За исключением…

Вот только она не кажется жестокой. Она всегда беспокоится о своей сестре, по-матерински относится к ней, хотя ни одна из них уже не подросток. И когда соседские дети, нарушая ее покой, начинают плескаться в бассейне и прыгать с платформы, она не огрызается на них. Лишь смеется и брызгает их в ответ.

Так что дело не в том, что она жестока. Она не может быть такой — у нее добрые глаза. Звонкий смех.

Тогда почему?

Почему она так пристально смотрит на меня?

Может быть, она никогда раньше не видела подобных шрамов. Или же большого, мускулистого мужчину, который прихрамывает на одну ногу.

Я — то еще зрелище, это уж точно, мое тело изуродовано временем, проведенным на войне, так что ей не обязательно быть жестокой, чтобы немного полюбоваться мной.

Да.

Это оно.

Я опускаю жалюзи на место и провожу руками по лицу. Мой стон эхом разносится по кабинету.

Мне нужно перестать пялиться. Я должен оставить ее в покое. Если бы она знала, что я о ней думаю и как тяжело мне приходится в темноте ночи, когда я тоскую, мечтая о ней…

Она бы убежала, крича от страха.

— Элси.

Я произношу ее имя вслух здесь, в месте, где это безопасно. С закрытой дверью кабинета, загнанного в угол картотечными шкафами, полками и моим письменным столом. Никто, кроме меня, не заходил в эту комнату месяцами, а может, и годами, и вы можете проследить точный путь моих перемещений по комнате по старым бумагам и валяющимся колпачкам от ручек.

Столешница, за которой я готовлю кофе.

Стол, за которым я записываю ремонтные работы.

Окно, из которого я наблюдаю за ней, когда эхо от ударов моего сердца отдается где-то в горле, а в ушах звенит.

Здесь никто не услышит ни хриплого звука моего надломленного голоса, ни нотки тоски, когда я произношу ее имя.

Элси.

Я узнал о ней несколько месяцев назад, когда она впервые посмотрела на меня.

Элси.

Это имя ей подходит.

Имя принцессы— феи, и у нее такая же аура, благодаря ее платиновым волосам, которые вьются над ключицами. Я бы не удивился, если бы певчая птичка села ей на плечо.

Она такая милая.

Если Элси — сказочная принцесса, то я — большой страшный зверь, затаскивающий ее в лес. Во всяком случае, если бы это было сказкой.

Я не стану ее похищать. Даже не осмелюсь прикоснуться к ней. Если я начну, то никогда не остановлюсь, а Элси заслуживает большего, чем мои грубые руки, ласкающие ее гладкую кожу.

Даже если она иногда смотрит на меня так, будто не возражает. Будто она может желать этого.

Чушь собачья.

Это худший вид принятия желаемого за действительное — отрицание того, что постыдный взрослый мужчина испытывает вожделение к той, к кому не должен.

Я смотритель.

Грубоватый мужчина в возрасте, который следит за бассейном. Вот и все. И однажды, если мне действительно повезет, если звезды сойдутся, Элси, возможно, позовет меня к себе домой и попросит починить шатающийся ящик.

Я мог бы оказаться рядом с ней. Почувствовать ее запах. Увидеть, где она живет.

Это все, на что я могу надеяться.

Вот так.

* * *

— Привет.

Единственное слово разносится по двору, отскакивая от брусчатки. Я замираю, сжимая в одной руке ящик с инструментами, а в другой — связку ключей от квартиры.

Вода тихо плещется в бассейне. Я решаюсь взглянуть туда, думая, что она ни за что не обратилась бы ко мне.

Элси улыбается, сдвинув солнцезащитные очки на затылок, взгляд ее ярко-голубых глаз проникает мне прямо в душу.

В уголках ее глаз появляются морщинки — признак настоящей улыбчивой девушки. У меня что-то сжимается в груди.

Я оглядываюсь через плечо, но здесь больше никого нет.

Дерьмо.

Я прочищаю горло, крепче сжимая ящик с инструментами.

— Да?

Даже этот слог звучит мучительно, вырываясь из моего разорванного горла. Глаза Элси расширяются, и стыд расползается по моей шее, окрашивая загорелую кожу в красный цвет.

— Мне… хм.

