И мне казалось, что на какой-то из её страниц теперь прописано Вовкино время.

Я не понимал, куда исчез Вовка, но отказывался верить, что с ним случилось что-то страшное.

Вспотевшие от волнения руки продолжали сжимать Книгу Головоломок, казавшуюся теперь тяжёлой, как три кирпича. Вот если Вовка бы сейчас появился. Просто появился, и больше ничего. Да я бы и слова ему не сказал за книгу.

Да я бы, наверное, тут же отдал бы её Вовке навсегда.

Но Вовка не появлялся.

И совершенно неясно, что теперь делать дальше.

Вернуться домой и тупо ждать, когда всё прояснится, я почему-то не мог.

Вот и топтался, чего-то надеясь сообразить. Чуть дырку в асфальте не провертел, но так ничего и не придумал.

В голове только повторялось и повторялось: «Где же Вовка? Где же Вовка?»

Мимо сновали прохожие. За прохожими бежали вечерние тени: синие, сизые, чернильные. То укорачиваясь, то удлиняясь. То обгоняя хозяев, то снова смиренно перебираясь назад. Где-то под ногами пряталась и моя тень. Но мне сейчас было не до неё.

Двое парней постарше остановились неподалёку. Разгорячённые. Весёлые. Будто вышли из кинотеатра, где смотрели лучшую комедию года.

– Глянь на вывеску, – рассмеялся первый. – Написано «Работаем 25 часов в сутки».

– Разве в сутках бывает двадцать пять часов? – удивился второй, но тоже с искоркой веселья.

– Конечно же! – ответил первый. – Один раз осенью. При переходе на зимнее время.

– И верно, – согласился второй, – я уже позабыл. Ведь переход давно отменили.

– Этот магазин не работал бы, наступи двадцать шестой час, – добавил первый.

И оба упрыгали в сумерки. Я ещё слышал издалека их бодрые голоса, но уже не разобрал ни слова.

«Когда же бывает двадцать шестой час?» – думалось мне. И мысль эта теперь зудела настойчивым комаром.

Знаете, бывает порой поймаешь чёткое ощущение, что всё сейчас происходит не зря! Что всё наполнено особым смыслом. И если не успеешь его понять, он ускользнёт безвозвратно.

Мне Люська рассказывала о подсказках Судьбы. Надо просто задать вопрос. Не вслух. Достаточно мысли. А после слушать. В этот момент ты мимоходом обязательно поймаешь случайную фразу, которая и будет ответом.

Я спрашивал, где может быть Вовка.

И услышал о двадцать шестом часе. Выходит, встретиться нам теперь невозможно. Даже если вернут перевод стрелок. Даже в тот единственный осенний час, который сверх положенного. Потому что нигде в мире не бывает двадцати шести часов. Я мотнул головой, прогоняя абсурдную мысль. Не мог поверить, что Вовка за пределами времени, куда не дотянуться. В конце концов, я и не обязан верить. Мало ли что наболтала Люська. Дайте мне нормальную подсказку! Ещё хоть одно слово, а уж я его разгадаю.

Переулок лишь шуршал листьями. Хлопая крыльями, мимо пролетела большая тёмная птица. Ни машин, ни самокатов. А прохожих будто ветром сдуло от наступающей темноты. За единственным исключением.

По другой стороне переулка шла, размахивая руками, девчонка в светлом платье. Впереди неё бежала синяя тень. За ней вытягивалась тень сизо-серая. И какой-то из дальних фонарей дарил незнакомке третью тень – почти прозрачную, цвет которой я бы назвать не рискнул.

Знаете, бывает иногда такое мощное понимание, что тебе сейчас известно всё. Только нет слов, чтобы выразить эти знания. Ответы на все вопросы вертятся с ужасающей скоростью. И не могут остановиться. Потому что кто-то один спрашивает, а кто-то другой отвечает. Ответ не бывает без вопроса. И этот вопрос я должен кому-то задать. Или должны спросить меня. Только тогда выстроится чёткая цепочка «вопрос-ответ».

Но кого спрашивать в пустом переулке? И от кого ждать вопроса?

В этот момент, невзирая на сумерки, мир выглядел чётко и ясно, словно ему поставили яркость и контрастность по максимуму. Я держусь за холодный столб фонаря. Сияет круглая вывеска магазина. Та самая, где про двадцать пять часов в сутки. Только сейчас глаза немного слезились, и последняя цифра расплывалась, казалась самой настоящей шестёркой. Словно магазин научился работать даже тогда, когда в сутках все двадцать шесть часов.

