У ее сестры никогда не было такого отсутствующего выражения лица.

Это будто бы была не она, а ее оболочка. Словно богиня украла сущность Ветерка, наполнив ее голову смутными мечтами и звездным светом. Чтобы не разрывать еще не заживших ран на себе, Сьерра в отчаянии вонзила пальцы в землю и долго плакала от ярости и обиды. В конце концов ни сил, ни слез не осталось, и она просто лежала, разбитая, убитая горем, потерявшая надежду, не нужная никому, даже себе. Невозможно было поверить, как целая жизнь может в одночасье оказаться разрушенной до основания. И все из-за этой дурочки, все из-за сестры! Сьерра сжала кулаки. Нет, себя она все же ненавидела больше, чем ее, – не стоило обманываться. Наконец, Сьерра встала и шатаясь, двинулась в сторону деревни. Сил на то, чтобы придумать что-то еще у нее попросту не было. Солнце поднималось из-за горизонта, и его свет никогда еще не казался таким далеким. Сьерра знала, что все, что сказала ей Селена, было правдой, а не пустыми угрозами. И ощущение, что теперь все бессмысленно и бесполезно, и абсолютно никто, никто не сможет ей помочь, петлей стягивалось вокруг шеи. Тем не менее она вернулась в стаю и стояла сейчас среди хижин своих соплеменников, которые на самом деле никогда не были по-настоящему своими, а теперь и вовсе перестали ими быть. Просить о помощи не было сил. Поэтому она стояла и просто ждала, опустив руки и плечи, наблюдая, как солнечный свет ласкает, будто омывает, деревню от ночного мрака.

Первой из хижины вышла Калин – одна из главных охотниц в стае. Увидев ее, Сьерра задрожала. Она ждала, что охотница обернется к ней, скажет хоть что-то. Лицо бывшей ликантропки было перепачкано и заревано, волосы растрепаны, одежда грязная. Все это как минимум должно было привлечь внимание Калин. Заставить ее подойти, спросить, что случилось, забрать грязную одежду в стирку и предложить хоть какую-то помощь. Но ничего этого не произошло. Вместо этого Калин просто прошла мимо, не говоря ни слова. Внутри у Сьерры все сжалось. Ей захотелось позвать охотницу, чтобы привлечь к себе внимание. Но сил на это не было никаких. А в том, что сама она теперь не обернется к ней, она почему-то не сомневалась. В общем, Сьерре не оставалось ничего другого, как ждать, что медлительное холодное солнце поднимется еще выше, из хижин выйдут остальные и хоть кто-то обратит на нее внимание.

Она едва держалась на ногах и дрожала от боли и усталости. Никогда еще до этого она не чувствовала себя настолько слабой. Она была как желтый сухой лист на ветке дерева осенью, готовый улететь с первым порывом ветра. Вслед за Калин из хижин начали выходить другие члены стаи, но и они не обращали на Сьерру никакого внимания. Не то чтобы они не видели ее. Они смотрели на нее, но не делали никакого встречного жеста. Ни даже презрительного или раздраженного. Ее для них как будто не было вовсе. Один из щенков, суетившихся в ногах, налетел на нее, но не подняв головы, убежал прочь. Тут Сьерра заметила белые волосы Снегини и сжав кулаки, отчаянно впилась ногтями в ладони. Нужно было набраться смелости и подойти к ней. Тем временем старейшина потягивалась, подставив лицо солнцу. Она выглядела умиротворенной, но Сьерра заметила тонкую полоску беспокойства, пересекающую ее лоб.

– Снегиня? – Сьерра слышала свой голос, напоминающий воронье карканье и не узнавала его.

Снегиня нахмурилась. Обернулась. Сьерра вдруг почувствовала острое желание обнять старую женщину. Но та посмотрела куда-то сквозь нее и отвела взгляд.

«Твоя стая забудет о тебе, – вспомнила Сьерра слова Селены. – У тебя осталась твоя кровь, потому что я не могу забрать ее у тебя, но миру волков ты больше не принадлежишь». О, как много бы она отдала сейчас, чтобы никогда не слышать этих слов. Уставшая, грязная, раненая, Сьерра потянулась к Снегине.

– Пожалуйста, пожалуйста, вы должны мне помочь! – в отчаянии закричала она и схватила женщину за руку. Но та никак не отреагировала, казалось, она даже не осознавала, что что-то мешает ее движениям. Слова Сьерры таяли в воздухе, не найдя своего адресата. Распираемая болью и яростью, она бросилась искать помощи у кого-нибудь еще. Но все было бесполезно. Ни сестра отца, ни ровесники, с которыми она проходила первый обряд обращения, ни наставники – никто не видел ее, для всех она оставалась невидимкой. В отчаянии Сьерра схватила за руку какого-то ребенка, но тот вырвался, не глядя в ее сторону, словно оторвал от себя прицепившуюся ветку или колючку.

