Жизнь

Мы не должны были быть зачаты – мы с сестрой. Мы впрыгнули в свою жизнь слишком поздно. Как те молодые побеги, которые, перепутав времена года, пробиваются сквозь обмерзлую землю, готовую покрыться снегом. Она – сильная, злая – не хотела верить в случайность нашего появления на свет. А я… У меня просто не было сил убегать от судьбы. Голосом, полным обиды, Селена повторяла, что мы важнее, чем Эльва. Мы ценнее. Не говоря уже о Дольме и Итари… Мы рождены от богов и титанов, как члены Совета Восьмерых. В нас течет особая кровь. Годами убеждая меня в этом, Селена наконец добилась того, что я сам – нет не поверил, – но захотел ей верить. В конце концов, мы правда кое-что умели. Я – создавать новые жизни. Она – наделять их магией. Увы, почти все мои создания погибли, как я ни старался их защитить. Одни – своей смертью. Другие – потому что на них охотились люди. И тогда Селена решила создать особых защитников. Она взяла пять лучших людей и пять лучших волков и получила ликантропов – существ обладающих невиданной силой и способностями. Но и это не слишком помогло. Селена не могла понять одной вещи. Многие из тех, кого я создал своими руками, сами не цеплялись за жизнь, потому что родились слишком рано – эта земля и это время просто не были еще их землей и их временем. Я сделал единорогов – долгожителей, – но они не дали потомства. Я создал почти бессмертных фениксов, но они умирали снова и снова, пока все их жизни не были израсходованы. Мои золотые рыбы опустились на дно и превратились в цветные камни удивительных причудливых форм. А четырехрогие олени редко доживали до отрочества, умирая совсем в раннем возрасте.

Конечно, не все мои создания погибали. Некоторые оказались сильными и живучими. Такими были, например, вороны, козы, змеи и волки. Почти все, правда, утратили магические способности. Сберечь в себе магию удалось только волкам. Видя мою печаль, Селена ополчилась на ликантропов, как будто это они были в ответе за произошедшее. Как будто могли защитить от неумолимого наступления новой эпохи, в которой даже мы были лишними. Эльва понимала, что происходит: каждый раз, видя ее, я читал сочувствие в ее золотых глазах. Думаю, и Зейт это понимал. Но бог времени, он спокойнее относился к смене эпох. Если миру и суждено безвозвратно измениться, уж он-то, Зейт, останется прежним, останется на своем месте.

Мир меняется. Эпохи сменяют друг друга. Жизнь титанов закончилась, а жизнь рожденных от них богов находится в упадке. Эра людей вступила в свои права. Но моя сестра не хочет и не готова это принимать. И мне очень горько, потому что я ее очень люблю. И если есть на свете кто-то, кто по-настоящему привязал меня к жизни, так это она, упорно не желающая соглашаться с несвоевременностью нашего рождения.

Но теперь наше правление должно закончиться. И раз мы пришли в этот мир вместе, то и покинуть его должны, взявшись за руки. И поэтому я жду, жду на земле. Я освобождаю смертного от древнего обязательства, но связываю его более крепкими цепями. Я мог бы выбрать одного из оборотней, но только существо, обладающее настоящей, мощной магией, может стать новым богом на земле, не сломав и не уничтожив себя. Мне жаль моего мага. Ведь если все пойдет так, как я задумал, он лишится всего, что когда-то имел и любил. Мне жаль мою сестру, которая, безусловно, сочтет мой план предательским, если, конечно, к тому моменту не лишится зрения.

Мне жаль всех, кто умрет на моей могиле. И мне жаль тех мужчину или женщину, которым придется нести непомерно тяжелую ответственность, когда придет их время. Мне очень жаль. Но земля продолжает вращаться. И остановить это нельзя. Невозможно.

