Она выгибает спину, как будто кто-то дернул за веревочку, и заключает меня в объятия. Мне приходится напрячь все силы, чтобы не дотронуться до нее и не растерзать каждый дюйм ее тела.

Ее глаза встречаются с моими.

Она улыбается.

Сирена.

Ведьма.

Может быть, это написано у меня на лице.

Или, может быть, она пытается испытать меня.

Но я вижу, что она мне доверяет.

Она верит, что может подталкивать, дразнить и подталкивать меня. Она может стонать мне в шею со свирепостью рок-концерта. Она может провести руками по моей груди и по моему телу, как будто ей принадлежит каждый его дюйм. Она может поцеловать меня, шире раздвинуть губы и слиться своим языком с моим, атакуя меня с диким наслаждением.

И она знает, что я больше ничего не сделаю.

Я не буду засовывать руки ей в штаны и снимать с нее что-либо из одежды.

Я не собираюсь выходить за рамки темпа, который она задала.

Никогда.

Потому что я забочусь о ней больше, чем о собственной похоти. Больше, чем о своем расписании. Может быть, даже больше, чем о Stinton Group.

Я дал ей такую большую власть надо мной.

И она наслаждается этим.

Когда мы оба выдыхаемся, мы перестаем целоваться и обнимаемся на одеяле.

Я наблюдаю за ее улыбкой больше, чем за звездами, и обещаю себе, что никогда не потеряю этого доверия, если смогу…

— Говоря о Бет, о том, что ты ее дядя и все такое, я хочу тебя кое о чем спросить, — шепчет Дон, прижимая голову ко мне. — Это было около восьми лет назад, после того, как я сказала Тревору, что беременна.

Мое сердце колотится о ребра.

Лед ползет по моим венам.

— Восемь лет назад?

Она переворачивается на бок и подпирает голову локтем. — Несколько юристов постучали в мою дверь в первые дни моей беременности. Они сказали, что они из Stinton Group. Они пытались заставить меня ‘разобраться с проблемой’. Сказали, что в жизни Тревора нет места для ребенка и что для меня было бы лучше, если бы я взяла их деньги и расторгла своего ребенка. — Ее взгляд становится твердым как кремень. — Они предложили мне наличные, чтобы покончить с жизнью Бет.

В тот момент это обрушилось на меня, как тонна кирпичей.

Вот почему она ненавидит Stinton Group.

По какой-то причине я подумал, что безответственное поведение Тревора сыграло свою роль в ее ненависти. Или, может быть, это было потому, что наша компания так или иначе подставила ее семью. Я думал, что это история о бизнесе, который рушится из-за того, что мы его приобрели. Я думал, кто-то потерял работу или дом.

Я не знал, что это про Бет.

Я не знал, что это настолько личное.

У меня отвисает челюсть. Закрывается. Снова открывается.

Пульсирующий ужас проносится по моим венам и лишает меня дара речи.

— Судя по шоку на твоем лице, я предполагаю, что ты не знал об этом. — Она стискивает зубы. — Я так и знала. Это Тревор прислал тех адвокатов, не так ли? — Ее губы скривились в усмешке. — Если он когда-нибудь вернется, ему лучше держаться от меня как можно дальше.

— Почему? — Я быстро моргаю. Мое лицо бледное, как лунный свет, и я на дюйм отстраняюсь от нее.

Чувство вины заползает в пространство между нами и ложится рядом со мной, холодное и скользкое.

— Почему? — Она морщит нос.

— Это было восемь лет назад. Возможно, он уже не тот человек, каким был тогда. Возможно, он больше не принимает подобных решений.

— Тот факт, что он, возможно, изменился, не снимает с него вины. У меня такое чувство, что эти юристы делали это раньше. Это означает, что Тревор на протяжении лет делал презренные предложения испуганным, уязвимым женщинам.

Каждое слово, слетающее с ее губ, забивает гвоздь в мой гроб.

— Я никогда не смогу простить ему этого. Я не могла простить никого за то, что он сделал что-то подобное. Это зло…

Я вздрагиваю.

— … Это отвратительно.

Я съеживаюсь еще сильнее.

Она смотрит на меня своими темно-карими глазами. — Ты ничего об этом не знал, верно?

Паника подступает к моему горлу.

