Самого Бонапарта влекли к этому совершенно иные побуждения. Его предыдущие успехи только раздразнили, но нисколько не удовлетворили его жажду власти. Он был твердо убежден, что не кто иной, как он, предназначен быть владыкой Франции. Безграничный эгоизм его указывал ему на это, как прирожденное его право. Это придавало всем его действиям, даже когда он ошибался, ту вескую самоуверенность, которая еще более усиливала его обаяние и помогала ему подчинять себе умы людей. Но обстоятельства еще не были достаточно подготовлены. Он говорил: «Великой славы завоеватели добиваются на Востоке!» У него было врожденное влечение ко всему великому, беспредельному; это влечение должно было в будущем погубить его. При этом он беспредельно верил в свое счастье, и оно действительно не обмануло его в этом необыкновенном предприятии. Другого оно окончательно погубило бы в мнении народа; его, напротив, оно вознесло на высоту величия.

В Египетском походе своем Бонапарт действовал, не заботясь нисколько о выгодах своей страны; но историки империи и французского народа останавливаются на нем с известным самодовольством и рассказывают его подробно. Для более всестороннего повествования этих времен, это не более, как эпизод, в котором есть много разнообразных и любопытных сторон. Члены конгресса в Раштадте, прежде официального открытия его, посетили Бонапарта и затем углубились в свою сложную и несомненно трудную задачу; дело шло ведь о Германской империи. К этому времени окончены были вооружения в южной военной гавани Тулоне, и 20 000 отборных войск готовились сесть на корабли.

20 мая 1798 года флот поднял паруса; с подкреплениями, которые он получил в пути, он состоял из 300 транспортных судов, 13 линейных кораблей, 8 фрегатов под командованием адмирала Брюэ. С ним отплыло несколько ученых, естествоиспытателей и археологов; этим выказали, что время революционного презрения к науке миновало. Тайна была хорошо соблюдена; сумели даже обмануть бдительность англичан. Экспедиция направилась к Востоку и 6 июня пристала к скалам Мальты, владению знаменитого ордена. Гроссмейстер ордена, барон Гомпеш, был не на высоте своего положения. Измена и бессилие предали значительный и укрепленный остров этот французам (12 июня). «Очень кстати, — сказал остроумно генерал, — что остров не пустой, есть кому отворить нам его укрепления; без этого нам никогда не удалось бы войти в них». Он оставил на Мальте гарнизон в 5000 человек, и без помехи со стороны англичан, которые ничего не знали о происходящем, флот достиг 1 июля цели своего плавания, египетских берегов. Высадились без особого затруднения вблизи Александрии, и французы очень легко овладели этим городом.

Трудно было определить: против какого врага были направлены эти войска. Египет принадлежал султану и составлял часть Турецкой империи; а с султаном Французская республика, верная старофранцузским преданиям, жила в мире и дружбе. Большого сопротивления с его стороны не ожидали. Султан Селим III царствовал с 1789 года. Предшествовавшие воины с Австрией и Россией ослабили его империю. После мира с последней (в Яссах) в 1792 году он старался оживить свое государство преобразованиями и устройством войска по европейскому образцу; но он раздражил этим старотурецкую партию и всесильную гвардию свою, янычар. Он с трудом оборонялся от янычар, бывших под начальством мятежного сатрапа Пасвана-Оглу, который только что возмутил во второй раз этих преторианцев и действовал победоносно. Более того: сам Египет был наполовину собственностью султана.

Истинными хозяевами страны были рыцари совершенно особенного, чисто восточного устройства — конное войско мамелюков. Они водворились в стране около 1250 года от н. э., и с 1517 года признали власть султана Османской империи. Это была аристократия, которая пополнялась и распространялась очень своеобразно — покупкой рабов с Кавказа, своих телохранителей. Около 60–70 тыс. этих черкесских воспитанников, которыми они пополняли ряды свои, усиливали численность их войска, состоявшего из 12 000 всадников, с 24 беями во главе. Они распоряжались остальным населением Египта, приблизительно состоявшим из 150 000 египтян или коптов, и около 200 000 арабов и турок, и властвовали, как такая военная община, без всяких семейных связей, может властвовать. Бонапарт гениально перетолковал им, по-восточному, революционные начала. Он издал воззвание, в котором объявил стране, что французы, истинные мусульмане, друзья султана, которому — да исполнит Аллах все желания его — ненавистники папы и мальтийцев, этих врагов ислама, прибыли в Египет, чтобы освободить его от ига мамелюков.

