— Ты лжец, — шепчу я.

Макс вздрагивает, как будто я ударила его молотком.

Я слышу, как что-то разбивается вдребезги.

Это мое сердце.

Ничто и никогда не будет прежним.

Не моя карьера. Не моя жизнь. Не мое будущее.

Грудь Макса вздымается. — Дон, я собирался сказать тебе…

— Заткнись, — шиплю я. Голос, вырывающийся из моей груди, не похож на мой. Он даже не похож на человеческий.

Я парализована, но мир вращается. Такое ощущение, что меня избивают на борцовском ринге. Я удивлена, что мое тело все еще держится прямо.

Лицо Макса краснеет от… разочарования? Досады, что его поймали? Я не знаю. Я слишком расколота внутри, чтобы заботиться о нем прямо сейчас.

Разжимая пальцы, я смотрю, как документы падают на землю. Они выглядят такими безобидными. Эти строки. Эти слова. Несколькими легкими росчерками пера он ворвался в жизни невинных женщин. Он оказывал на них давление в моменты их слабости. Вмешался в решение, которое не ему было принимать.

Я всегда знала, что он монстр.

Но по пути я убедила себя, что вижу в темноте нечто более мягкое, нечто более человечное. Глупо.

Я прохожу мимо Клинта, который неподвижно стоит перед Максом.

Тогда я тоже проношусь мимо Макса.

Когда я пытаюсь добраться до двери, Макс преграждает мне путь. — Дон, я знаю, как это выглядит, но я клянусь тебе, что тогда я был другим человеком. Если бы мне пришлось начинать все сначала, я бы не сделал тот же выбор.

— Убирайся с моего пути.

— Дон.

Я поднимаю на него глаза, мое лицо становится каменным. — Убирайся к черту с моего пути!

Его грудь вздымается и опускается.

Сначала он не двигается, и мне хочется заорать во все горло. Мне хочется врезать кулаками по его красивому лицу. Мне хочется связать его и запихивать эти документы ему в рот, пока мое сердце не перестанет обливаться кровью. Все что угодно, но не позволять слезам отвращения, ярости и горя скатываться по моим щекам.

Мои глаза врезаются в его со свирепостью урагана. — Ты играл со мной. Ты солгал мне. Ты говорил все эти милые вещи о Бет, когда восемь лет назад твоей единственной миссией в жизни было сделать так, чтобы она никогда не увидела дневного света.

— Дон.

Я замахиваюсь на него руками, готовая влепить ему пощечину.

Он остается неподвижным и готовится к этому.

Клинт хватает меня. Толстые пальцы обхватывают мое запястье и дергают назад.

Я все равно набрасываюсь на Макса, не заботясь о том, как нелепо выгляжу. Все, что я могу сделать, это чувствовать, как возмущение пульсирует в моих венах. Оно поглощает меня. На фоне него все остальное в мире выглядит размытым и тусклым.

— Было весело играть со мной, Стинтон? — Мой голос повышается от того же жара, что и моя боль. — Тебе понравилось делать из меня дуру, ублюдок?

— Дон…

— Отпусти меня, Клинт. — Я поворачиваюсь к мужчине, удерживающему меня.

Его глаза, полные беспокойства, останавливаются на мне.

— Я сказала, отпусти меня. Я не буду его бить.

Пальцы Клинта медленно отпускают меня.

— Все в порядке. — Макс делает шаг вперед. — Ты можешь пойти вперед и ударить меня. Ты можешь делать со мной все, что захочешь, Дон. Я это заслужил.

Он заслуживает того, чтобы из него вышибли весь дневной свет.

Я хочу взорваться.

Я хочу сказать ему, как сильно он причинил мне боль.

Я хочу, чтобы он отрицал это, указывал на те бумаги и смеялся над тем, как я нелепо себя веду. Сказал мне, что он никогда бы так не поступил, не сказал таких вещей, как будто женщины — это скот, которым он может манипулировать и подкупать ради собственной выгоды.

Но я не могу пошевелить ртом.

Я не могу говорить.

И я не могу остановить слезы, которые все еще застилают мне глаза.

Макс стискивает челюсти.

Смотреть на него больно. Я прохожу мимо мужчины, в которого влюбилась, и выхожу из кабинета Клинта, отмечая других механиков, которые гробово молчат в механическом отсеке. Они, должно быть, видели суматоху через стеклянную панель. Возможно, они тоже это слышали.

От унижения у меня горят щеки.

Ко мне приближаются шаги Макса, а затем я слышу низкий голос Клинта. Оглядываясь через плечо, я вижу, что Клинт удерживает Макса. Он мог бы легко отмахнуться от Клинта, как сделал в офисе, но на этот раз он позволяет старику держать его подальше. Его голубые глаза превратились почти в щелочки. Его губы сжаты в напряженную тонкую линию.

Я не могу поверить, что влюбилась в этого мужчину.

В этого монстра.

Боль пронзает мой живот, как нож.

Я позволяю себе чувствовать это.

Я не собираюсь уклоняться от этой агонии.

Мне так хотелось подбежать к нему. Влюбиться в него. Так же, как я в своем глупом рвении обняла Макса Стинтона, так и я приму правду.

Это достойное наказание.

Прекрасный смертный приговор.

Я сажусь в свою машину и слушаю, как оживает двигатель.

Мои пальцы сжимают руль, и душераздирающий всхлип вырывается из меня. Я зажмуриваю глаза и позволяю массе гнева, обиды, разбитого сердца и унижения превратиться в горячее рагу у меня в животе.

Ублюдок.

Монстр.

Придурок.

Лжец.

Я громко вздыхаю, чувствуя, как слезы едва текут по моим щекам. Скрежет моего сердца, когда по нему бьют палкой, причиняет гораздо больше боли.

Я никогда раньше не испытывала ничего подобного.

Даже когда умер мой отец.

Я страдаю.

Я хочу заползти в яму и позволить кому-нибудь похоронить меня.

Это моя вина.

Я позволила боли поглотить меня, принимая наказание за то, что влюбилась в жестокого принца из Stinton Group.

В этот момент у меня звонит телефон.

Я хочу проигнорировать его, но выуживаю из сумочки и прикладываю к уху. — Алло?

— Привет, малышка Дон.

Голос мамы Мойры ломает ту малость сдержанности, которая у меня еще оставалась. Мои слезы текут все быстрее и быстрее. Я задыхаюсь, брызгаю слюной, задыхаюсь. Срываюсь с места с такими громкими, сокрушительными воплями, что мама Мойра кажется взбешенной.

— Дон? Дон, детка, что случилось? Тебе нужно, чтобы я вызвала полицию?

— Н-нет.

— Ты можешь водить? Тебе не следует садиться за руль. Где ты? Позволь мне приехать к тебе.

Я замечаю Макса, выходящего из гаража.

Его взгляд прикован к моему грузовику.

Я фыркаю. — Нет, позволь мне приехать к тебе.

Взгляд Макса такой рассеянный, так далек от его обычной холодной маски, что мне хочется протянуть руку и прикоснуться к нему.

Даже после того, как я увидела доказательства того, кто он такой, что он сделал, я все еще хочу пойти к нему.

У меня, должно быть, не все в порядке с головой.

Дергая за рычаг переключения передач, я задним ходом выезжаю со стоянки так быстро, что из-под моих шин взлетают камни, а затем вылетаю на улицу.

Мама Мойра не единственная женщина на ферме. Санни и Кения тоже там. Они были лучшими друзьями до того, как я их встретила, и это видно, когда они оба поднимаются на ноги с одинаковым выражением беспокойства на лицах.

Я замираю, когда вижу их.

Мама Мойра подается вперед. Она невысокая, пухленькая женщина с загорелой кожей и длинными черными волосами. На ней юбка в цветочек и блузка с вышивкой, которые я вижу вблизи, когда она безмолвно заключает меня в объятия.

Я влюбляюсь в нее и снова распадаюсь на части.

Это безумие.

Я думала, что вся выплакалась перед гаражом. Материнское прикосновение словно переключает внутри меня какой-то переключатель. Может быть, это потому, что у меня в детстве не было мамы, поэтому я не смогла выстроить защиту от этого. Я всегда была сильной. Всегда думала, что справлюсь сама.

Нежность и забота мамы Мойры просто вытягивают из меня боль. Распутывают меня до такой степени, что я не могу ничего сделать, кроме как погрузиться в ее комфорт.

Ощущение еще двух рук, обнимающих меня, заставляет меня поднять глаза.