Найт сжал в пальцах край одеяла. Ну и чего он снова боится? Пора уже взять себя в руки!

– Если я вам еще нужен, я хочу остаться! – выпалил Покровитель.

Хан вздернул брови, удивившись, а потом улыбнулся и поднял ладонь с печатью:

– Ты же мой Покровитель. Можешь делать все, что хочешь. Я никогда не откажусь от тебя.

Мысли в голове Найта сбились в кучу, взгляд замер на спокойных и ласковых, чуть прищуренных глазах собеседника. На несколько секунд демон с Черничной горы потерял связь с реальностью.

«Что он сказал?!»

Натянутые до предела нервы вот-вот могли порваться. Мозг работал с трудом, как старые часы с проржавевшим механизмом. Найт едва смог выдавить фразу, которую не следовало бы говорить после таких слов Хана, но все же пришлось:

– Выйди из комнаты, пожалуйста.

– Что? – не понял тот, замерев с ребрышком у рта.

– Выйди! Прошу!

Элияр хоть и был ошеломлен его внезапной переменой настроения и криком, но не стал задавать вопросов и послушно вышел. Недоеденное ребрышко осталось лежать в тарелке.

Сгорая от стыда, Найт свернулся калачиком под одеялом и уставился в пустоту. В один момент его белые радужки были словно залиты чернилами, вернув себе первоначальный цвет. Глаза заволокло влажной дымкой, отчего они вновь стали похожи на бездонные озера в кромешной тьме. Две слезинки, словно боясь быть замеченными, быстро скатились из них и исчезли на подушке.

Найт не чувствовал себя счастливым. Он как будто получил то, чего был не достоин, то, что предназначалось кому-то другому, а он это украл. Все казалось фальшивым. И он тоже фальшивка. Стоит открыть глаза, как иллюзия развеется, обернувшись суровой реальностью: он снова окажется в своей пещере, один в комнате с остывшим камином, и поймет, что все это был только сон...

Кисточка свернулась в ладони Найта и тихо лежала, глядя на него, как будто все понимала. Рыжий песик потерся о босую ногу, торчавшую из-под одеяла, лизнул ее и снова засопел. Комната погрузилась в тишину, и скоро Найт, измученный мыслями, уснул, обнимая подушку.

Окутанный невидимыми заклятиями сокол летел через мокрый снег. Барьер в форме шара защищал его от стихии, и никто, если он не обладал такой же силой, как Киран, не смог бы его заметить. Письмо, привязанное к лапке птицы, даже не трепетало от ветра, как и алая лента с печатью на нем. Но даже с поддерживающей его жизненные силы магией, сокол достиг края Ашерского леса лишь на третью ночь.

Громадный белый дворец с острыми шпилями, роскошными балконами, арками и садом будто застыл в начале осени. Золотистые и медные листья украшали деревья и дорожку, ведущую к тяжелым дверям. Яркий свет магических камней озарял хрустальный мост и замысловатую резьбу на стенах дворца, а кусты и статуи отбрасывали причудливые тени.

Сокол заметил распахнутые двери на балкон. В просторном помещении полыхал большой камин, перед которым лежали харсанские ковры и были расставлены полукругом диван и кресла. Столик с резными ножками, ширмы и вазы с орнаментом, дахадская парча, ароматы сладостей и восточных специй – вся обстановка переносила того, кто оказывался в покоях старейшины Эйдена, прямо в Харсан.

Сам Покровитель полулежал на софе, лениво перелистывая страницы какой-то ветхой книжонки, совсем не сочетавшейся с окружающими вещами. Брови его были нахмурены, острый взгляд едва не прожигал старую бумагу, как раскаленный кинжал. Будь гонец не птицей, а человеком, он бы задумался о том, что же такого Эйден мог вычитать в этой книге, написанной давно забытым смертным много лет назад. Но сокола заботил лишь отдых, еда и доставка послания. Он влетел в покои, усевшись на спинку софы, и издал клекот, требуя внимания к своей персоне.

Эйден изумленно уставился на незваного гостя. Он не мог не узнать печать и ленту на письме и тут же отвязал его от лапки птицы и вскрыл ножом для фруктов. На дорогой бумаге незнакомым размашистым почерком кратко излагалась ситуация в Арконе. Подпись была простой, без завитушек и подчеркиваний: «Киран».

Снизу другим, каллиграфическим почерком добавили одно предложение: «Я, Посланник Покровителя Севера, герцог Иннае Аркон, выражаю почтение Совету и прошу помощи в защите крепости».

Эйден хмыкнул и отбросил письмо на столик.

– Мальчишка все-таки заключил контракт. – Переведя взгляд на ожидающего награды гонца, он бросил: – Проваливай.

Сокол не нуждался в переводе на птичий. Этот мужчина излучал осязаемую опасную ауру, как свирепый хищник, перед которым когти и острый клюв все равно что сломанная веточка. Перепуганный сокол тут же улетел, забыв об угощении.

– Каррин будет в ярости, – довольно промурлыкал себе под нос Эйден, потягиваясь и поднимаясь с софы. Его парчовый халат был сброшен на пол, открывая вид на мускулистую спину и грудь. Кожа была теплого медового оттенка и словно светилась изнутри.

Все Покровители были красивы, но некоторые особенно. В ком-то сочеталась грация и сила, кто-то был нежным и изящным, как распустившийся цветок или молодое деревце, а некоторым доставались от Вселенной необычные и запоминающиеся черты лица.

Кроме крыльев, все любили хвастаться своими знаниями и знакомствами. Эйден был одним из немногих, кто преуспел и в том и в другом. Он был воином и прекрасным танцором, мог пересказать сотни книг из Великой библиотеки и побывал почти во всех уголках мира, по могуществу ему не было равных, а внешностью и обаянием он покорил немало сердец. Никто не посмел бы ему перечить. Эйден прислушивался только к Ноэ и Сибилле. Они отдали под его управление половину дворца, пока сами проводили время в своих покоях или за бесконечной болтовней, слушая которую, можно было умереть от скуки. Пока отсутствовала Каррин, Эйден властвовал над всем и вся, словно дракон, забравшийся на вершину горы и глядящий на всех снисходительно, как на слабых и глупых смертных, проводивших свой недолгий век в невежестве и пыли.

Безупречной кожи коснулась ткань атласной рубашки. Длинные пальцы застегнули вереницу алмазных пуговиц на жилетке кроваво-красного цвета. Ему очень шел белый, но больше всего он любил красный. Не тот, которым известна Каррин, – сдержанный алый, похожий на цвет почти увядшей розы, – а красный оттенка свежей крови, в которой отражаются языки пламени. Эйден любил этот цвет по одной простой причине: он был таким же, как цвет его крыльев в день его триумфа, как вино в бокале, который подняли в его честь четверо старейшин, как его собственные глаза, пылающие в ночи, среди скал на краю Харсана. Этот цвет напоминал о его величии.

Эйден оделся и неспешно направился к покоям Сибиллы. Как и ожидалось, она и Ноэ обсуждали какую-то ерунду за чашкой чая в саду. Ветви тысячелетних ив касались поверхности вод темного озера. Стайка духов-бабочек кружила над отражениями Клариссы и Нура. Болтала больше Сибилла, а Ноэ созерцал необычайно ясное звездное небо, иногда кивая и коротко отвечая среброглазой старейшине.

– Эйден, доброй ночи, – поприветствовала Сибилла со своей обычной улыбкой. – Разве в это время ты не читаешь книги, развалившись на софе в своих покоях? Что привело тебя к нам? Может, чаю?

Она не делала пауз между вопросами и сразу плеснула розового чая в пустую чашку. Что ж, у старушек свои причуды.

Эйден не стал ходить вокруг да около и сразу передал письмо:

– Это принес сокол только что.

Вообще-то, это самое «только что» случилось больше часа назад. Дворец был огромен. Чтобы по прямой дойти из одного его конца в другой, понадобится минут тридцать, а Эйден еще и прогуливался.

Сибилла вслух прочла письмо и удивленно вскинула брови, напоминавшие мягко изогнутые тонкие веточки:

– Мартин решил действовать раньше, чем мы предполагали.

– Раньше, чем ты увидела, – поправил Ноэ, даже не оторвав взгляда от неба. Развалившись в плетеном кресле с чашкой чая, он олицетворял собой полное безразличие, но не упустил случая в шутку или чисто от скуки поддеть подругу.