Отца вспоминал редко. Мать помнилась молчаливой строгостью, братья – хамством и плевками. Младший – хвостиком. А вот по сестре скучал невыносимо. И по закадычному другу Юссу, по дорну-книжнику Мериму…
Как живут, чем дышат? Весянка вышла замуж? Брата не выгнали из стражи? Грутик, наверное, подрос… Любит драться на палках?
Ущелье раздалось вширь, и впереди взметнулись приземистые башни Уммского Глаза – Енька затаил дыхание…
Поговаривали, что недра Идир-Яш населяют уммы. Нежить. Чудища преисподней. Пронзительно выли по ночам, поднимая ветер, поземкой бивший в лицо. Редкий путник отваживался в одиночку отправиться в путь среди пустынных вершин – а в Ясиндоле не исчезало ощущение, что кто-то смотрит в спину. Отсюда и прозвище пограничного форпоста Севера.
Гордые серые стены перекрывали вход в ущелье. В былые времена видели войны и осады и не раз сдерживали орды кочевников. Но в последние годы гарнизон насчитывал не более двухсот человек и разжирел от безделья, изредка вылавливая в горах лишь одиночные контрабандные караваны.
Армия ушла в Шиир. И в Ясиндол прибыли только сотня арбалетчиков и трое рыцарей Ее Величества.
Война – суровое время, выгоняющее на поживу крыс. Но королева пыталась делать всё, что было в ее силах…
Енька восторгался. С уважением разглядывая мощные казематы и запорные решетки, глубокие колодцы и извилистые подвалы. Северный ветер завывал среди зубчатых стен, и часовые на башнях кутались в меховые шубы.
Гарнизон в военном режиме. Усилены дозоры, сотники день и ночь гоняли бойцов. День и ночь под башнями не смолкали отрывистые команды, лязг щитов и звон оружия. А в благородной трапезной – гогот и вонь.
Три рыцаря Ее Величества заливались вином, надираясь в дым. Распевали во всю глотку похабные песни, пьяно отрыгивали и приставали к женской части населения. Енька каждую ночь волок невменяемого господина в его комнату, осторожно оглядываясь на каменные лица солдат и раздраженные – офицеров.
Рыцари Ее Величества приехали на войну.
Какими глазами боги смотрят на эту землю? Их трогают отдельные судьбы, просьбы-мольбы? Надежды-чаяния? Преданность-вера?
Гарнизон Уммского Глаза – в боевой муштре. Комендант опасался кочевников-грабителей, или улланских лесовиков-мародеров, или даже морских пиратов с Вороньих островов.
Чужие беды всегда распаляли алчность, страсть к легкой наживе.
Гарнизон опасался крыс.
Гарнизон опасался сброда.
И не поверил глазам, вдруг обнаружив бескрайние центурии регулярной диорской армии.
Боги вообще не смотрят на землю. Богам нет дела до справедливости, которую придумали люди. Они смотрят в сердца.
Яростный бой перекатывался по стенам весь день – башни заволокло дымом, вниз не успевали стаскивать трупы.
Уммский Глаз не удалось взять с ходу. К ночи имперцы откатились, для оценки ситуации и перегруппировки. Раненые умирали, и в лазарете остро не хватало лекарей.
Еньку трясло как в лихорадке. За спиной Городея. Мать, отец, сестра… Боги, что будет? Гонцы к королеве улетели в первый же час, но даже женщины понимали: Шиир слишком далеко…
Еньку колотило. В голову постоянно лезли усеянные трупами улицы деревень, полыхающая пожарами Городея.
На следующий день Диора усилила волны стрелками – зубцы бастионов накрыл густой рой стрел. Снова разбросанные тела погибших, с раскинутыми руками. Имперские манипулы, прикрывшись железными щитами, смогли подползти к самым стенам – и первой же волне удалось забраться наверх. Енька рубился как одержимый, с ужасом замечая все новых и новых выплескивающихся на стену врагов.
Тогда он впервые и увидел в боевой работе рыцарей. И запомнил это на всю жизнь.
Дикая карусель. Жернова смерти, перемалывающие все на пути, – звон, лязг, крики – враги посыпались со стены, как горох. Парень оторопел, не в силах сделать шаг…
Три исчадия ада за полчаса вычистили всю стену, обрубили абордажные крюки, и защитники Уммского Глаза снова смогли занять места за зубцами. Больше имперцам повторить свой первоначальный успех не удалось.