Она быстро приходит в себя и слегка пожимает худенькими плечиками.

— Мне было интересно, плаваешь ли ты когда-нибудь?

Я хмуро смотрю на нее. Нет, я не плаваю — во всяком случае, не здесь. Я предпочитаю океанскую воду хлорке. Пустынное побережье частному бассейну, за которым ведется наблюдение. Но разве это так ужасно, если бы я иногда здесь плавал?

— Это проблема?

Вопрос прозвучал резче, чем хотелось бы. Но меня раздражает, что она не хочет видеть меня в своем бассейне. Будто она думает, что я непригоден или что-то в этом роде. И я имею на это право, черт возьми, как бы чудовищно я ни выглядел. Я живу здесь также, как и она. Мой кабинет выходит окнами прямо на мою квартиру.

— Н-нет.

Она растерянно моргает.

— С чего бы? Нет. Я имею в виду, эм. Не хочешь присоединиться ко мне?

О.

Блядь.

Она не прогоняет меня. А приглашает, и внезапно моя кожа начинает гореть совсем по другой причине. Оказаться в бассейне — без рубашки — в одном водном пространстве. Чувствовать, как ее руки и ноги колышутся о мою грудь.

Та же вода, что касается ее кожи, касается и моей.

— Я работаю, — хриплю я, и это звучит по-другому.

Резко и пренебрежительно.

Она вздрагивает, поджимая губы, кивает и опускает подбородок. Ее тонкие пальцы дрожат, когда она поднимает журнал с живота.

Она делает вид, что читает, наморщив лоб, но ее глаза неподвижны, а подтянутый живот вздымается от учащенного дыхания.

Я напугал ее. Или же задел ее чувства.

В любом случае, мне хочется биться головой о плитку.

Что, черт возьми, вообще только что произошло?

Она никогда раньше не разговаривала со мной, не говоря уже о том, чтобы пригласить меня поплавать вместе.

Приглашает ли она других мужчин присоединиться к ней? От этой мысли у меня сжимаются челюсти.

Нет. Это неприемлемо.

Она моя.

Это… выходит из-под контроля.

Мне нужно уйти.

И хотя мне невыносимо покидать ее, когда она расстроена, я заставляю свои ноги вынести меня со двора. Как-нибудь я заглажу свою вину перед ней и попытаюсь все уладить, но прямо сейчас мне нужно свалить.

Если останусь, то не знаю, что буду делать.

Что я скажу.

И тогда она пожалеет о том, что пригласила меня присоединиться к ней, даже больше, чем сейчас.

Я хмурюсь, проходя под аркой внутреннего двора.

В любом случае, она, вероятно, лишь проявляла вежливость.

Три

Элси

В моем контракте указано, что, как и подобает профессиональной русалке, я всегда должна выглядеть счастливой и улыбаться.

Я здесь ради детей, чтобы привносить в их жизнь волшебство, и, как правило, мне это нравится. Нет ничего лучше, чем вынуждать маленьких детей показывать на меня пальцами и ахать, когда я кружусь в аквариумах, а вокруг меня порхают красочные рыбки.

Сегодня это сложно. Улыбка не сходит с моего лица, застывшая и болезненная, и когда я замечаю свое отражение в стекле аквариума, у меня такой вид, будто я испытываю боль.

— Боже, — говорит Оливия, когда мы встречаемся за ланчем, сидя на скамейке на территории аквариума.

Она протягивает мне сэндвич с сыром, а другой держит у себя на колене. На фоне ее яркого сарафана моя бирюзовая рубашка-поло кажется еще более вызывающей.

— Ты в порядке? Тебя не слишком нагружают работой? Без обид, Эл, но ты выглядишь неважно.

— Все в порядке.

Я откусываю кусочек от своего сэндвича. Иначе, что я должна была ей сказать? Что я наконец-то набралась смелости поговорить со своей пассией, и, судя по всему, он меня ненавидит?

Хотелось бы мне сейчас желать его меньше. Это было бы справедливо. Но даже после того, как он так грубо от меня отмахнулся, мое сердце все равно забилось быстрее, когда он позже вернулся в свой кабинет. Я потерла грудь, прикрытую журналом, желая, чтобы мой пульс замедлился, и надеясь, что он не заметил, как я с беспокойством ерзаю на своем матрасе.