Я протёр глаза, и шестёрка снова стала пятёркой.

Девчонка в светлом, до колен, платье удалялась. А вместе с ней словно рушилась некая конструкция, смысл которой я не ухватывал. А должен. И очень быстро! Иначе всё окажется зря. Все подсказки Судьбы улетят впустую.

Я смотрел ей вслед. И не просто смотрел, а двигался, несмело семенил в том же направлении. Девчонка шагала шире.

Но ведь уйдёт! Уйдёт же! И ничего сделать нельзя.

Это ведь даже не Сидорова, к которой я робел подойти в классе. Не подбежишь же и не дёрнешь за руку абсолютно незнакомого человека. Тем более, в сумерках. Тут и взрослый напугается и тебя же обругает по полной программе. А девчонка, чуть что, и в обморок грохнется. Нет, догонять и хватать – не выход.

Внезапно я остановился, встряхнув головой и прогоняя суматошные мысли.

Что со мной? Зачем всё это? Напридумывал невесть что. Нафантазировал на полную катушку. А Вовка, быть может, давно вернулся. А меня, быть может, уже вся семья по городу разыскивает. И даже тётя Анжела, хотя вот в то, что и она сейчас бегает по улицам, я верил не особо. Пора домой. А завтра утром всё выяснится. Завтра всё образуется.

Деревянная Книга оттягивала руки. Зачем-то же Вовке она понадобилась. Почему-то он спрятал её в тайник, о котором знал только я. Какой тайный знак он мне этим подал?

На сиреневом асфальте в лиловом фонарном сиянии что-то ослепительно блеснуло. В двух шагах от моей правой кроссовки. Я подскочил, нагнулся и поднял пуговицу. Необычную пуговицу. Сторона с ушком была золотистой, и там значился таинственный код «JC15017». Вторую накрывал прозрачный купол. Сначала я подумал, что под ним на синем фоне золотом выдавлен российский орёл. Но нет, там затейливо переплелись тонкими стебельками невиданные цветы и травы.

В этот миг я понял, что надо сделать. Понял быстро и точно.

Час четвёртый,

когда я в тревожном свете фонарей знакомлюсь с девчонкой, знающей, где искать таинственные травы

– Эй! – мой голос эхом отразился от стен. – Не ты потеряла?!

Я бежал за уходившей девчонкой, выбросив вперёд раскрытую ладонь, на которой поблёскивала только что найденная пуговица. Локоть другой руки плотно прижимал Деревянную Книгу в недовольно шуршащих газетах.

Был час Лиловых Уличных Фонарей. Раньше мне казалось, что все фонари светят одинаково. Но позже я понял, что ошибался. На широких проспектах их свет становится серебристым. Оживлённые улицы освещены фиолетовым. Бульвары дарят прохожим сиреневые оттенки. Но на узких переулках, густо заросших деревьями, фонари излучают густое лиловое сияние. Этот час не пропустишь. Только что сумерки захватили планету. Мир утопал в почти полной тьме. И вдруг повсюду зажигаются фонари. Особенно хороши они, когда прячутся в листве деревьев. Секунду назад рядом с тобой высился тёмный и мрачный великан, и вот он исчезает. А над головой развёртывается удивительное пространство, наполненное сумеречным дрожащим сиянием. Дует ветер, качаются листья. И волны света кружатся в фигурах загадочного танца, который не понять. Им можно только любоваться. Лиловый свет не всегда достаёт до асфальта. Поэтому порой продолжаешь бежать во мраке, средь деревьев, задрав голову, перескакивая взглядом от одного волшебного дерева к другому. И кажется, что фонари, включившись, отныне никогда не погаснут.

Девочка обернулась. Лиловый свет падал на неё, причудливо высветив щёки, но скрыв в тени глаза. От этого она походила на пришелицу, сошедшую с летающей тарелки. В журналах часто изображают летающие тарелки: огромная стальная шляпа на тонких ножках, сгибающихся, как у паука. Из её нутра льётся мощный луч, а инопланетяне медленно-медленно, безо всяких хитрых летательных аппаратов, по этому лучу соскальзывают вниз, чтобы схватить какого-нибудь незадачливого землянина и увезти к себе на опыты.