Кот внимательно и даже с любопытством изучает меня. Я тоже. Мне сразу начинают нравиться его васильковые глаза, и обыкновенный серый, в тёмную полосочку, окрас. А вот шейка белая.

– Ты кто? – шёпотом спрашиваю я. – Ты откуда?

«А ты кто?», – в свою очередь спрашивает кот. Честное слово, я слышу его!

– Я – Даша, – отвечаю я. – Я болею.

«Вижу», – отвечает он, и, использовав меня в качестве трамплина, прыгает на полку с книгами и разными безделушками. Он нагло расхаживает по ней, обнюхивая всё подряд, будто читая историю каждой вещи, а потом начинает сбрасывать всякие мелочи лапой. Сверху на меня летят скотч, сувенирная свечка, фарфоровая собачка (она сброшена с особым презрением), набор закладок, расчёска, диск с курсом шейпинга, зеркальце, запылённые пластмассовые тюльпаны, бутылочка с тоником, теннисный мячик, медаль за второе место в областных соревнованиях по плаванию и упаковка ваты. А я лежу под этим необычным дождём и смеюсь. Я даже забыла, как звучит мой собственный смех.

А кот внезапно успокаивается и, аккуратно сложив лапки, уютно устраивается на широкой, теперь почти пустой полке, продолжая смотреть на меня.

– Кто это всё убирать будет? – у меня назревает вполне естественный вопрос.

«Да уж, конечно, не я», – следует ответ.

Понятно. Я беру в руки зеркальце и подношу к лицу. Ой, нет! Лучше не смотреть.

«Не мешало бы причесаться», – замечает кот. И он прав! Преодолевая себя, с трудом раздираю спутанные волосы, руки не очень-то слушаются, неудобно, ноет спина, но через двадцать минут результат получается впечатляющим: на подушке гладко лежат мои прежние, белокурые волосы. А я, больше не сомневаясь, беру тоник и протираю лицо. Чувствую себя такой свежей и обновлённой, что хочется встать и уйти на улицу. Только не получится. Но мне не хочется снова расстраиваться, поэтому спрашиваю кота:

– Ты что, нарочно это сделал?

«Ещё чего!» – кот встаёт и возмущённо поворачивается ко мне задом. Секунду подумав, он прыгает на самый верхний ярус и делает уже знакомое движение передней лапой.

– Только не глобус! – взмаливаюсь я.

Кот пощадил меня, и оставил глобус там, где он всегда и стоял.

Сверху падает книжка. К счастью, маленькая и тоненькая. Странно, я никогда такой не видела, наверное, мамина. Открываю наугад. Стихи. Никогда стихов не любила, только по школьной обязаловке читала, но тут меня зацепило название: «Больные дни».

Узко моё сердце в узкой расщелине,

Моё сердце далеко

на далёком острове.

Белые птицы летают туда-сюда

и приносят весть о том, что моё сердце живет.

Я знаю – как оно живёт

на угле и песке

на острых камнях.

Я лежу весь день и жду ночи,

Я лежу всю ночь в ожидании дня,

Я лежу, словно в райском саду.

Я не хочу выздоравливать,

тоска и усталость никогда не приводят к выздоровлению.

У меня жар, как у болотного растения,

Я вся превращаюсь в клейкий и липкий лист.

В глубине моего сада есть сонное озеро.

Я, любящая землю.

не знаю ничего лучше воды.

В воду падают все мои мысли.

которые никто не видел,

мои мысли, которые я не смею никому показать.