И тогда Сьерра закричала. Она кричала так, как не кричала никогда в жизни, на разрыв аорты. Но ни одно существо не повернуло головы в ее сторону. И даже когда обессиленная, она упала в обморок прямо посреди улицы, жители деревни все также продолжали ходить по своим делам, не видя ее и не ощущая ее присутствия. Но самое страшное было даже не это. Ужасней всего было то, что в этом хрупком человеческом теле Сьерра не узнавала саму себя. Кое-как она доползла до своей хижины. Дома пахло Ветерком, и этот запах заставлял Сьерру снова и снова воспроизводить в сознании события последних часов. Несчастная упала на койку и затряслась в сухих бесслезных рыданиях. Когда в очередной раз сознание было готово покинуть ее, она подумала, что больше всего на свете хочет сейчас уснуть и никогда больше не просыпаться.

Когда Сьерра открыла глаза, было уже очень поздно. Ее тело больше не страдало от той смертельной усталости, но она продолжала чувствовать себя такой несчастной, что едва могла почувствовать разницу. В хижину явно никто не наведывался, и в голове Сьерры вдруг промелькнула мысль о сестре. А что если стая забыла и Ветерка тоже? Что если Селена стерла и о ней память? А их отца? Помнили ли они о нем? От мысли о папе в глазах у девушки защипало, как будто по ним хлестнули веткой крапивы. Продолжая лежать в кровати, она думала о том, что не представляет, что будет делать, когда встанет. Жить как привидение среди знакомых, которые отныне никогда не смогут ее видеть? Заняться поисками сестры, чтобы попытаться вернуть ее?

Но Ветерку с Селеной явно было лучше, к тому же она сильно сомневалась, что богиня проявит хоть каплю терпения, если встретит ее снова. Пойти к людям? От этой мысли у Сьерры начинало сводить желудок. Нет, только не это. Лучше уж стать удобрением для лесных деревьев, чем иметь дело с людьми.

По крайней мере, так она стала бы частью чего-то общего, частью леса – умирающего, так же, как она, теряющего листву и надежду. Сьерра посмотрела на свои руки. Царапины от падения еще не зажили и бывшая ликантропка не представляла, сколько еще времени могло понадобиться на их заживление. Она больше не была оборотнем. Не была Сьеррой. Это тело, ненавистное, слабое тело не имело к ней никакого отношения, не могло принадлежать ей.

Время от времени Сьерра проваливалась в сон, но потом снова просыпалась с тяжестью и беспокойством в груди. Наконец, взяла себя в руки, крепко ухватилась за краешек одеяла и огляделась вокруг. В хижине царил беспорядок: обычный беспорядок из прошлой жизни. В углу была свалена в кучу грязная одежда: Сьерра оставила ее там, рассчитывая, что Ветерок займется стиркой. Кровать сестры была разобрана, и, глядя на нее, складывалось ощущение, что непоседа в любой момент вернется, и все случившееся рассеется как дурной сон. Войдет в момент, когда ее меньше всего ждут, с этой ее невыносимой ребяческой улыбкой, начнет что-то болтать по своему обыкновению, какую-нибудь надоедливую чушь… Но на этот раз Сьерра не будет ненавидеть ее. Вместо этого она почувствует радость и облегчение. А эта тяжесть, которая мешает дышать и ломает позвоночник, исчезнет, рассеется как дурной сон. Но шрамы были на месте, и запах сестры почти улетучился, так что мечтать о таком было бесполезно. И с мыслью о том, что еще никогда в жизни она не чувствовала себя настолько одинокой и уязвимой, Сьерра крепко зажмурила глаза.

Ночь она провела в странной полудреме и только на рассвете смогла заснуть крепким сном. Разбудили ее голоса соплеменников, такие громкие и торжествующие, что она решилась вылезти из постели и выйти посмотреть, что происходит. Несмотря на то, что на Сьерру никто не обращал внимания, а может быть, как раз поэтому, она старалась держаться в тени, в стороне от всех. Первым она увидела Нестора. Держа большую сумку, он обнимался с матерью, и даже со стороны было понятно, что это очень крепкие объятия. Причем обнимала в основном мать, а Нестор был тем, кто позволял это делать. Когда мать и сын, наконец, оторвались друг от друга, Сьерра заметила беспокойное выражение на лице женщины. Хотя гордость блестела в ее глазах и звенела в голосе: