Кения и Санни обнимают меня с обеих сторон.

Как идиотка, я начинаю реветь еще громче.

Это как кран, который открыли внутри меня. Он продолжает литься, пока не превращается в лавину сожаления и боли, смешанную с сильным унижением.

Я продолжаю прокручивать тот момент восьмилетней давности. Как я обезумела, когда узнала, что беременна. Отчаянная охота найти мужчину, с которым совершила ту глупую ошибку. То, с какой радостью Тревор ответил на звонок, когда я впервые связалась с ним. Нерешительность и, наконец, крайнее отвращение, которое он выказал, когда я сказала ему, что беременна.

Я вспоминаю о панике, которую испытывала, пытаясь привыкнуть к мысли стать матерью-одиночкой. Я была в ужасе, но я также знала, что хочу, чтобы у моего ребенка был шанс. Я хотела, чтобы она познала мир вместе со мной. Я хотела рассказать ей о своем отце и найти утешение в том факте, что кто-то будет жить дальше, чем я, и сохранит память о нем, даже когда меня не станет.

В этом хаотичном вихре неуверенности и одиночества Макс Стинтон послал юристов манипулировать мной. Конечно, не он был тем, кто появился у моей двери с натянутой улыбкой и портфелем. Это не он вошел в мой дом, усадил меня в гостиной и сунул мне листок бумаги. Он был не тем, кто назвал цифру со слишком большим количеством нулей и сказал мне, что все это могло бы стать моим, если бы я только согласилась разорвать все связи с Stinton Group и с ребенком, растущим у меня в животе.

Но это был Макс.

Он натравил на меня своих собак. Он отдал команду.

Это был его приказ, и он гордился им. Его больше интересовало убирать за своим братом, защищать Stinton Group, чем мораль, честность или быть порядочным человеком.

Я влюбилась в него, хотя знала, что, возможно, он был частью этого. И в тот момент, когда он сказал мне, что это не так, я слепо ухватилась за это. Не задавала вопросов. Приняла это — и его самого — так, как будто если я этого не сделаю, наступит конец света.

Я выставила себя дурой.

У меня тяжело на сердце, и я не могу смириться с этим фактом.

Это жестоко, но я должна смотреть правде в глаза.

У меня нет выбора.

— Я… — Я пытаюсь подобрать слова, чтобы признаться им в своей глупости. В английском языке так много слов, и все же я не могу вспомнить ни одного. Мои ресницы отяжелели от слез, и я безнадежно разбита очередной волной рыданий. — Я…

— Тебе не обязательно говорить, — говорит мама Мойра. Она похлопывает меня по спине, ее тон сладкий и нежный. — Тебе не обязательно ничего говорить, Дон. Ты можешь просто сесть и перевести дух.

— Я принесу ей воды, — говорит Кения, ее смуглое лицо озабоченно морщится. Она бросается к холодильнику и через секунду возвращается со стаканом.

Мои руки трясутся так сильно, что я даже не могу взять ее. Честно говоря, я даже не могу видеть чашку, чтобы принять ее. Мое лицо похоже на рыбу фугу. Мои глаза настолько опухли, что я не могу открыть их до щелочек.

Санни подводит меня к дивану и садится рядом, мама Мойра следует за ней по пятам. Она не спрашивает меня, почему я реву, как будто у меня личный апокалипсис. Она не спрашивает меня, почему я веду себя так, будто мы все завтра умрем. Она просто обнимает меня за плечи и остается рядом.

Мама Мойра сидит по другую сторону от меня. Она сверлит меня темными глазами, точь-в-точь как у Санни. Мы никогда не переходили на личности. Мама Мойра просто была рядом, чтобы помочь Санни со свадьбой. Я попробовала ее изумительные жареные домкраты и другие белизские блюда, которые она готовит. Я видела, как она суетится вокруг дочери Кении — Белль, Бейли и Майкла. Она даже стала придираться к Бет, чего моя дочь никогда раньше не испытывала от бабушки.

Я знаю, что ее умелые руки умеют раскатывать тортильи так, словно это никого не касается, и могут сшить блузку с усердием участницы проекта Runway, но я не знала, что они могут предложить такой комфорт.

