– Да, твоя права, мы подданные великого хана Юнус-ходжи, – крикнул, наконец, толмач. – Откуда твоя узнала про это?

– Вот и верь после этого словам хана, – сплюнув, сказал Серовский. – Мы же с ним заключили союз нерушимый на веки вечные. Я сам видел, как он с князем Александром Васильевичем обнимался и клялся в дружбе.

– Откуда я узнал, не важно, – ответил я толмачу, подойдя ближе. Все-таки, и здесь я пригодился, не оплошал. – А вот почему хан нарушил перемирие и напал на солдатов императора Павла Первого, это нам непонятно!

– Ты куда поперед атамана лезешь, соглядатай? – свирепо спросил урядник и пожаловался начальству: – Ваше высокоблагородие, смотрите, он уже с басурманами заместо вас болтает. Вы ведь говорили, что ему доверия нет, зря только подобрали гадюку в пустыни.

Но Серовский молчал, потому что его тоже интересовал ответ подданных хана. Солнце жарило по полной, все мы стояли на палящем зное, обливаясь потом. Даже у наших противников, хоть они и были уроженцами здешних мест, тоже вспотели носы и лбы.

– Твоя сама нарушили условия доброго договора между нами. Зачем твоя пошла вся армия на Ташкент? – спросил толмач, посовещавшись с главным парламентером, сидевшим посередине.

А вот это уже что-то новенькое. Юра и есаул не сообщали мне новостей, но я и так догадывался, что Суворов не станет сидеть на месте, а скорее пойдет на юг, к горным перевалам Памира, чтобы перевалить через них в Индию. Завидев, что он выступил из Чимкента на Ташкент, местные властители, само собой, запаниковали и решили, что русские готовы их захватить. Видимо, они хотели разбить наш отряд, выживших взять в плен и хорошенько допросить о планах главнокомандующего.

Я задавался вопросом, что неужели Суворов выступил всей армией на юг, не оставив в Чимкенте даже малюсенького гарнизона? С другой стороны, если он будет оставлять по гарнизону в каждом поселении по дороге в Индию, то когда подойдет к Дели, то у него вообще никого не останется, кроме камердинера Прошки.

– Мы не идем на Ташкент, чтобы захватить его! – громко ответил Серовский. – Мы идем на юг, чтобы…

Он замялся. Раскрывать основную цель похода, конечно же, было нельзя. А как еще объяснить стремительное наше продвижение на юг?

– Мы идем, чтобы заключить союз с эмиром Хайдаром, сиятельным владетелем Бухарского эмирата, – ответил я за есаула. Урядники снова грозно зарычали на меня, но Серовский кивнул и я продолжил выдумывать на ходу. – Он попросил нас помочь в его борьбе с ханом Коканда.

Судя по всему, ташкентцы не ожидали услышать такого ответа. В конце концов, они сами находились в состоянии войны с Кокандом, который как раз перед приходом Багратиона отобрал у них Чимкент. На сей раз совещание затянулось надолго, минимум минут на сорок. Один из спутников военачальника с пронзительным взглядом ускакал спросить совета в ставку, а мы так и продолжали изнывать на солнцепеке.

По приказу есаула молодой казак принес нам воду. Мне досталось самому последнему. Вода в ковшике была затхлой и пахла тиной, по поверхности плавали черные точки насекомых, но это меня не остановило. Когда умираешь от жажды, можно выпить воду с цианистым калием.

Когда я выпил всю воду, ко мне подошел Юра.

– Надеюсь, сударь, вы не забыли, что у нас должен был состояться поединок. Не думайте, что нападение туземцев спасло вас от него, хорошо?

– Мне кажется, что это тебе повезло, мой друг, – ответил я. – А насчет поединка не беспокойся, я в любое время к твоим услугам.

Не прошло и часа, как вернулся посланец. Он сказал что-то своему предводителю и тот кивнул. Толмач прокричал:

– Наша готова уладить дело миром. Но только есть условия.

– Это какие такие условия? – спросил Серовский, погладив усы.

Толмач нервно оглянулся на своего начальника и ответил:

– Твоя воина должна сдаться и вся принять ислам. Тогда мы вас отпускает.

Серовский усмехнулся, а урядники возмущенно заверещали. Уваров наполовину вытащил саблю из ножен, а затем сунул обратно.