Встречались в наших краях вороны, которых называли черными. Считалось, что они обитают в самых темных, непролазных частях чащи, но, по правде говоря, никто толком не знал, где они гнездятся. Этих воронов нельзя было найти специально. Они появлялись всегда неожиданно и, поговаривали, были предвестниками Смерти. Нестор помнил, как в детстве мать успокаивала его, говоря, что эти птицы – лишь знаки грядущих перемен, совсем необязательно трагических. Но даже ей они не особо нравились. Выглядели эти вороны почти как обычные, разве что размером поменьше. Их выдавал голос: сладкий, нежный, совсем не похожий на вороний. Нестор не знал, чему верить – матери или слухам, которые распускали другие взрослые. Но каждый раз, когда речь заходила о странных птицах, кровь холодела в его жилах, а по телу начинали бегать мурашки.

Не меняя положения тела, провидец открыл глаза. Он знал, что рассвет уже наступил, но физически как будто не проснулся. В своем видении он медленно поднялся.

В воздухе пахло дымом и засохшей кровью. Земля, воздух – все вокруг было горячим, и не просто горячим – раскаленным. Настолько, что стоило ему дотронуться до занавески, закрывавшей вход, она пеплом рассыпалась у него в руках. Рассвет, в котором он оказался, не предварял битву, а был ее результатом. Нестор шел среди каких-то обломков, покинутого оружия и костей. Туман растекался повсюду белым молоком и был таким плотным и влажным, что не давал нормально дышать. Ни одной хижины не осталось вокруг, и только глухие рыдания доносились откуда-то издалека, да пение черных птиц, которое то ли было частью видения, то ли прорывалось сквозь него – из мира, где рядом с Нестором еще мирно сопели Сьерра и Заэль. Сгорело все. Даже от ближайшего леса, кажется, ничего не осталось.

Но он продолжал идти, а вернее, плыть над этой выжженной пустыней. Земля разверзалась под ним, и чем дальше он летел, тем длиннее становилась пропасть под ним.

В центре деревни виднелась фигура, судя по согбенной позе, – плачущая женщина. Нестору не нужно было слышать голоса этой женщины, не нужно было видеть ее лица, чтобы узнать ее. Свет, который рвался сквозь ее кожу, из-под нее, страшный, ядовитый, пронзительный свет, будто разрывающий изнутри, ни с чем невозможно было перепутать. Это была Селена. Но богиня была не одна. Рядом с ней, положив ей голову на колени, безвольно лежал мужчина. Крупный, светловолосый, с ослепительно белой кожей. Нестор спустился ниже и споткнулся о топор, валяющийся неподалеку. Это был топор Фернера. Он приблизился еще, но тут трещина, которую он создавал своим движением, разделила мир пополам. Сердце Нестора заколотилось так сильно, что в голове пронеслась мысль: возможно ли умереть вот так, под влиянием видения? Тут голова его закружилась и неземная всепоглощающая пустота охватила его. Но это была не смерть. Темнота, обрушившаяся на мир, упорно не хотела поглощать его. Она держала его в своей ладони, как человек – маленькое насекомое, которое он не желает давить, а желает рассматривать. Выжженная, расколотая напополам земля разбилась на два залитых молочным туманом берега, между которыми протекала, неся бездонную пустоту, страшная расщелина. Фигуры Селены и Фернера раздвоились. Две Селены и два Фернера сидели по обе стороны от расщелины, и там и там один оплакивал другого. Только на одном берегу горевала богиня, а на другом – первый воин. Уходящий из жизни Фернер был похож на рассыпавшееся от старости мраморное изваяние. Умирающая Селена – на залитую золотой кровью застывшую статую. Два мира. Два зеркальных, очень похожих друг на друга. А между ними Нестор, который не мог ничего изменить, а мог лишь выбрать, какую из ужасных сторон принять.

Провидец подумал мгновение и, собравшись с силами, тяжело дыша, направился к берегу, где Селена лежала в руках Фернера – ласковых и сильных руках, забрызганных светящейся золотой божественной кровью.

Селена была еще жива. Нестор слышал тяжелый стук сердца, вырывавшийся из ее груди, такой гулкий, что, казалось, эхо его отражалось от неба, посреди которого, как пасть голодного чудовища, висела красная луна. Какие-то тени кружили вокруг и шептались между собой на древних мертвых языках. Один из голосов принадлежал Салу: Нестор не мог знать этого, но бог захотели вложить ему в голову это знание.