверь. На ней она мелом написала показания счётчиков. И ещё имена. Дочки, внучки и их мужей. Хотя нет, внучка вроде пока не замужем, просто живёт с мальчиком. И как только такое возможно, неприлично же. Хорошо, хоть дочь второй раз замуж вышла, а то Надя уже устала мужские имена на двери переписывать. Вот она вообще замуж девственницей вышла и всю жизнь с одним мужчиной прожила. Понятно всё тогда было, а сейчас сплошной разврат. Жить стало страшно.

На полке рядом с дверью лежал полис…

Надя всю жизнь чего-то боялась. В детстве собаки, которая жила в будке рядом с бараком. Она хоть и на цепи сидела, но ведь и сорваться с неё могла. Боялась, что брат умрёт – слишком часто болеет. Боялась, что её в комсомол не примут – училась не очень, троек много было. Всегда боялась. Того, что ещё не случилось, но могло. Иногда какие-то страхи всё-таки происходили в реальной жизни, и тогда Надя говорила одну и ту же фразу: «Почему с нами только плохое случается? Почему мы такие невезучие?».

Теперь она боялась, что поступила необдуманно, под влиянием ситуации, и это замужество ничем хорошим не закончится. Пару раз думала всё отменить, но испугалась, что неправильно поймут, да и Леонид был очень внимательным и заботливым.

Регистрироваться решили в Грибоедовском ЗАГСе, точнее решила Надя, а жених согласился и провёл не один час в очереди, чтобы подать заявление. В специализированном магазине по выданному им «Приглашению» удалось купить для Леонида вполне приличный костюм, хотя рукава у пиджака всё равно оказались немного коротковаты. Платье у Нади уже было. Точнее оно просто было – одно на всех: до неё в нём выходила замуж её двоюродная сестра и подруга Люда. Скромное, но довольно элегантное. Наде оно нравилось, хотя это и не особо важно – нравится или нет, на другое деньги всё равно отсутствовали.

В день свадьбы, стоял конец апреля, вдруг неожиданно пошёл мокрый снег и поднялся сильный ветер. Надя сразу отнесла это к тем самым случаем плохого, которое всё-таки произошло. Вдобавок к мерзкой погоде Леонид пришёл с ужасной стрижкой, которая подчёркивала его лопоухость и большой лоб, в руках он держал букет белых гвоздик. Нет, он, конечно, попытался купить розы, но не смог. Единственное, что примирило Надю с реальностью – чёрная «Чайка». Машина подъехала к подъезду, и её сразу же окружили ребята, гуляющие во дворе. Надя стояла у окна и переводила взгляд с лопоухого жениха на блестящий, чёрный, безумно красивый автомобиль.

Она не заметила, как в комнате появилась мама и тоже подошла к окну:

– Бедный парень, тяжело ему с нами придётся? Вот умный ведь, а дурак!

– Почему это? И вообще я из-за вас замуж за него выхожу. Посмотри только на его уши?

– Красавица выискалась, ну-ну. Счастье не в ушах и не в розах. У него сердце огромное, и тебя он любит. Ладно, давай помогу фату надеть, и иди, а то опоздаете. За Толиком присмотри, чтобы не напился там.

– А вы что, с папой не поедете, что ли?

– Чего мы там не видели?

Следующие семь лет своей жизни Надя помнила плохо. Считается, что человек одинаково хорошо запоминает и радостные, и печальные события, а хуже всего помнит рутину, те времена, когда ничего особо эмоционального в жизни не происходит. Мозг за ненужностью стирает такие воспоминания. Эти семь лет для Нади стали самой настоящей рутиной. Была просто обычная, повседневная жизнь.

Что-то покупали из одежды, но не замшевые сапоги на шпильке, ссорились иногда, но быстро мирились, болели, но не опасно. Правда, Надя никак не могла родить ребёнка. Три выкидыша за три года. Не судьба, решила тогда она, и для себя эту тему закрыла.

Жили то у родителей Леонида, то у Нади на Нагорной. Младший брат вернулся из армии и сразу развёлся с женой. В семье не любили вспоминать ту историю – неприятно, когда тебя обманывают и используют. Оказалось, что ребёнок был не от Андрея – он ещё в армии об этом от добрых людей узнал. Написал письмо Кате и попросил уйти из дома его родителей. Тихо, без скандала. Странно, но всё, действительно, так и прошло. Катя собрала вещи и уехала домой, в Красноярск.

