Были избраны: Дюпон де л'Ер, поэт Ламартин, Араго, Мари, Гарнье-Паже, Ледрю-Ролен, Кремьё, которые отправились в ратушу и были несказанно рады, когда нашли в этом переполненном толпой здании отдельную комнатку, в которой могли приступить к управлению Францией, как бы в сновидении превращенной в республику. Они пополнили свой состав еще несколькими гражданами, набранными в редакциях некоторых республиканских газет. Эти буржуа становились правителями Франции и среди них находились: один из привычных посетителей дворца, некто Альбер, и писатель-социалист, составивший уже себе некоторую известность, Луи Блан.

Февральская революция в Париже, 1848 г. Бегство Луи Филиппа из Парижа 24 февраля. Литография работы В. Адама и Ж. Арну.

Заседание предварительного парламента в церкви Святого Павла, во Франкфурте-на-Майне. Из лейпцигской иллюстрированной газеты за 1848 г.

Февральская революция, в результате которой так неожиданно даже для самих ее деятелей появилась новая республика, потрясла всю Европу сильнее и глубже, нежели все предшествовавшие революции, порожденные вулканической почвой Франции. Она отметила совершенно новым характером вторую половину девятнадцатого столетия, поставив во главу угла самые животрепещущие проблемы политической, церковной и общественной жизни. Борьба противоречий, возникавших из столкновения открывавшихся перед человечеством задач, освещая людское сознание, сообщала величие всей европейской жизни. Взаимное отчуждение народов обрисовывалось резче, идея национальности росла и приобретала все большую и большую силу, но вместе с тем расширялось людское мировоззрение и яснее сознавалась та цель, которая должна быть общей для всех человеческих гражданских обществ. Народы чувствовали, более чем когда-либо, общность интересов и наряду с национальной идеей развивалась и крепла идея гуманитарная, идея всечеловечности. Лишь в совокупности эти идеи могут наложить отпечаток прогресса на свою эпоху, придать ей значение плодотворной во всемирно-историческом смысле этого слова.

Временем кризиса можно считать период с 1848 по 1852 год, точно приходящиеся на половину столетия. Главным очагом долговременного брожения были Франция, Германия и Италия, но последствия парижских событий отразились, в большей или меньшей степени, на всех европейских государствах.

Слабее всего, может быть, отозвались они в Англии, в которой были разрешены уже ранее жгучие вопросы: о равном со всеми положении католиков, парламентской реформе и уничтожении хлебной пошлины. Демонстрация чартистов в апреле 1848 года обошлась без кровопролития и не оставила следов. Управление страной находилось в руках вигов в течение всего тревожного времени (по февраль 1852 г.), и Англия служила в этот период убежищем для жертв различных превратностей судьбы. Первым прибыл сюда низверженный король французов. В то время, как на материке едва начинали стихать бурные волны, этот достойный зависти остров мог устроить у себя первую из всемирных промышленных выставок (май 1851 г.) в одном из больших лондонских парков. Скандинавские государства, Швеция и Норвегия, остались нетронутыми движением, но Дания, вследствие разгоревшегося еще ранее шлезвиг-голштинского конфликта, была вовлечена в германские волнения. События, происходившие на романском юго-западе Европы, Пиренейском полуострове, также не имели существенного значения в этот критический период, и судьбы этих стран, по отношению их к общему ходу истории, могут быть рассмотрены нами ниже. Нейтральные государства — Швейцария, Бельгия, Голландия — испытали на себе лишь незначительный след великого потрясения. Швейцария употребила это время на улучшение своей конституции, что ей благополучно удалось без особых треволнений. Вместо прежней системы сеймов с переменными и очередными местами заседаний, главным городом Союза был избран Берн, с Союзным собранием в нем. Это собрание состояло из национального совета, избираемого непосредственно населением, и совета старшин, избираемого 22 кантонами. Исполнительная власть была в руках союзного совета, избираемого общим собранием на три года и ежегодно избиравшему, из своей среды, президента Союза. Более того, радикальная партия в Нейенбурге воспользовалась моментом, когда никому не приходило в голову заботиться о том, что происходит в глухом уголке Швейцарии, и высвободила свой кантон из того странного положения, в котором он находился, будучи членов Швейцарского союза и, в то же время, княжеством прусской короны. Нейенбургцы вынудили прусского королевского наместника бежать из кантона. Бельгия и Голландия, после того как Вильгельм I отрекся от престола и покинул страну, увозя с собой свои громадные богатства, стояли обособленными друг от друга. В Голландии, начиная с 1849 года, при Вильгельме II (1840–1849 гг.), одерживало решительный верх либеральное направление. В Бельгии конституция оправдывала себя самым блестящим образом; король мастерски управлял страной, которая отличалась в этот период небывалым спокойствием в то время, как колебались и самые древние престолы в Европе.

Через несколько недель после февральской революции Германию нельзя было узнать. Парижские события вызвали здесь волнение, необычное для народа, вообще спокойного, издавна зорко охраняемого и огражденного от всяких влияний полицейскими методами. Наступившее брожение модно объяснить невидимой доселе подготовкой умов, совершавшейся в тиши в течение десятилетий, не замечаемой правительствами, но глубокой и вызванной не искусственно. Либеральная оппозиция в палатах малых и средних государств, заметив внезапно то, чего ей недоставало до тех пор, а именно сочувствие народных масс, осмелилась возвысить свой голос, требуя народного представительства в учреждениях Союза, свободы печати, суда присяжных и т. д., — и это движение взяло верх над слабыми, не приготовленными правительствами.

Повсюду проходили народные сходки, слышались воодушевленные речи; граждане вооружались против каких-то, пока воображаемых врагов; составлялись «принудительные петиции» (Sturmpetitionen), общее возбуждение возрастало. Частью искренне, частью притворно, требование немедленного общего вооружения мотивировалось опасностями, будто бы грозящими со стороны Франции. И повсюду движение достигало своей цели: прежние министры увольнялись и их замещали члены бывшей оппозиции. В Саксонии, Ганновере, курфюршестве Гессенском правительства не сдавались сразу, давали уклончивые ответы, но им возражали так резко, что и они были вынуждены уступить.

Общее воодушевление достигало крайних пределов; казалось, что великая нация просыпается от долгого сна. Первые дни были полны чистых и светлых надежд, но союзное собрание во Франкфурте вскоре оказалось опьяненным своим успехом: 9 марта оно объявило студенческие цвета — черный и красный с золотом, официальными цветами Союза, а на другой день потребовало от правительства прислать уполномоченных во Франкфурт для пересмотра конституции Союза. Таким образом, везде были свои мартовские министерства и мартовские «приобретения прав». Неизвестно было еще, пойдет ли все подобным же образом в Вене и Берлине?

В Вене, при всем ничтожестве императорской власти и таком правительстве, во главе которого стоял князь Меттерних, уже несколько десятков лет предсказывавший революцию, но теперь растерявшийся вместе со всеми своими приспешниками, революция удалась легко, почти без кровопролития. 15 марта, после того как Меттерних снял с себя полномочия, уже через 14 часов был обнародован императорский манифест, которым возвещалось наступление для Австрии новой конституционной эры. Выражение было довольно неопределенное: какая именно Австрия подразумевалась здесь? Но в тот же день венгерские представители получили заверение в том, что у Венгрии будет свой вице-король и свое министерство, а Италия, как увидим ниже, была уже объята восстанием. Поэтому в Австрии стоял вопрос не только о введении конституции, но и о самом существовании государства. Собственно для Германии было гораздо важнее то, что происходило в Берлине.