Я делаю медленный вдох и останавливаюсь перед окном.

За толстым куском стекла виднеется сверкающее синевой небо. Солнце проливает огненное тепло на здания, которые мерцают серебром и белизной.

Глядя на горизонт, окруженный офисом, полным роскоши, я понимаю, как легко все это может выскользнуть из моих рук.

Удар за ударом.

Это никогда не прекращается.

Это никогда не прекратится.

Я качаю головой. Эти жалкие мысли мне не подходят.

Я соберусь с силами через минуту.

Раздается стук в дверь.

Мои плечи расправляются. Это не Хиллс. Он редко делает что-то настолько вежливое, как стук, прежде чем войти.

— Заходите.

Дон переступает порог, и мое сердце начинает стучать в ушах.

Я знаю, что должен держать ухо востро. Я знаю.

Но это тяжело, когда этот комбинезон облегает ее тело так, словно не хочет ничего, кроме как стать вторым слоем ее кожи.

Меня встревожило, когда я увидел, как все мужчины пялятся на нее этим утром. Особенно этот парень Джефферсон. Я почти хотел, чтобы Дон вернулась и переоделась в более мешковатый комбинезон. Конечно, сказать ей измениться означало бы гарантировать, что она этого не сделает. Никогда. Упрямая женщина.

Материал облегает ее грудь и изгиб талии. Каждое чувственное покачивание ее бедер посылает электрический разряд прямо в мои штаны.

Отлично.

Теперь мне понадобится холодный душ.

Поговорим о самом неподходящем времени в мире.

Я сжимаю челюсти, заставляя себя сохранять суровое выражение лица.

— Что ты здесь делаешь?

У нее мягкий и страстный голос. — Вы назвали службе безопасности мое имя?

— Дон.

— Они просто пустили меня сюда. — Она остается у двери, как будто слишком напугана, чтобы войти. Как будто она знает, что с ней случится, если она приблизится ко мне. — Я думала, у вас будет лучшая охрана, но за стойкой администратора возле вашего офиса никого не было. Хиллс тоже исчез.

— Чего ты хочешь? — Я рычу.

Я ожидаю, что мой резкий тон прогонит ее. Любая женщина со здравым смыслом и чувством самосохранения поняла бы намек и сбежала.

Но не Дон.

Нет, она должна хвататься своими тонкими руками и принимать все испытания, которые ей бросают, даже если для этого придется сесть в клетку с гадюкой.

Вздернув подбородок, она делает шаг внутрь — затем резко останавливается.

Я знаю, что пялюсь на нее.

Может быть, это потому, что я боюсь.

Может быть, это потому, что, если я узнаю, что Тревора действительно больше нет, единственная единственная причина, по которой я могу улыбаться по этому поводу, это то, что я знаю, что он не вернется и не украдет Дон.

Это делает меня ужасным человеком.

Она делает меня таким человеком.

Я не сержусь на нее.

Но мне нужно, чтобы она поверила, что я такой. Это нужно мне, как следующий вздох.

Если она уйдет, я смогу снова стать бессердечным принцем из Stinton Group. Никакая красивая мать-одиночка не будет дергать за струны моего сердца, заставляя меня вести себя так, как я никогда раньше не вел. Ни малейшего намека совести на то, что я мог бы сменить тон или точку зрения.

Я смотрю на нее сверху вниз, когда она не двигается. Раньше это всегда срабатывало. Известно, что простой зрительный контакт дольше, чем социально приемлемо, избавляет меня от нежелательного внимания. Черт возьми, это помогло мне, когда я впервые познакомился с семьей Стинтон.

Только когда я встретил родственников моего отца, я понял, что кто-то может пронзить тебя в самое сердце вежливым словом и улыбкой. Я научился не вздрагивать. Потом я научился перестать моргать. Просто смотреть и пялиться, пока неловкость не коснется не только меня, но и их тоже.

Большинство людей не смотрят вам в глаза, когда оскорбляют вас. Это заставляет их задуматься о вашей человечности. Заставляет их задуматься о собственной мелочности.

В конце концов, я понял, что могу применять эту тактику к деловым партнерам, журналистам, навязчивым женщинам, которые не понимали, что Stinton Group всегда будет для меня важнее всего остального.