Два особенно уважаемых мамелюкских бея, Мурад и Ибрагим, собрали свои войска в окрестностях Каира. Увлечение поэтической стороной предприятия начало скоро ослабевать у французов под гнетом затруднений. Измученное зноем, жаждой и голодом, по песку пустыни, истощенное войско подвигалось к Нилу и с восторгом увидело его. 10 июля достигли Раманьэ, одного из жалких селений, вид которого отрезвил французов. Здесь произошло первое столкновение, в котором, как всегда, дикая храбрость была разбита европейской дисциплиной, — стойкость французской пехоты отразила искусные нападения конницы мамелюков.

Затем, 21 июля при Эмбабее, у подножия пирамид, произошло главное сражение против 1000 мамелюков, 60 000 арабов и коптов. Тут Бонапарт произнес знаменитые слова, действительно не лишенные величия и которые в устах великого человека были более, чем цветами красноречия: «Солдаты, с высоты этих памятников сорок веков глядят на вас!» С одной из этих пирамид Ибрагим видел бегство своих полчищ и, обратив коня своего, также произнес слова мусульманской покорности: «Аллах велик»!» Зато французская военная история обогатилась великолепным названием «Битва при пирамидах». После этой победы, за которую французы заплатили всего 30 человек убитыми, население открыло ворота Каира победителю, которого оно называло султаном Кебиром, отцом огня. Победитель торжественно вступил в Каир. 7 августа при Салегиэ была одержана еще одна победа, над Ибрагимом, а 13-го, на обратном пути в Каир, генерал получил известие, которое привело бы в отчаяние всякого другого. Флот его был уничтожен, мост между его войском и Францией разрушен.

Адмирал Нельсон, начальствовавший над английским флотом, ненавидел французов. Сильные, противные ветры помешали ему выследить выход французского флота из Тулона; он напрасно разыскивал его потом несколько недель, но наконец отыскал. Как только он 1 августа увидел французские корабли в заливе Абукир, подле Александрии, он тотчас напал на них. Он заметил, что французский адмирал Брюэ поставил свой флот слишком далеко от берега, тотчас провел несколько своих кораблей между берегом и французским флотом и таким образом напал на него с двух сторон. Сигналов Брюэ не поняли или не послушались; он сам был убит ядром. Битва началась в 7 часов вечера; наступила ночь, тогда на французском адмиральском корабле — он носил громкое название «Восток» (L'Orient) — вспыхнул огонь, и в 10 часов вечера огромный 120-пушечный корабль с 500 человек, взлетел на воздух. Ужасное морское сражение продолжалось всю ночь. Утром 2 августа весь французский флот был разрушен или взят в плен. Два линейных корабля и два фрегата — вот все, что Вилльнёв, преемник Брюэ, мог спасти. Из 11 000 погибло до 5200 человек.

Победа Наполеона над турками при Абукире, 25 июля 1799 г. Гравюра работы Бовена с картины кисти очевидца событий майора Ле Жёна, адъютанта принца Нёвшательского

Битва при Абукире, 1 августа 1798 г. Гравюра работы Фр. Веберна

Бонапарт мог теперь рассчитывать только на свой гений и на мужество войска, которое не изменило ему. Через несколько месяцев вся страна была совершенно завоевана и в его власти. Отдельный отряд под начальством Дезе оттеснил Мурад-бея вверх по течению Нила и очистил всю местность до первых порогов. Сначала он пытался привлечь к себе египтян кротостью и уважением к их верованиям. Страшное народное восстание в Каире 21 октября, вспыхнувшее внезапно, как бы из преисподней, разъяснило ему, каковы эти верования. Волнение распространилось во всей стране. Бонапарт поспешил выказать этому народу силу и свирепость свою так, как Восток привык видеть и понимать ее; а он умел проявлять их таким образом не хуже восточных тиранов. Из Европы он не получал никаких известий. Там над Францией собирались новые тучи, готовилась гроза, которая дала бы почувствовать Франции, что она отправила лучшего своего полководца и отборные войска вдаль, на бесцельное приключение.