На третий день внезапного лета Сарелика Та Митори наконец взяла выходной (порт, в отличие от лавок и ресторанов, работал в обычном режиме, нельзя просто так закрыть целый порт) и отправилась с дочкой к морю, на любимый Каменный пляж. Вошли в по-летнему теплую воду, то есть в воду вошла Сарелика Та Митори, а девчонка была у нее на руках, строгая и серьезная, как будто купаться в море – трудное, но полезное дело; впрочем, когда ты младенец, это, наверное, так и есть. Вышли на берег, мокрые и довольные, сели в шезлонг, и вот тогда Сарелика Та Митори разрыдалась, потому что все, конечно, отлично, жизнь продолжается, дочка – лучшая в мире девчонка, но, когда они с Там Кином вместе ходили купаться, это он нес ее на руках. А потом сидел рядом, улыбался, рассказывал удивительные истории, открывал ледяной лимонад. И вот так уже больше не будет. Что угодно может случиться, а это – нет. Все-таки любить мужа и дочку – очень разные вещи, даже когда они – один человек.

Сказала дочке сквозь слезы:

– Не обращай внимания, дорогая. Все в порядке. Просто вместе с тобой настоящей я люблю тебя прошлого. Но это и хорошо.

Девчонка погладила ее по голове. Жест получился неожиданно взрослый, так обычно родители ободряют загрустивших детей.

– В этой жизни пусть уже будет как будет, – вздохнула Сарелика Та Митори. – Ты есть, ты рядом, и спасибо, что так. Но в следующей смотри мне! Чтобы родился когда и кем надо! И обязательно меня отыскал! Потому что было здорово, но слишком мало. Еще как минимум сотню лет головокружительного романа ты мне задолжал.

Девчонка серьезно кивнула. Но тут же вспомнила, что ей пока положено быть младенцем, и пронзительно заорала, размахивая кулачками в сторону моря, что на ее языке означало: «Купаться еще давай!»

Домой вернулись уже на закате. Сарелика Та Митори уложила дочку в садовый гамак и пошла варить кофе. А когда вернулась, девчонка была не одна. Рядом с гамаком стояла… а вот кто, интересно? Точно не Гая Аника и не Лита Ниярди, они не такие высокие. И не с работы. И не соседка. Но кто же тогда?

– Прости, я без приглашения, – сказала гостья. – Ший Корай Аранах говорил, что надо бы нам вдвоем к вам зайти. Но он сейчас ужас как занят: лето вернулось, друг притащил ему кошку, еще и крышу срочно надо чинить. Еле выбрался на полчаса попить со мной кофе, да и то не в центр, а к соседям, в «Красный стул». И я подумала, если случайно застану вас дома, значит, судьба не против, можно без него к вам зайти.

Она наконец обернулась, и тогда Сарелика Та Митори поняла, кто к ним пришел в гости. Никогда до сих пор не видела Лестер Хану, но так много о ней слышала от мужа-Ловца и его приятелей, что ошибиться никак не могла. Ясно, что такая высоченная, белокурая, смуглая, сероглазая, красивая, как фея из книжки и задира-отличник из параллельного класса, может быть только она.

– Ну и дела творятся, – вздохнула Сарелика Та Митори. – Сначала лето, которое не предсказали синоптики. Теперь ты в гости пришла. Даже не знаю, какого ждать продолжения. Может быть, птица свэллу у нас на крыше гнездо совьет?

В глазах у нее потемнело, словно перегрелась на солнце, даже голова слегка закружилась, хотя она не утверждала, будто такое непременно случится, а всего лишь предположила, задала вопрос. Не зря считается, что о совсем невозможном даже в вопросительной форме лучше не говорить. Впрочем, Сарелика Та Митори отродясь не была осторожной, что не помешало ей прожить на свете девятьсот с лишним лет.

– Это все-таки вряд ли, – улыбнулась ей Лестер Хана. – Свэллу – гости из иной реальности, которую нам трудно даже вообразить. Они состоят из материи совершенно другого типа и проявляются здесь лишь отчасти; собственно, прозрачные птицы, которых мы видим над морем в знойные дни, это только мечты настоящих свэллу о горячих лучах нашего солнца, тень их пристального внимания, проявление вожделения, а не сами они. Так что некому тут у нас поселиться. Тем более гнезда вить.