Она похлопывает меня по плечу. — Я позвонила Санни, потому что хотела проверить, не случилось ли чего с Элизабет. Ты напугала меня до смерти, как индейца майя, когда я услышала твои рыдания, и мне нужно было узнать это самой. — Мама Мойра медленно моргает. — Санни начала спрашивать меня, что случилось, и я сказала ей, что ты, кажется, была расстроена. Она сразу же приехала.

— Я уже была здесь. — Кения наклоняется ко мне. — Надеюсь, ты не возражаешь, но я могу уйти, если хочешь.

— Нет. — Я качаю головой. — Все в порядке.

Санни продолжает гладить мне спину. — Я скажу Даррелу, чтобы он сегодня забрал мальчиков и Бет.

— И я скажу Алистеру, чтобы он пригласил их поиграть, — добавляет Кения. — Белль будет рада пригласить своих кузенов.

Санни гладит меня по волосам. — У миссис Хэнсли выходной, поэтому у мужчин будут обязанности няни.

Я быстро моргаю. — Я смогу вовремя взять себя в руки…

— Ты не обязана, — воркует мама Мойра. — Дон, детка, тебе не обязательно все время быть такой сильной. Здорово, что ты можешь, но ужасно, когда тебе приходится это делать. Нас трое и ты одна. Мы можем справиться с твоей болью, с твоим гневом. Для этого и существует семья. — Она бьет себя в грудь. — Ты можешь снять с себя это бремя, когда оно слишком тяжелое, и разделить его.

Я качаю головой, потому что не заслуживаю их нежности и понимания. — Я чувствую себя идиоткой.

— Как будто мы все не принимаем сомнительных решений в своей жизни? — Спрашивает Кения, выгибая бровь.

— Спроси Даррела, что я сделал с ним в старших классах. Типичный поступок кинозлодея. — Санни содрогается. — У всех нас есть вещи, о которых мы сожалеем.

— Нет, это другое. — Слова застревают у меня в горле.

При мысли об этих документах у меня щиплет в глазах, и зрение снова становится размытым.

Коричневые и черные лица этих удивительных женщин сливаются в беспорядочные цвета, похожие на пролитую краску.

— Я знала, что совершаю ошибку. — У меня перехватило горло. — Мне не следовало связываться с Stinton Group. С Максом. Он… он не тот человек, за которого я его принимала.

Что, если это так? Что, если он может объяснить?

Я высвобождаю этот голос.

Это так неправильно, что я все еще хочу защищать его. Найти причины простить его.

Его тьма пролилась в мою жизнь, как ночное небо, убивающее солнце, и теперь границы между добром и злом стираются, пока я пытаюсь найти причину, чтобы удержать его рядом.

— Ох. — Мама Мойра издает глубокий горловой звук. — Бедняжка.

— Макс? — Санни моргает. — Макс Стинтон. Вы с Максом Стинтоном были…

— Санни. — Кения останавливает ее.

Я моргаю и заставляю себя улыбнуться, чтобы смягчить дрожащие губы. — Я теряю бдительность рядом с ним. — До такой степени, что подпускаю его в опасную близость к своему сердцу. Так близко, что правда полностью уничтожила меня. — Ты поверишь, если я скажу тебе, что влюбилась в монстра?

Женщины переглядываются.

Затем мама Мойра наклоняется вперед. — Хорошо, Дон, детка. Давай, рассказывай нам все.

ГЛАВА 18

ЛИВЕНЬ

МАКС

Я не знаю, что, черт возьми, нужно сделать, чтобы это исправить.

С чего я вообще могу начать?

Я потерял сосредоточенность, остроту, здравомыслие, когда влюбился в Дон, и теперь, когда она ушла, я остался плавать в темной бездне неуверенности и боли. Если бы я проявил немного сдержанности, когда отдавал ей свое сердце, возможно, я не попал бы в такую переделку. Возможно, я все еще мог бы функционировать. К сожалению, на самом деле она не оставила мне другого выбора, кроме как вырвать мое сердце и вложить его — окровавленное и бьющееся — в ее руки.

Теперь нет никакой надежды вернуть его обратно.

Нет надежды исправить нанесенный ущерб.

Я действительно думал, что из этого что-то получится? Я действительно думал, что кто-то вроде Дон может просто закрыть глаза на мое прошлое? Особенно когда это прошлое связано с ней и маленькой девочкой, которой принадлежит вторая половина моего сердца?