Надя никак не могла вспомнить, как выглядела эта Катя, и кого она родила тогда – мальчика или девочку? Надо Андрея спросить как-нибудь, или, может, и не надо. Ни к чему старое ворошить.

Зато Надина комната освободилась, стало, где жить. В квартире родителей Леонида тоже появилась комната для них: бабушка Лиза переехала на время к своему второму сыну. Хотя вслух это никогда не произносилось, но было понятно, что все старались облегчить жить молодым. Как могли, как умели.

Надя вспомнила один вечер. Прошло где-то года четыре после свадьбы, жили тогда у Леонида. Она пришла после работы и сразу же закрылась в их с мужем комнате. Не хотелось идти на кухню и готовить ужин: придётся общаться со свекровью, а они плохо ладили в последнее время. Ждала Леонида – пусть сам готовит. Он пришёл где-то через час. Надя вышла в прихожую, чтобы открыть ему дверь, и конечно же столкнулась со свекровью:

– И не стыдно тебе, Надя? Муж с работы голодный пришёл, а тебе его и накормить нечем. Сынок, там навага жареная на сковородке, поешь.

– Мама, не начинай. Мы сейчас вместе что-нибудь приготовим и поедим. Отец дома? – Леонид попытался перевести тему разговора.

– Спит твой отец. Пьяный, как всегда. И не надо мне зубы заговаривать, никудышная у тебя жена, а мы предупреждали…

Надя стояла и молча смотрела на то, как Леонид разговаривает с матерью. Не вслушивалась. Смысл? Вечно одно и то же – бедного сыночка жена не ценит. А за что ценить? Ну, да, добрый, умный, хороший. И всё. Не о такой жизни она мечтала. Не о такой. Даже квартиры своей и то у них нет. Откуда ей взяться, если не пробивной Леонид совсем, стесняется не то, чтобы потребовать, даже попросить. Давно бы уже начальником отдела стал, а он застрял на должности младшего научного сотрудника и торчит на ней который год. И ездят от одних родителей к другим – до первой ссоры. Здесь свекровь, там Надина мама. Надо было всё-таки ужин приготовить, наверное. Надоели эти склоки вечные.

Свекровь, видимо, выговорилась, развернулась и пошла в гостиную. Надя услышала, как она напоследок пробурчала себе под нос: «Ночная кукушка перекукует… Только толку-то, родить всё равно не может».

– Надя, спокойно, не надо, не заводись, – Леонид обнял её за плечи, – она – мать, её тоже понять можно. Вот когда у нас родится ребёнок…

– И ты туда же? Навагу иди ешь мамину. Я на диете. Не хочу ничего.

Когда Надя узнала о том, что снова беременна, она уже несколько лет как работала в Исполкоме, должность – маленькая и скромная, но в последний год её начали продвигать по политической линии. Появился и замшевый костюм, и немецкие сапоги на шпильке. Дела шли совсем неплохо, и перспективы виделись довольно радужными. Беременность, однозначно, оказалась некстати. Тем более что картина повторялась: угроза выкидыша уже со второго месяца, жуткий токсикоз. Необходимы полный покой и уколы магнезии. Надя просила сделать ей аборт – показаний хватало, но врачи отговаривали, повторяя, что это её последний шанс родить, не девочка уже – за тридцать. Надо лежать и терпеть. Она не хотела терпеть, и этого ребёнка не хотела, но Леонид не простит, если сделает аборт. Никогда не простит.

Родилась девочка. Слабенькая. Страшненькая. Надя назвала её Сашей. Так звали медсестру, которая принесла ей дочь на кормление.

Александра снова забыла перезвонить матери. Пришла с работы абсолютно выжатая, сил хватило только на то, чтобы сходить в душ и сделать себе овощной салат. Порезала остатки сыра и колбасы, открыла бутылку вина, включила телевизор. Наткнулась на какой-то старый советский фильм. Чёрно-белый. Что-то про счастливую жизнь, любовь и стабильность. Враньё, конечно. Хотя, почему враньё? Просто чья-то мечта, о которой сняли добрый фильм.