Вода полна зерна!1

О, Господи! Я даже вскрикиваю. Это что, я написала? Ясное дело, не я, но как будто точно я. Но мысли как будто точно мои. Я же не умею сочинять стихи, даже такие, без рифмы. Учительница по русскому и литературе всегда говорила, что я коряво выражаюсь, но тогда мне было всё равно. Это сейчас, когда я всё время лежу, пытаюсь писать покрасивее – вдруг кто-нибудь когда-нибудь прочитает. Знаю, у меня плохо получается, но эти стихи – как раз то, что я чувствую. Только сейчас до меня доходит, что нужно посмотреть, – кто автор? Я захлопываю книгу и смотрю на серую, похожую на тонкую льдинку или зимнее небо, обложку, и читаю, чуть ли не по слогам иностранное имя: Эдит Сёдергран. Честное слово, первый раз слышу! То, что это женщина, я поняла. Но кто же она? Листаю дальше. Чёрно-белая фотография девушки, на ней шляпа с пером, значит, жила она где-то в начале ХХ века. Смотрит куда-то в сторону и вверх, рот чуть приоткрыт. Лицо симпатичное, но не современное. Сейчас бы она не прохиляла. Хотя, если её переодеть и поменять причёску, то кто знает… Нет, зря я не старалась в школе, когда писала сочинения по картинам! Ничего не получается. Строчу какую-то ерунду, а самое главное упускаю. Но посмотрим, что пишут профессионалы. Ой, не густо. Сейчас посчитаю, хоть этому научилась… так… всего сорок две полные строчки, а если учесть, что формат почти карманный, то совсем мало. Ладно, почитаю попозже, а то устала. Кстати, а где кот?

Эдит Сёдергран – финская шведка. Ого, это ещё как? Есть финны, есть шведы, а тут – финская шведка. Потом обязательно выясню. Она родилась в 1892 году в Петербурге. В Петербурге! И я родилась и живу в Петербурге. Так значит, она моя землячка? Финка или шведка или всё вместе, писала необычные стихи и, ко всем своим прочим загадкам, она ещё и жила в России, в моём городе? Меня даже в жар бросило, что-то во мне раздвоилось, и одна из этих двух частей усиленно тянула меня в далёкое прошлое.

Эта неизвестная и непонятная Эдит ходила по Невскому проспекту в школу, по Невскому, который исхожен мною вдоль и поперёк! То есть, был исхожен.

В школе нам постоянно твердили, что Невский весь испещрён следами великих людей: Пушкин, Гоголь… Но нас это особенно не цепляло. Нет, может, кого-то и цепляло, но только не меня. Но тот факт, что больше ста лет назад здесь проходила девушка, которая чувствовала то же, что и я, сразу вздёрнул меня. Интересно, чем же она была больна? Сейчас найду… Нашла. Туберкулёз. Печально, но она хотя бы могла ходить. Я снова поднесла книгу к лицу. Читала и читала, и не могла оторваться. Как мы похожи. И какие разные. Она такая сильная. Болезнь – это единственное, с чем у неё не получилось справиться. А так Эдит перенесла предательство, измену, одиночество и нищету. Всё, как у меня, только от нищеты я избавлена. И ещё смерть мамы. С этим я не справлюсь никогда.

Эдит умерла, когда ей не было ещё и тридцати. А я вряд ли дотяну до тридцатки. А если дотяну, то, что я буду делать ещё целых пятнадцать лет? И страх от бессмысленности моей жизни, и боязнь смерти так близко подошли ко мне, что, пережив совершенно жуткие минуты, я захлопнула книжку и засунула её под одеяло. Когда меня немного отпустило, я снова вспомнила про кота, поискала его глазами, но комната была уже пуста. Смылся тем же путём, что и притопал, понятно. Интересно, а ещё раз он придёт ко мне? Я бы хотела, чтобы он пришёл. Больше некому.

Совсем забыла! У меня есть сиделка. Её зовут Ольга Петровна. Слышу, как она подходит к моей комнате. Ольга Петровна моет меня, стирает, готовит еду и всё такое. С недавних пор я стала нормально к ней относиться, хотя и успела нервы ей попортить. Но когда заметила, что ей совсем не до меня, успокоилась на её счёт. Она никогда ни о чём меня не спрашивает, не утешает и не достаёт, и вообще обычно молчит. Но сегодня, конечно, она была немного удивлена. Зашла, осмотрела разбросанные по постели вещи и безо всякого раздражения спросила:

– Это ты, что ли, начудила?

Как будто это реально! Но то, что Ольга Петровна допустила такую возможность, слегка подняло мне настроение.

– Нет, – весело ответила я, – это ко мне кот через окно приходил.

Она подошла к окошку и недоверчиво оглядела мой клён, потом кивнула:

– С дерева сиганул?

– Да.

Обычно она не задаёт ни единого вопроса, пока несёт меня в ванную, но сегодня особенный день, она замечает во мне перемену и вскользь замечает: