Бездействие угнетало Покровителей, созданных сражаться. А старейшины все чего-то ждали и не желали вступать в войну с демонами, зато нашли козла отпущения в виде этого парнишки. Почему так? У Рена не было ответа на этот вопрос, но имелся ответ на другой: будет ли он сам и дальше просто смотреть?

Что ж, с него достаточно.

На лице Покровителя появилась легкая улыбка, его взгляд был направлен на край Ашерского леса, в сторону Аркона, откуда должны были прийти те, кому тоже не все равно.

Найт с трудом разлепил глаза. Ресницы на одном веке склеились от крови, а другое, хотя и было чистым, все равно казалось тяжелым, как железная занавеска.

В холодной камере было очень темно, и понадобилось много времени, прежде чем он смог сфокусировать взгляд на рукаве своего пальто. В горле было сухо, как в Эданской пустыне, в глаза будто насыпали песок. Голова раскалывалась, словно по ней долго и упорно долбили камнем. Найт не мог пошевелиться из-за слабости. Во тьме было слышно только его дыхание.

Он долго лежал, дожидаясь, когда боль немного утихнет, картинка перед глазами прояснится, а телу наконец-то вернется чувствительность.

Пошевелив руками и ногами, Найт притянул их поближе к туловищу, свершувшись в позу эмбриона, и в прострации уставился на свои окровавленные ладони. Он согнул пальцы, ощущая слабый отголосок той невыносимой боли, когда напитанный темной энергией кинжал пронзал плоть и кости. Он помнил, как Эйден проворачивал кинжал в его ладони, слушая хруст и крики с торжественной улыбкой на лице. Вскоре его руки, жилет и рубашка были в крови, несколько капель даже попало на лицо.

От металлического запаха Найта уже подташнивало, смотреть на собственные руки было невыносимо, поэтому он уткнулся лбом в холодный камень и закрыл глаза.

Он понимал, что перед тем, как его убьют, на суде старейшины сделают все, чтобы убедить Покровителей в том, что он опасен, заклеймят его преступником и союзником Мартина. Это будет довольно просто. Скорее всего, подобное происходило не впервые.

Найт чувствовал опустошение, смятение и сожаление. Бояться он устал и не видел смысла ненавидеть.

Жаль только, что ему больше не удастся увидеть улыбку Лейсан, когда она смеется сквозь слезы, крепко обнимает и нежно гладит его по голове. Он больше не повеселиться и выпить с Аури, поболтать с Варианом, почувствовать молчаливую поддержку Нае. Он не увидит Хана, не сможет всласть поспорить с ним, не услышит его ворчания и искреннего, сказанного от всего сердца «мне достаточно его одного».

Это доверие, эти слова оказались такими приятными, что сердце трепетало от счастья. Было так радостно, так приятно, что даже больно. На глаза наворачивались слезы, но это было совсем не плохо. Как будто он всю жизнь добивался только этого, как будто осуществилась его заветная мечта. Весь мир для Найта перевернулся, перемешался, как карточная колода, и принял единственно верный вид. Как будто пазл, который он собирал, теряя и роняя детали, не понимая, как же их соединить, чтобы получилась картинка, по волшебству собрался сам собой – и тогда он наконец-то обрел свое место.

Но он забыл, что не имеет на это права, что не достоин быть ни Покровителем, ни героем, забыл, что все живое в этом мире подчиняется древним законам, а он в эти законы не вписывается. Он оказался настолько глупым, что смел надеяться на доброту и снисхождение, на удачу, которой у него никогда не было, и на свою выдержку. Но уже ничего не осталось, лишь оболочка – разбитый сосуд, в котором трепетала его израненная душа.

Под осколками люстры со своими грязными черными крыльями он был один против всего мира. В зале Созидания уже с двумя кровавыми рваными ранами вместо тех самых крыльев он тоже был один.

Что бы ни происходило, он всегда остается один.

Он все лежал и лежал, глядя в темноту и не зная, сколько времени прошло. Только звук собственного дыхания и боль напоминали о том, что он все еще жив.

Со стороны Найт был похож на тень самого себя, на призрака, такого бледного и одинокого, что даже некоторые настоящие призраки, возможно, пожалели бы его. Он не шевелился и, если бы не поднимающаяся и опускающаяся грудная клетка, движение которой тяжело было заметить под потрепанной одеждой, могло даже показаться, что он уже сдался и умер.

Вот так просто. После всей этой борьбы с судьбой и самим собой.

Найт бы рассмеялся над тем, какой же он жалкий, если бы был способен выдавить из охрипшего и пересохшего горла хоть один звук.

Постепенно ему осточертели мысли о своем плачевном положении, о Покровителях и обо всем, что было снаружи и причиняло одни только страдания. Он никогда не был психологически устойчивым, выносливым физически, никогда не считал себя храбрым, поэтому трусливо отмахнулся от всех этих мыслей и стал прислушиваться к тишине. А потом начал мысленно напевать знакомый мотив, что всегда успокаивал его.

Вскоре на бледных потрескавшихся губах покрытого кровью и дрожащего от холода юноши, чьи глубокие, как два бездонных омута, прекрасные черные глаза смотрели в пустоту, будто из беспросветной тьмы могла высунуться чья-то надежная рука и спасти его, появилась слабая, нежная улыбка.

Вдруг что-то мягко замерцало в темноте. Голубой свет сдвинулся от решетки к центру камеры, приблизился к Найту, который не сразу заметил изменения в окружении. Он удивленно поднял брови и распахнул глаза, только когда увидел порхающие силуэты с двумя полупозрачными крылышками.

Сначала прилетело пять бабочек, потом еще около десятка, потом еще и еще... Больше сотни маленьких духов заполонили тесную камеру. Их призрачные крылышки двигались плавно и легко. Найт подумал, что спит и видит божественной красоты сон.

Перед ним собрался целый рой бабочек, которых считали душами погибших Покровителей. В этом был уверен и сам юноша.

Но почему они оказались здесь? Что это, если не сон или галлюцинация?

Облако бабочек собралось вокруг скрючившейся фигуры и замерло. Духи будто все до единого смотрели на единственное живое существо в этом мрачном и холодном месте.

Найт затаил дыхание.

Одна бабочка, махнув крылышками, подлетела к нему, оставляя за собой светящийся след, напоминавший хвост кометы. Найт не смог бы объяснить, что за чувство возникло в его груди, теплом разливаясь по окоченевшему телу. Но он видел, он точно уже видел эту бабочку когда-то давно! Хотя все они друг от друга ничем не отличались, но именно этот дух показался ему до боли знакомым.

Повинуясь внезапно возникшему чувству, он шевельнул пальцами, и бабочка мягко опустилась на тыльную сторону его ладони. Несмотря на то, что соприкосновение с ней должно было напоминать легкое дуновение прохладного ветерка, Найт ощутил тепло.

Вдруг все облако бабочек ярко засветилось.

Стало еще теплее. Нежная энергия заструилась по венам, быстро согревая тело и облегчая боль. Спина и голова больше не пульсировали. Было легко и тепло...

Неверящим взглядом Найт смотрел, как вспорхнула с его руки призрачная бабочка, как весь рой немного потускневших – или ему только так казалось – духов улетел.

Камера погрузилась в темноту. Но глазам Найта не пришлось к ней привыкать, потому что божественная сила частично восстановилась, позволяя ему видеть не только свои руки, но и решетку, а еще далекий желтоватый свет, по-видимому, от магического камня.

Если бы старейшины или хотя бы кто-то из стражей видели произошедшее, они бы еще сто раз подумали, стоит ли делать то, что они собирались. Но бабочки не знали мыслей Покровителей и не следили за их решениями. Они лишь почувствовали что-то родное. Кого-то, кому они были нужны. И прилетели, чтобы помочь.

Возможно, никто – даже Ноэ и Сибилла – не смог бы правильно объяснить причину, почему духи сделали это. Что уж говорить о глупом демоне с Черничной горы, у которого вообще в голове в этот момент было пусто. Ему просто очень хотелось спать.

Найт закрыл глаза и погрузился в сон без сновидений. Правда, продлился он недолго. Через пару часов за ним пришли стражи и, тычками разбудив, подняли и с торжественными лицами куда-то повели.