В жизни не видел такого мастерства. Магистры смерти не даром вселяли ужас.
Бой полыхал до ночи и весь следующий день. Дым от зажигательных дротиков метался над серыми башнями, внизу хрипели умирающие.
Тяжело раненный Уалл умирал в лазарете. Енька забегал каждый вечер, как выдавалась минутка, но помочь ничем не мог. Разве только успокаивающе подержать за руку…
Северный оплот держался. Даже женщины не отсиживались, таская наверх воду. В подвалах еще оставалась еда и смола, а в колодцах вода.
Но четвертый день пришел с кровавой зарей.
Утром неожиданно донесся странный грохот, словно надвигалась гроза. А спустя пару секунд Ясиндол накрыла ярость небес. Страшные удары разбивали в крошево камень, и огненные вихри сметали со стен людей. Осыпалась вершина одной из башен, в казармах начался пожар – крепость заволокло дымом…
Имперцы подтянули пушки.
Счет пошел на часы.
В последнюю ночь никто не спал.
В трапезной горел свет. Господа рыцари совещались.
"Если по канаве… – тыкал в карту чернобородый, – в темноте доползти до россыпи, и потом…" "За стену давно глядел? – зло перебивал другой, самый старший в троице. – Светло, как днем. Костры." "У тебя есть другой план?!" Аллан де Броз молчал.
Енька тяжело дышал за дверью. Бред. Сквозь легион имперцев пробиться до пушек… Сумасшествие. Но разве есть выбор?
Сколько ни пожирай глазами карту – вариантов ноль. Никаких. Заложено-переложено.
Енька дышал. И точно знал, что лучше умрет…
Скрипнула дверь, троица недовольно оторвалась от схемы. Енька в полной тишине прошагал к столу и опустился на колено: "Я не останусь, господин. Даже если прикажете".
Молчание. Все смотрят. "Кто это?" – не выдержал бородатый. "Звездочка… – тихо ответил Аллан, хмуро разглядывая Еньку. – Лет через десять. Но он из простых…" "Да?" – удивился бородач, и в комнате повисла пауза. "У него уже не будет этих десяти…" – задумчиво напомнил третий, думая о своем. "Он еще не готов!" – зло повысил голос де Броз. "А кто готов?" – риторически пожал плечами пожилой и кивнул за окно. – Там легионы…"
"Нас перемелют, как мясо…" – мрачно подытожил хозяин. "Зато хоть пытались," – не поддержал бородач.
Снова долгая пауза. Все смотрят на Еньку. Аллан де Броз на что-то решился, вдруг снял через голову перевязь и протянул парню: "Береги это, сынок. Как свое дитя…" Енька вздрогнул и побледнел: это же… майорский клинок… Боги!
"Опустись на колени," – чуть слышно приказал пожилой, и мальчишка опустил вторую ногу, ничего не понимая. Что происходит?
Ему просто не могло прийти в голову.
Три рыцарских меча скрестились на плече, и самый старший запел речитативом на древнем языке: "Sic, in domino suo bonum est faciet…"
Енька ничего не соображал. Только почувствовал, как что-то наполнило его изнутри, покалывая в кончиках пальцев, затем сбежало вдоль позвоночника и растаяло в ногах. Руки затряслись, как у паралитика, на лбу ощутил холод – до него вдруг начало доходить…
Мать вашу!!! Что сейчас происходит?!!
Через пару минут все закончилось.
"Встань, брат, – как из-за стены донесся голос чернобородого, и, когда Енька поднялся, тот хлопнул его по плечу. – Неси это с честью. И не посрами святое имя."
Откровенно шатало. Ноги дрожали. Голова набита ватой. Он растерянно покосился на ножны в руках и вдруг осознал, что они ничего не весят. Совсем. Ноль. Ни грамма. Как пушинка.
Перетруженный мозг больше не был в состоянии думать.
Они вышли глубокой ночью. Провожали весь офицерский состав и комендант – слаба надежда, но… Бойцы подняли решетку одной из нижних бойниц, и четыре тени мягко скользнули наружу и упали на выжженную землю. И быстро поползли, прижимаясь к каменной кладке и скрываясь за горелым мусором и обугленными бревнами.