Я еще не встречал человека, который смог бы выдержать мой взгляд.

До Дон Баннер.

Ее глаза встречаются с моими, и она наблюдает за мной таким откровенным, что мне нечего скрывать взглядом. Это необычайно прямолинейно, и этого достаточно, чтобы пробудить во мне тревогу, разочарование и еще одну эмоцию, которой я слишком умен, чтобы дать название.

— Послушай, я знаю, что мы не совсем друзья. — Ее голос тихий, но в нем нет холодности. — И ты знаешь, как сильно я ненавижу Stinton Group. Это никогда не изменится. Но… — Она прикусывает свою восхитительную нижнюю губу.

К черту все. Мне нужно избавиться от этого смятения, которое она во мне вызывает.

По крайней мере, я не буду проходить через это в одиночку.

— Ты беспокоишься обо мне, Дон? — Мрачно спрашиваю я.

Ее твердый взгляд начинает колебаться, когда я обхожу свой стол, не сводя с нее глаз. Ярость в ее взгляде тускнеет и становится чем-то немного неуверенным.

Я стараюсь ступать медленно и решительно. Дай ей время убежать, если у нее хватит здравого смысла. Было бы лучше, если бы я мог выгнать ее.

Мне следовало ожидать, что я не смогу.

Эта женщина.

Эта головная боль богини в джемпере и со смазкой на лице.

Она еще выше поднимает подбородок, как будто ее неповиновение представляет для меня какую-то угрозу. Как будто это не вызывает у меня желания помучить ее еще больше.

К тому времени, как я останавливаюсь перед ней, мои пальцы все еще сжимаются.

Она поджимает губы. — Он был отцом Бет.

— Ты поэтому прибежал сюда, как только услышала? Из-за него? — Меня это беспокоит. Опять же, я борюсь против чувства семейной верности и приличий.

Она тебе не принадлежит, Макс. Ты не можешь преследовать мать своей племянницы.

— Кто сказал, что я сбежала? — Ее голос рассекает воздух, но в нем нет обычной резкости. Она слишком громкая. Она нечестна.

Я подхожу немного ближе. Меня обдает жаром ее тела. Я не могу остановить внутренний голос, который умоляет меня протянуть руку.

Прикоснуться к ней.

Ее пальцы впиваются в джемпер, и это единственный признак того, что моя близость действует на нее. — Я предполагала, что ты будешь таким.

— Например, каким?

— Бесчувственным. — Она стискивает зубы. — Я знала, что ты будешь вести себя так, будто ничто не может причинить тебе боль. Как будто ты не был опустошен.

Чем больше она говорит, тем больше мне хочется захлопнуть дверь и прижать ее спиной к своему столу.

Я вижу, как сначала прикасаюсь к ней через этот смехотворно тесный комбинезон. Ровно настолько, чтобы она брыкалась у меня в руке и кричала в ответ на мой поцелуй. Затем я раздевая ее. Начиная с пуговицы у нее на воротнике. И я бы прижался губами к каждому дюйму темной кожи, который она приоткрывает.

Да помогут мне небеса.

Она облизывает губы, как будто может прочитать мои мысли. Как будто она тоже этого хочет.

Мой взгляд на ней усиливается, скользя вниз по ее лицу к губам. Я практически чувствую его на себе. Мягкий и твердый. Совсем как она.

Мое сердце колотится так сильно, что я уверен, она слышит это. Течение усиливается, обвиваясь вокруг нас, как веревка, связывающая нас вместе.

Она дышит?

Я не могу сказать. Она просто смотрит на меня, ее красивое, обращенное ко мне лицо молит о моих поцелуях. Потеряла дар речи. Впервые за все время, что я ее знаю, она не виляет передо мной языком. Она не использует свой восхитительный ротик, чтобы выкрикивать самые непристойные вещи.

Я поднимаю руку.

Я провожу кончиками пальцев по ее щеке, едва касаясь жирных пятен на ее скулах.

Это всего лишь легкий намек на прикосновение.

Но этого достаточно, чтобы я почувствовал себя обнаженным. Дрожь распространяется по моему телу, вызывая всепоглощающий жар, которого я никогда раньше не испытывал.