Сарелика Та Митори не стала спрашивать: «Откуда ты знаешь?» Это же Лестер Хана, нормально, что она знает разные странные вещи, о которых ученые еще даже толком не начали думать, не то что по-настоящему изучать.

– Я только что кофе сварила, – сказала она. – А в морозилке целых четыре сорта мороженого. Есть чем тебя угостить!

– Вот это самое вкусное, – подвела итог дегустации Лестер Хана, указывая ложкой на мороженое с розовой водой. – Никогда такого не пробовала. Это я зря.

– Да я сама его в первый раз купила, – кивнула Сарелика Та Митори. – Новинка сезона, в магазине висел рекламный плакат. Но я консерватор, мне нравится обычное сливочное, а остальное интересно попробовать, и на этом все.

Девчонка, сидевшая на руках у Лестер Ханы, решительно ткнула ладошкой в остатки ромового мороженого и с удовольствием облизала пальцы. Вот лишь бы с ромом! «Неисправимый алкаш мой Там Кин», – с бесконечной нежностью подумала Сарелика Та Митори. Но на этот раз не заплакала. Еще чего не хватало, при гостье реветь.

– Я так рада, что к вам зашла, – сказала им Лестер Хана. – Во-первых, такое мороженое! В «Замерзаем» ничего похожего нет; прошлым летом, во всяком случае, не было. А во-вторых, мне в Лейне здорово не хватает друзей. Только сейчас это поняла. Я вообще компанейская. Но здесь слишком редко бываю. И надолго никогда не задерживаюсь. Просто не успеваю знакомствами обрасти.

– Слушай, а это правда, что у тебя муж в Хой-Броххе? – спросила Сарелика Та Митори. И тут же схватилась за голову: – Ох, какая же я бестактная! А все старинное воспитание. Во времена моей юности такие вопросы считались совершенно нормальными. Прости!

– Да нечего тут прощать, – рассмеялась Лестер Хана. – Муж не настолько ужасная тайна, чтобы нельзя было спросить! У меня близкий друг в Хой-Броххе, я в его доме иногда подолгу живу. Но все-таки он не муж, д-гоххи не женятся – ни на чужестранцах, ни друг на друге, вообще ни на ком. У них это не принято. Даже обычный договор на словах, как у нас. Когда приятно быть вместе, зачем о чем-то еще дополнительно договариваться, и так же все хорошо.

– Женитьба – отличный повод для вечеринки, – заметила Сарелика Та Митори.

– Где собрались два и больше д-гоххи, там уже вечеринка, – рассмеялась Лестер Хана. – Потому что вечеринкой они считают любое веселье. И при этом никогда не грустят.

– Даже если умирает кто-нибудь самый любимый? – спросила Сарелика Та Митори. Просто не могла не спросить.

– Ой, для д-гоххи смерть вообще не проблема! Они же заранее договариваются, где и кем собираются жить. У нашего соседа лучший друг захотел родиться в Эль-Ютокане, всегда мечтал побыть пограничником. И теперь регулярно приходит в гости; он еще девчонка-подросток, но родители не возражают, еще и гостинцы передают.

– Ох уж эти девчонки, – невольно улыбнулась Сарелика Та Митори. – Поди им возрази!

– Ну и потом, – добавила Лестер Хана, – если д-гоххи при жизни были близки, значит, привыкли сниться друг другу. И в этом смысле после смерти не меняется ничего. А сновидения для них, пожалуй, даже важнее яви. Ее самая сладкая, тайная суть.

– Это они хорошо устроились, – вздохнула Сарелика Та Митори. – Для нас сны – это просто сны. Примерно как книги. Все их любят, подолгу без них не обходятся, но все-таки это гораздо меньше, чем настоящая жизнь.

– Так от сновидца зависит. И от читателя. Для кого-то жизнь наяву – просто перерыв между снами. Ну или книгами. Быстро сделать дела и обратно нырнуть!

– Так бывает?

– Да чего только не бывает, – улыбнулась ей Лестер Хана. – Я-то сама как раз больше ценю то, что наяву происходит. Но у меня на это свои причины. Раньше я была чистым духом, не обремененным материей, и до сих пор в восторге от таких простых удовольствий, как прикосновения и еда. А мой друг из Хой-Брохха бывает по-настоящему счастлив, только когда я ему снюсь. И это тоже понятно: для д-гоххи, как известно всем, кто читал их романы, общее сновидение – высшее проявление, доказательство и одновременно сам акт любви.