– Ды за кого они нас принимают, ваше высокоблагородие? – закричал урядник помоложе. – Ишь, басурмане, чего захотели, родную веру предай да новую возьми!

– Тянут время, ваше высокоблагородие, – заметил другой. – Чего ждут, непонятно.

– Я думаю, скоро у них будут подкрепления, – добавил Юра. – Прибудет артиллерия и еще пехота. Тогда они нас задавят.

Он понизил голос и сказал тихо, но я слышал:

– У нас уже боеприпасы на исходе, много раненых. Не отобьемся.

Они шептались еще пару минут, а потом толмач спросил:

– Какая твоя будет ответа?

Серовский выступил вперед и выпрямился во весь свой богатырский рост.

– Мой ответ будет: нет, не бывать этому.

Переговорщики усмехнулись и кивнули.

– Ладно, тогда твоя скоро умрет, – пообещал переводчик и все трое поскакали назад.

Мы тоже развернулись к своему лагерю, причем урядники пошли вперед, а Юра поглядел на меня и сказал:

– Наш иноземный лазутчик собрал много полезных сведений для своих хозяев. Вот ведь талант у человека, в любую дырку пролезет. Что с ним делать, ваше высокоблагородие?

Серовский пожал плечами и тяжело вздохнул.

– Оставь его в покое. Он пока что нам только помогал и ничем себя не запятнал. Я уж начинаю сомневаться в его виновности.

И направился к лагерю. Юра снова пристально поглядел на меня, увидел выражение оскорбленной невинности на моей благородной физиономии, хмыкнул и пошел за есаулом. Надо заметить, что даже здесь, после ожесточенных боев с превосходящим силами противником, он выглядел настоящим щеголем и даже умудрился завить букли на парике. Я тоже вздохнул и отправился в лагерь самым последним.

Через полчаса после окончания переговоров вражеское войско снова пришло в движение. Наши казаки уже давно лежали в окопах и за укрытиями в полной боевой готовности, поэтому им не было нужды строиться.

Враги снова начали приближаться разом со всех сторон. Я провел языком по пересохшим губам и опять ощутил невыносимую жажду. Но времени бежать к пруду уже не было.

Я поднял штуцер и начал целиться в приближающихся всадников и пехотинцев, выискивая цель посерьезней. За спиной гулко выстрелил «единорог», в ответ бахнули пушки врага. Фигуры врагов дрожали в горячем воздухе, поднимающемся от земли.

– Подвинься, – хрипло сказал кто-то рядом.

Я обернулся и увидел раненого казака с забинтованной головой, которому я недавно делал перевязку. Рядом с ним находился Аким Чернов. Обе держали в руках ружья.

– Ты чего здесь потерял? – спросил я у раненого. – Иди, отдыхай.

Перебинтованный казак покачал головой и хмуро ответил:

– Как я могу лежать? Слышал, басурмане нас истинной веры лишить хотят, так вот шиш им.

Что же весьма похвальная самоотверженность. Вот только, насколько я помнил, он был контужен осколком снаряда в голову. Сможет ли он пригодиться в бою, кто его знает? Впрочем, это его дело, мне оставалось только поднять шляпу перед его героизмом.

Поэтому я подвинулся, а мои новые соседи залегли в траншее рядом со мной. Я оглянулся и увидел, что почти все раненые, кроме лежавших без сознания, тоже встали в строй. Вернее, залегли в окопы, сжимая ружья.

Впереди, со стороны, откуда надвигался враг, раздался зловещий свист и крики ярости. Я посмотрел вперед и увидел, что противник уже находится в зоне обстрела. Я быстро прицелился, выбрал себе целью одного из наиболее наряженных всадников, в белом бурнусе и с золочеными одеждами, и дернул за спусковой крючок. Ничего не произошло и я дернул снова. Опять ноль эффекта.

Я поднял ружье и оглядел. Кажется, полка забилась порохом. Я хотел быстро почистить ружье, но сзади раздался взрыв. Меня швырнуло вперед, я ударился о повозку и едва не ослеп от боли.

В голове гудел неумолчный пронзительный колокол. Я кое-как встал и обнаружил, что до сих пор сжимаю штуцер в руке мертвой хваткой.