Я не из тех мужчин, которые ходят на цыпочках вокруг того, что я сделал для Stinton Group. Я всегда гордился тем, что под моим руководством компания росла с головокружительной скоростью. Это доказывает, что я не неудачник, каким семья хотела бы меня представить. Это доказывает, что я прислушался к совету мамы. Я забираю все, что мне принадлежит.

— Макс?

На этот раз, когда она произносит мое имя, это похоже на неожиданный выстрел в грудь.

Как получилось, что Дон Баннер вывернула меня наизнанку?

Как получилось, что я изменился настолько, что потратил бы каждый цент со своего банковского счета, чтобы запечатлеть для нее Луну, если бы она попросила?

Но сейчас она не просит луну с неба. Нет, эти темно-карие глаза спрашивают, отношусь ли я к тому типу мужчин, которые заставили бы ее сделать аборт только для того, чтобы мне не пришлось иметь дело с ее ребенком, связанным с Stinton Group. Просто чтобы Бет… то есть моей племянницы, не было в живых.

Моя грудь быстро поднимается и опускается.

— Нет. — Слово вылетает у меня изо рта прежде, чем я успеваю его обдумать. — Я понятия не имел.

Я рад, когда звонит Санни и говорит, что Бет хочет домой, сокращая наш вечер. Рад, когда Дон высаживает меня на остановке, а сама спешит за дочерью. Рад, когда ее грузовик становится меньше в поле моего зрения.

Хотя ‘рад’ на самом деле не то слово, которое я хотел бы использовать.

Больше похоже на удар под дых.

Я солгал ей.

Я посмотрел в глаза женщине, от которой схожу с ума, и даже представить себе не мог, что скажу ей правду.

Не то чтобы я святой.

За свою карьеру я добивался гораздо худшего, чтобы удержать Stinton Group на плаву. Я блефовал при слияниях и поглощениях и вел жесткую игру с инвесторами. Я хорошо знаком с тем, как подчинять правду своей воле, если это поможет мне в бизнесе. Но раньше я всегда отмахивался от этого ради игры. Я мог оставаться отстраненным и невозмутимым.

В данной ситуации это невозможно.

Дон едва ли дает мне шанс, и моим первым поступком в наших отношениях было пустить ей пыль в глаза.

Если это не самая грязная вещь…

Нет, самым грязным было послать этих юристов в первую очередь.

Черт. Не могу представить, как бы она посмотрела на меня, если бы узнала.

Я провожу руками по лицу.

Они трясутся.

Я звоню Хиллсу, чтобы он заехал за мной, потому что не хочу сейчас ловить такси. Я тоже не хочу возвращаться домой.

Зло.

Отвратительно.

Именно эти слова Дон бросила в мой адрес.

Она не знала, что они предназначены для меня. Не знала, что каждым оскорблением она вонзает нож мне в живот.

Мимо проезжают грузовики.

Дует ветер.

Я ничего этого не вижу. Ничего этого не чувствую.

Хиллс съезжает на обочину и сигналит.

Я поражаюсь.

Он открывает машину и подбегает ко мне. Протягивая руку, мой лучший друг кричит: — Тебя ударили ножом?

— Что?

— Огнестрельное ранение? Что это? — Его глаза блуждают по мне. — Почему ты не сказала мне, что тебе нужно в больницу?

— Мне не нужно.

— Что?

— Я в порядке, — рычу я. Отталкивая его, я неуклюже поднимаюсь на ноги и топаю к его машине.

Хиллс смотрит на меня с удивлением. — Ты был сгорблен, выглядел как смерть. Что, черт возьми, я должен был подумать?

Я стискиваю зубы и смотрю прямо перед собой.

Хиллс садится в машину и сердито хватается за ремень безопасности. — Понравилось сегодня прогуливать? Надеюсь, ты знаешь, что я с трудом сбил тебя с толку. Ты никогда не брал отгулов. Когда-либо. Все спрашивали, не смертельно ли ты болен.

— Сегодня вечером я сказал Дон о своих чувствах к ней, — выпаливаю я.

Глаза Хиллса вылезают из орбит. Его пальцы скользят по рулю, пока он соображает. — Ладно,… она тебя отвергла? Поэтому ты так ужасно выглядишь?